Золотой ключ. Том 1 - Эллиот Кейт. Страница 39

Нет. Дело все-таки не в похищении, а в изнасиловании, в рождении полукровок. За это потом все кому не лень – и придворные, и святоши – издевались над несчастными фрейлинами, сживали их со свету. Всего лишь две из них не наложили на себя руки. И они не только выносили и родили детей, но и приютили сирот. А потом в Палассо Грихальва всем полукровкам позволили зачинать и рожать. “Екклезия предпочитала, чтобы все обесчещенные фрейлины умерли или отправились в изгнание, бросив детей на произвол судьбы”.

По ее щекам наперегонки бежали прохладные капли. Сааведра крепко – аж костяшки пальцев побелели – держалась за парапет, волосы распустились совсем и окунулись в воду.

"И не было бы тогда чи'патрос. А может, и нерро лингвы. И не ополчилась бы против нас екклезия. И не родилась бы Сааведра Грихальва. И Сарио”.

Веки смежились, слиплись влажные ресницы. Что сейчас делает, о чем говорит старик?

– Белиссима, – прозвучало рядом. – Вы тут одна?

Она вздрогнула. Солнце резануло по глазам, но она разглядела силуэт: высокий мужчина. Разглядела и одежду: скромная рубашка с закатанными рукавами и штаны для верховой езды. – Я сама себе хозяйка.

– Тем лучше.

– Почему? – подозрительно спросила она. – Тебе от меня что-то нужно?

Он рассмеялся.

– Что может быть нужно мужчине от женщины? Она тряхнула головой, откидывая назад мокрые локоны, и ухмыльнулась, когда он отшатнулся от брызг. Торопливо смахнула со лба капли, вытерла ладонями подбородок.

– Мало ли что! Но лишь такой мужчина, как ты, будет выпытывать у молодой женщины, одна она или нет. Он снова рассмеялся, на этот раз тише.

– Фуэга Весперра. Или я не правильно понимаю его суть?

– Тебя интересует вовсе не суть, – возразила она. – А первопричина праздника, его корень.

– О, ты меня раскусила… Ну так почему бы нам не отметить этот праздник самым подходящим образом?

– Я и хочу его отметить самым подходящим образом – одна. И предпочтительно дома.

– Ты жестока! По твоей вине я остаюсь десоладио!

– Но я и сама остаюсь десоладиа. – Она усмехнулась. – Какой пыл! Не остудить ли его в фонтане? – Она зачерпнула воды и плеснула ему в лицо.

– Канна! – взъярился он, и широкая ладонь стиснула ее запястье. – Как ты смеешь?! Утоплю!

– Нет, – послышался другой мужской голос. – Вряд ли. Номмо до'Веррада.

– До'Веррад… – Первый мужчина осекся и поспешил выпустить запястье Сааведры. – Все в порядке. Видите? Все в порядке.

– Вижу, – сурово произнес второй. – Можешь идти, Адеко, если угодно. Хотя это всего лишь дань вежливости. Мне угодно, чтобы ты ушел – командую здесь я.

– Адеко, сейчас, – торопливо согласился первый и скрылся с глаз.

Сааведра одарила своего заступника широкой улыбкой.

– Вы неплохо командуете. Сразу виден природный дар.

– Дар? – Он пожал плечами. – Что вы, это – имя. Оно здесь кое-что значит.

– Имя герцога? Ну еще бы!

– Нет, не герцога. Мое. Этот чирос меня узнал.

– Ваше? Но… Постойте-ка! – Сааведра шагнула в сторону, чтобы солнце не падало в глаза. Да, это он. Она уже видела его издали, а еще – на своем наброске, раскритикованном Сарио. И любимое ругательство Сарио тут же сорвалось с ее уст:

– Мердитто!

– Кто, вы или я? – Дон Алехандро криво улыбнулся. – А, скорее всего, он, этот грубый чирос.

– Ой! – испуганно воскликнула она, пристально глядя ему в лицо. – Ой, как же это я… Ваш нос!

– Мой нос? – Он дотронулся до указанного ею места. – А что с ним не так?

– Нет, не все так… Это я… – Она забормотала, оправдываясь:

– Тень не такая… И складочка вот здесь, видите? – Она коснулась своей переносицы. – Ее нет, я ее убрала.

– Убрала? – Он смотрел на нее в замешательстве. – Регретто, я ровным счетом ничего не понимаю.

– Не понимаете? Ах, да, конечно. – Она смущенно улыбнулась. – Придется начинать заново.

– Что начинать?

– Вас.

– Меня? – Он оторопело заморгал. – То есть… как это? Как это вы начнете меня… заново?

– С помощью мела, – объяснила она. – Или угля. Может быть, и до акварельных красок когда-нибудь дойдет… Писать маслом я не обучена.

Его лицо прояснилось.

– Арртио!

– Арртио, художник, – подтвердила она. – Хоть и посредственный. Так говорят мои учителя, ведь я женщина, а женщинам таланты не нужны, кроме таланта рожать талантливых детей. – Она не понимала, зачем говорит ему об этом. Пустая женская болтовня, только и всего. Но остановиться не могла. Чем раздумывать, кто он и кто она, проще болтать, не давая ему раскрыть рта. – Я, конечно, стараюсь, учусь помаленьку. Надеюсь, еще пригодится… Когда нарожаю детей, снова займусь живописью.

– Почему бы и нет? – Он пожал плечами. – Признаюсь, я никогда не изучал живопись, хоть и знаком кое с кем из арртио. Не возьму в толк, почему нельзя заниматься тем, что вам больше всего по нраву?

Сын герцога. Вот уж и впрямь голубая косточка. Что он знает о жизни за стенами Палассо Веррада?

– Да я бы не прочь, – сказала она. – Но слишком мало осталось времени. От меня ждут детей, а с детьми уйма хлопот. Впрочем, если родится сын и будет признан Одаренным, его у меня заберут. – Сааведра дернула плечом и перевела взгляд с недоумевающего собеседника на фонтан. – Простите, не следовало говорить вам об этом. – Она сделала глубокий, прерывистый вдох. – Граццо, дон Алехандро. Если б не ваша доброта, этот подлец наверняка бы меня утопил. Обязательно помолюсь за вас на ночь, – Моментита! – Он нерешительно протянул руку. – Вы не откажетесь погулять со мной? В такой толпе разговаривать трудно… Вот что! Я угощу вас лимонадом и найду местечко в тени. – Его улыбка была ослепительна. – И клятвенно обещаю не топить вас в фонтане и не докучать непристойными предложениями даже под предлогом Фуэга Весперра.

Он вновь улыбнулся, и Сааведра заметила кривовато выросший зуб, о котором говорил Сарио. У нее запылали щеки.

"Матра Дольча! Нет! Я не могу, не должна! О дон Алехандро…” Она лихорадочно огляделась по сторонам И поняла, в чем причина ее страха и замешательства: над нею высился Катедраль Имагос Брийантос.

– Екклезия ни за что не допустит! Улыбка исчезла.

– Екклезия? Почему? Да что плохого в том, что мы с вами попьем в тени лимонада?

Впервые в жизни она произнесла свою фамилию не с гордостью, а с ужасом:

– Я… Грихальва.

– Правда?

Напрасно она искала на его лице признаки отвращения и негодования.

– Так вот почему вы заговорили об искусстве. Ваш род славен художниками.

Меньше всего в эту минуту она ожидала услышать такие слова. Только вежливость, впитанная чуть ли не с материнским молоком, помогла найти подобающий ответ.

– Граццо, дон Алехандро, вы очень добры.

– Доброта ни при чем, – возразил он. – Я люблю говорить правду. Я часто, почти каждый день, бываю в Галиерре Веррада, – там висят шедевры мастеров из вашей семьи.

"В том числе оригинал “Смерти Верро Грихальвы” кисти Пьедро”. Сааведра невесело улыбнулась.

– Да, конечно.

– Вот так. Вы Грихальва, а я до'Веррада. И бассда. Так как насчет лимонада и тенечка?

– Кордо, – едва вымолвила она, и он снова ослепил ее улыбкой. Но на сей раз Сааведра не заметила кривого зуба. “А с носом я все-таки оплошала…” – подумала она рассеянно.