Золотой ключ. Том 1 - Эллиот Кейт. Страница 17

И тут вдруг Сааведра поняла, что с этим человеком надо быть прямолинейной – конечно, насколько хватит смелости.

– Простите! – вскричала"" она, падая на колени. – Святыми Именами молю: простите!

На каменном полу лежал ковер, но все равно она больно ударилась коленями. Прижав к груди руки, Сааведра склонила голову. – Матра эй Фильхо, клянусь, я не хотела… Я всего-навсего… Я всего-навсего пришла, потому что… потому что… – Ей не хватало воздуха. – Потому что это запрещено. Я сознаюсь. – Она не осмелилась поднять глаза, увидеть осуждение на лице Раймона Грихальвы. – Агво, я умоляю вас… Клянусь, я не хотела!

– Сааведра, ты совершила очень дурной поступок, – спокойно произнес он.

– Да… Эйха, да, я знаю. Агво, клянусь, у меня и в мыслях не было портить картину…

– Сааведра, дело не только в картине. Пострадала не она одна. Сааведра плотно сомкнула уста, с которых рвались мольбы. Известно ли ему то же, что ей и Сарио? Знает ли он, как все было на самом деле?

– Дисциплина, – сказал он.

Разум ее затрещал по швам – его распирал сонм страшных догадок. Что он имеет в виду? Чиеву до'Сангва? Нет, конечно же, нет. В этом бы он не признался. Раймон никогда не скажет, что из-за нее погиб человек, – точно так же, как его Пейнтраддо Чиева.

– Дисциплина, – повторил он. – Для нашей семьи ее ослабление подобно смерти. Подобно нерро лингве. – Тон его смягчился. – Встань, Сааведра. Я не Премио Санкто, чтобы выслушивать исповеди и отпускать грехи. Я всего лишь Грихальва.

– А еще – иль агво, – прошептала она.

– Да, имею честь быть им… Сааведра, поднимись. Я хочу, чтобы ты на меня посмотрела.

Она встала дрожа. Увидела его глаза – серые, как у нее самой. Облик был суров не по летам, а глаза – нет. В них было нечто весьма похожее на сочувствие.

– Я тоже был подростком, – сказал он. – И тоже пришел однажды, куда нельзя было приходить. Об этом никто не знал, поэтому я избежал наказания. Но ведь я и не губил картин из-за своей неосторожности.

– Я пыталась ее спасти, – прошептала она. – Пыталась, но было слишком поздно.

– Картины сгорают быстро. Чуть коснется пламя, и все. Отчасти по этой причине мы так осторожны за работой. Тебе еще повезло, что сама не сгорела.

– Уж лучше бы сгорела. – И тут она рискнула:

– Но ведь Томас напишет другую картину, да? То есть немного иначе, не совсем точную копию. Ведь он такой способный художник, разве он не сможет написать заново автопортрет?

Строгость на лице и доброта во взоре, столь необычно выглядевшие рядом, вдруг исчезли. В глазах Раймона появилась озабоченность. Он не мог признаться, что не только картина пропала безвозвратно.

– Действительно, – суховато промолвил он. – Точной копии не будет.

– А Томас уже знает? – поспешила с вопросом Сааведра. – Ему сказали? Эйха, теперь он меня возненавидит. – Она лихорадочно искала подходящий тон, боялась, что агво заподозрит фальшь. – Конечно, возненавидит. И будет прав. Ведь это была превосходная картина.

– Шедевр, – подтвердил Раймон Грихальва. – Чтобы юношу признали Одаренным, он обязательно должен написать превосходный автопортрет.

– Так он уже знает? – допытывалась она, У Раймона окаменело лицо.

– Я полагаю, от него это скрыть невозможно, – ответил он, тщательно подбирая слова. – Но не стоит бояться его гнева. Он не накажет тебя.

– Но ведь он имеет на это право.

– Разумеется, имеет. Но… – Раймон легонько махнул рукой, – это не столь существенно.

– Не столь существенно? – Она была поражена, но разве мог он ожидать иной реакции? Она знала правду о Пейнтраддо Чиеве, но он-то не знал. “Надо притворяться, что я думаю только о Томасе, о том, как он теперь ко мне относится”. – Как же так! Вы сами видели, что я натворила!

– Это верно, – кивнул иль агво. – Я видел, что ты натворила. Думаю, ты и сама это знаешь.

Дабы не сболтнуть лишнего, понадобилось целиком сосредоточиться не на том, что она знает, а на том, что ей полагается знать.

– Вы меня накажете, – глухо сказала она.

– Естественно, – подтвердил он. – Нельзя безнаказанно нарушать компордотту. (Так назывался свод правил безупречного поведения, определенный Вьехос Фратос для семьи Грихальва.) – Что я должна сделать? – У нее пересохло во рту.

– Сааведра, правильнее было бы спросить, чего ты не должна делать.

– Не должна?

– Тебе запрещается в течение года встречаться с Сарио. Это ее потрясло.

– Год?

– Да. Целый год.

– Но ведь… – Такого страшного приговора она никак не ожидала. – Агво, но ведь он мой единственный друг, – слабым голосом призналась она ему в том, в чем не призналась бы никому другому, даже Сарио, хотя наверняка Сарио тоже считал себя ее другом.

– Я знаю. А у Томаса был единственный автопортрет.

Даже в отчаянии Сааведра не упустила возможности спросить:

– Агво, но ведь он напишет новый портрет, да?

– Нет, – ответил он, – не напишет. Конечно, как же иначе? Мертвецы не пишут картин. Но ей была нужна полная ясность.

– Может, не такой же точно, а…

– Нет, Сааведра. Такие картины создают только раз. Лишь поэтому они дороги.

И лишь поэтому в них скрыта магическая сила. Сааведра прикусила верхнюю губу.

– Так мне теперь что, домой? В ссылку?

– Тебе нельзя общаться с Сарио. Конечно, вы будете видеться, в Палассо Грихальва вряд ли можно этого избежать. Но разговаривать друг с другом вам запрещается, как и проводить вместе свободное от уроков время. Между прочим, от меня не укрылось, – добавил Раймон с мимолетной улыбкой, – что ты, Сааведра, очень способна для юной женщины. Ты уже в том возрасте, когда у мальчиков и девочек проявляется талант, и мы, воспитатели обязаны следить за его созреванием и выделять наиболее способных подростков.

Сааведру бросило в жар. Она промолчала.

– Наш маленький Неоссо Иррадо уводит тебя с пути истинного. Или ты думаешь, мы слепы? Сааведра, ты хорошая девочка, но слишком легко поддаешься его влиянию. Из-за него нарушила компордотту, а ведь было бы гораздо правильнее, если б не ты с него, а он с тебя брал пример. Или ты думаешь, мы не догадались, кто привел тебя в кречетту? Не в твоем характере нарушать запреты.

На это ей сказать было нечего, хотя голову распирало от мыслей.

– Плохая компания, – наставительно молвил Раймон Грихальва, – даже талантливых не доводит до добра.

Сааведра больше не думала о себе, о том, что сделала, – только о Сарио.

– Агво, но ведь он вовсе не плохой! Он Одаренный, я это точно знаю.

– Что ж, Сааведра, твоя верность дружбе похвальна.

– Агво Раймон, тут дело не только в дружбе. – Решительный тон удивил ее саму. Должно быть, вера в Сарио столь огромна, что ее невозможно скрыть. – Он лучше всех остальных.

Его лицо стало непроницаемым.

– Почему ты так думаешь?

– Я это чувствую. Просто знаю, и все. Это у меня в сердце. – Она коснулась груди. – Он всегда был не таким, как другие, с самого начала. И все об этом знают. Потому-то и обращаются с ним так плохо, дразнят, смеются над ним, внушают, что он слишком маленький… Потому что и они это чувствуют. Сколько бы ни издевались над ним, понимают, что на самом деле он выше любого из них. Агво, у него есть не только подлинный талант, но еще и душа. – Она смотрела в спокойные очи Раймона Грихальвы, искала в них понимания. – Мы делимся на тех, кто всю жизнь мечтает стать лучшим, и на тех, кому незачем мечтать, а надо лишь сделать это. Получить то, что и так тебе принадлежит. – Сааведра печально вздохнула. – Агво, "ему завидуют. Даже муалимы… Они понимают, кем он может стать.

Раймон поднял руку, призывая ее умолкнуть.

– Действительно, мы умеем отличать детей, обладающих столь дорогим для нас талантом. Но без наказания обойтись невозможно, как и без компордотты. Дар лишь тогда приносит семье ощутимую пользу, когда его обладатель понимает, что злоупотребление им чревато опасными последствиями.

Она кивнула, подумав, что Томас об этих последствиях узнал не понаслышке.