Воскресший для мщения - Рокотов Сергей. Страница 39

На протяжении всего пути два чувства боролись в Алексее, постоянно сменяя друг друга. То яростное желание бороться за свою судьбу, то полная апатия и равнодушие к этой злосчастной судьбе, то и дело так страшно смеющейся ему в лицо.

… Когда приехали на Петровку, инспектор Гусев провел первый допрос.

— Вы не смотрите на меня так, товарищ капитан, — с горечью произнес Кондратьев. — Я тоже капитан по воинскому званию, танкист, воевал в Афганистане, имею ранения и правительственные награды. Чуть больше года назад у меня при взрыве на душанбинском вокзале погибли жена и шестилетний сын. Пытался вот заниматься бизнесом, мы получали товары из Китая и продавали их оптом. Зря, конечно, я впрягся в это дело, но жить-то как-то надо…

Гусев внимательно смотрел на совершенно седого Кондратьева с изможденным серым лицом, своего ровесника, которому не было и тридцати четырех лет, и круглое его лицо постепенно светлело. Он хотел верить ему, но факты… Какие суровые факты против него…

— Вы не волнуйтесь, Алексей Николаевич. Будут опрошены свидетели. Все происходило утром, в рабочий день, и наверняка, многие ваши соседи из окон видели произошедшее. Так что, разберемся… А теперь давайте все по порядку. Прокурору я звонил, он дал санкцию на ваше временное задержание. А дальше будет видно, что делать. Обвинение против вас, к сожалению, довольно серьезное. Тот человек скончался на месте, ещё до прибытия «Скорой».

— Так я и знал, — вздохнул Кондратьев. — Ударился головой и…

— Эксперт установил на месте, что смерть произошла не от удара, а от удушения.

— Но я не душил его! — привстал с места Алексей. — Я уверяю вас, не душил! Насос я в него бросил, от этого не отказываюсь, бросил в тот момент, когда он наставил на меня тот самый ПМ. Что мне оставалось делать? Насос попал в висок, он поскользнулся и ударился затылком об лед. Но он дышал, я сам проверял. И тут же позвонил в «Скорую»…

— Не сходится что-то, — покачал головой Гусев, продолжая составлять протокол.

…Записав его показания, Гусев нажал кнопку звонка.

— Пока, Алексей Николаевич, вам придется отправиться в камеру, — тяжело вздохнув, сказал он. — Ничего не поделаешь, таковы законы. А обвинение против вас очень серьезное.

Кондратьев не ответил. «Будь, что будет», — с горечью подумал он.

В коридоре уже хромал туда-сюда Сергей Фролов. Он умудрился прорваться в эти стены, заявив, что у него есть показания по делу.

— Держись, Леха, — яростным шепотом сказал он, когда Алексея дежурный вел по коридору. — Прорвемся, где наша не пропадала.

Алексей не ответил. Только попытался махнуть рукой.

— Руки назад! — приказал дежурный, и Алексей сник. Кивнул головой Сергею и пошел по коридору.

— Можно к вам? — спросил Гусева Фролов. — Имею сообщить кое-что по личности задержанного Кондратьева.

— Да знаю я все о его личности, — вздохнул Гусев. — Что вы ещё можете добавить? Личность героическая, спору нет, но обстоятельства делают с людьми такие вещи, столько мы тут понасмотрелись…

— Не могут ничего сделать с ним обстоятельства, — нахмурился Фролов. — Если не верить таким, как Кондратьев, верить нельзя никому.

— Проходите, — вяло пригласил Гусев. — Зачем только? Делом займется следователь из Прокуратуры, а мое дело задержать подозреваемого и снять первый допрос. Все. Теперь мое дело ловить следующего. И с этим не заржавеет, суровые настали времена…

Когда Фролов узнал, что Алексей обвиняется в убийстве Дырявина, он побледнел от испуга за друга.

— Ну и какая же это статья? — спросил он.

— Статья сто третья, умышленное убийство. До десяти лет, Сергей Владимирович.

— Но есть же другая статья — превышение пределов необходимой обороны, — возразил Фролов. — Разве это не тот случай?

— Я не могу вам разглашать тайну следствия, я сказал только в общих чертах, и только из уважения к вашим боевым заслугам. Есть статья сто пятая. Убийство при превышении пределов необходимой обороны. Там до двух лет. Но тут имеются обстоятельства… Все, Сергей Владимирович, ваши показания по личности задержанного я записал. Более разговаривать с вами времени и права не имею. Ищите ему опытного адвоката, единственный совет, который могу вам дать.

И поникший духом Фролов заковылял по коридору к выходу…

… — Эге, нашего полку прибыло, — гаркнул золотозубый черноволосый крепыш лет тридцати, когда за Кондратьевым захлопнулась тяжелая дверь камеры. — Здорово, кореш!

— Здорово, — буркнул Алексей и пошел к свободной койке.

— Полялякаем, кореш, — предложил золотозубый.

— Не хочу, — Алексей лег на койку и отвернулся к стене. Он хотел проанализировать ситуацию, припомнить все в мельчайших деталях.

— А я хочу, — сурово настаивал золотозубый. — Тоска тут…

— Отвали, — рявкнул Алексей.

— Ты так со мной не базарь, — нахохлился золотозубый. — Ты чего гонишь, браток? Ты чего тянешь? — Он встал со своей койки и пошел на Алексея. Тот, не вставая с места пнул его ногой под коленную чашечку. Золотозубый застонал, сморщился от боли, но тем не менее злобно сжал кулаки и встал в стойку. Но, увидев в глазах Алексея нечто страшное, вдруг осекся и поковылял обратно. Алексей же молча отвернулся к стене.

— Ну гляди, парень, — прошипел золотозубый. — Попозже побазарим…

Алексей лежал лицом к стене и думал. До него доходило, что все это какая-то страшная подставка, чья-то умелая игра. Он прекрасно помнит, что Дырявин был жив, когда он отъехал от него. Значит, кто-то подошел к нему ещё до приезда «Скорой». Подошел и придушил. А тогда совсем неподалеку была припаркована «Нива». Кажется, зеленого цвета. И номер он запомнил. Но забыл от волнения, надо вспомнить. Тогда за рулем никого не было, но водитель мог пригнуться, чтобы Алексей его не заметил. Так, какой же номер?

Он стал лихорадочно вспоминать, напрягать свою память… Последние цифры пятьдесят восемь, это точно. Он хорошо это запомнил, потому что пятьдесят восьмой — это год его рождения. Но первые? Там тоже что-то было памятное… И буквы… Буквы какие-то характерные…

Однако, ничего из этого не получилось. Он ворочался на жесткой койке и думал, думал. Голова горела словно в огне.