Я выбираю тебя! - Рокотов Сергей. Страница 10

Костя немедленно позвонил в справочную и выяснил, что номер телефона принадлежит некому Толкачеву Александру Петровичу. Он тут же позвонил по этому номеру. Подошел мужчина.

— Александр Петрович?

— Я самый. Кто это?

— Вас беспокоит частный детектив Савельев. Дело срочное, извините за напор. Совершенно нет времени на церемонии. У вас есть дочь молодого возраста?

— Есть. А что?

— Где она сейчас?

— В больнице. А что?

— С каким диагнозом?

— … Да как вам сказать, — напуганным голосом говорил Толкачев. — Нервный стресс… Недавно она пришла домой , напуганная до смерти, даже с какими-то синяками на лице, молчит, на наши вопросы не отвечает… Ну что нам оставалось делать? Положили в больницу в психоневрологическое отделение… Она не возражала. А что?

— Мне нужно повидать её. Срочно.

— Если вы и на самом деле детектив, то можно… Ей уже лучше… А то творится с девкой черт знает что, ничего не объясняет, плачет…

— А с кем она встречалась в последнее время?

— Да, вроде бы, с каким-то научным работником. Кажется, его Женей зовут. Но мы его не видели…

— А куда она ходила в тот день, когда она вернулась домой в таком виде?

— Должна была в институт, она же студентка пединститута… Но, возможно, пошла и на свидание с этим Женей. Она же ничего не говорит, я вам объясняю… Помогите, если можете, приезжайте, может быть, она хоть вам что-нибудь расскажет… Честное слово, никогда её такой не видел… Напугал, видать, кто-то сильно…

— Она не изнасилована? — уточнил Костя.

— Нет, этого вот нет… Не говорит, по крайней мере. Но, вроде бы, нет…

— Ладно, Александр Петрович, я за вами заеду и мы вместе поедем в больницу к вашей дочери. Кстати, как её зовут?

— Надя.

— Говорите адрес…

… — Ну что?! — взволнованно спросила мать Евгения.

— Нашел я, вроде бы, девушку вашего сына, которая, очевидно, была с ним в тот день здесь. Зовут Надей.

— И она в больнице? — с ужасом спросила мать.

— Да…

— Коленька, Коленька, — запричитала мать. — Я сердцем чувствую, с нашим Женечкой беда…

Отец подошел к ней, приобнял за плечи. Но при этом ничего не произносил. Было видно, что он тоже очень взволнован этим сообщением.

— Погодите делать выводы, Роза Александровна, — вмешался Костя. — Скоро кое-что выяснится. Потерпите…

… — Никогда такой её не видел, — повторял Александр Петрович Толкачев, сидя в машине Кости по дороге в больницу. — Пришла ещё довольно рано, на лице синяк, губа разбита… Но главное, напугана до предела. И ничего не говорит, молчит, и все. Мы с матерью спрашиваем, что случилось, дочка? Она молчит и плачет. Так и прошло дня два. А потом мы вызвали врача. Тот сказал, в больницу её нужно. Нервный стресс, и даже шок… Так вот она уже больше недели там и лежит. Но в последние дни стала как-то отходить, поят её там всякими транквилизаторами. Стали говорить о том, о сем, о погоде, о здоровье… Но на ту тему она молчит, словно замок повесила. А мы с матерью и не спрашиваем, боимся. Но, полагаю, там что-то неладное произошло…

… Надя оказалась ладной стройной девушкой лет двадцати двух. Конечно, её изрядно портил выцветший больничный халат неопределенного цвета, лицо было бледно, без всякого макияжа. Глаза грустные и какие-то затравленные.

Она вопросительно поглядела на коренастого человека с пшеничными усиками, стоящего рядом с её отцом.

— Наденька, этот человек хочет тебя о чем-то спросить, — начал было отец, но та побледнела совсем уже смертельно и зашептала:

— Я знаю, вы из милиции, вы из милиции. Так вот, я вам ничего говорить не буду, ничего не буду… Поняли вы? — сжала она свои маленькие кулачки и отступила назад.

— Да погодите же вы, Надя… Что с вами такое? Я вовсе не из милиции, я… знакомый Жениных родителей… Они волнуются за него и просили меня…

— Я при чем здесь? При чем здесь я? — кусая губы, бормотала несчастная девушка. — Я с ним знакома всего около месяца… И к его делам никакого отношения не имею… Оставьте меня в покое… Оставьте меня в покое… Я в больнице, меня лечат… А вы ходите и тревожите меня, это жестоко, после того, что…

Отец просительно поглядел на Костю, мол, разговора не получилось и надо бы уходить. Тот едва заметно подмигнул ему.

— Извините, Надя. Я ухожу. Отец останется с вами. Вот вам мой телефон, если что, позвоните. Но помните одно, его не могут найти. Его родители, очень порядочные и заслуженные люди, места себе не находят… Будет желание, позвоните. Ведь я знаю, — твердо произнес он, глядя ей прямо в глаза. — Вам есть, что рассказать мне…

Костя знал, что, как правило, вызывал у людей расположение к себе, и это очень помогало ему в его розыскной работе. Вот и теперь, у Нади вдруг заблестели глаза, и она как-то дернулась по направлению к нему, словно ища у него защиты. Он понял этот жест.

— И вот ещё что я хочу сказать вам, Надя, — добавил Константин. — Не бойтесь ничего. Я боевой офицер, я всякое видывал в жизни. И имею самых влиятельных знакомых в самых разнообразных сферах. Могу к ним обращаться в сложных вопросах. И вас в обиду никто не даст. Напротив, я хочу взять вас под свою защиту… Вы ведь боитесь чего-то, не правда ли?

— Да…, — беззвучно прошептала она. По бледным щекам текли слезы.

— Ну…, — слегка дотронулся до её плеча в больничном халате Костя. — Надя… Скажите мне, облегчите свою душу. Я помогу вам… Мы поможем вам…

— Вы не сможете, — едва слышно произнесла она. — Ладно, я подумаю, — она сделала неловкую попытку улыбнуться. — Может быть, и позвоню вам. Давайте ваш телефон…

Костя протянул ей свою визитку, поклонился и ушел.

…Вечером в его квартире один за другим стали раздаваться звонки. И каждый был весьма весом и содержателен…

Абоненты, словно договорившись, звонили один за другим, как бы для того, чтобы у частного детектива Савельева сложилась верная и полная картина произошедшего.

Первым позвонил незнакомый голос, который, как оказалось, принадлежал третьему другу из компании Андрею Левушкину.

— Я слышал, вы будете расследовать это дело, мне сказал об этом Эдуард Рубенович Григорянц и дал ваш номер телефона. — глухим мрачным голосом произнес Левушкин.

— Да, это так, мы заключили с ним договор, — подтвердил Константин.

— Вам известно, что мне звонил неизвестный человек и постоянно говорил одно и то же, что этот год — последний в моей жизни?

— Да, примерно так мне рассказывал Григорянц.

— Вы знаете, что сожгли принадлежавшие мне ларьки и магазины?

— Да, разумеется.

— Так вот, сейчас я звоню с улицы с мобильного телефона, — мрачно доложил Левушкин. — А пожарные тушат мою квартиру на улице Гарибальди. Только уже нечего тушить, она выгорела практически дотла…

— Вот оно как…, — только и нашел, что сказать Костя.

— У меня ничего теперь нет, ни квартиры, ни имущества, одни кредиты… Только вот машина осталась…

— Да… Мрачно… Сколько же времени горела ваша квартира по мнению пожарных?

— Несколько часов. Подожгли, видимо, днем, часа в три — четыре… Вы ведь не сомневаетесь, что подожгли?

— Да нет, сомневаться в этом было бы глупо. Вы хотите мне что-нибудь рассказать, Андрей?

— Мне нечего рассказывать, кроме того, что я уже сказал. Я гол, как сокол, поеду ночевать к родителям…

— Ладно тогда… Я жду ещё звонков, полагаю мой выезд к вам нецелесообразным. Я не пожарный, а побеседовать с вашими соседями я могу и завтра…

Только он положил трубку, как раздался новый звонок.

— Константин, — раздался в трубке голос майора Молодцова. — Я хотел тебе помочь, но пока ничем не могу… И вдруг вот что мне пришло в голову — Григорянц этот часом не сын ли адвоката Рубена Григорянца?

— Сын. Точно так.

— А что же ты мне раньше не сказал? Мне есть что рассказать об этом адвокате…

— Ну-ну…, — заинтересовался Костя, но тут что-то затрещало в телефоне, и связь прервалась.

Немедленно раздался звонок.

— Ну, Гена, ну… — торопил Костя. Он чувствовал, что сейчас услышит что-то интересное.