Гобелен - Плейн Белва. Страница 29

– Ничем? Четверых детей ты называешь ничем?

– Я не это имею в виду. Конечно, они чудесные. Мальчики – прелесть. Они все хотят знать, особенно Томми. Ты же знаешь двухлетних малышей. И девочки становятся очень хорошенькими, у них уже волнистые темные волосы, как у Донала.

– Что же тогда ты имеешь в виду?

Мэг села. Она не могла бы описать слабость, охватывающую ее иногда, какое-то опустошение и страх… И она вздохнула, словно не могла больше сдерживать свои чувства:

– Я знаю, что не смогу заниматься делом и оставлять детей на целый день. Я не похожа на тебя, я не могла бы управлять делом. Нет, – оправдывалась она, боясь обидеть Ли, – тебе легче – у тебя один ребенок.

Она помолчала. Что-то она хотела узнать и робко спросила:

– Это потому, что ты больше не могла иметь детей, Ли? Ничего, что я спрашиваю?

– Ничего, а ответ такой – я не хочу больше.

Вот так просто женщина могла сказать: «Я не хочу больше».

Мэг продолжила:

– Ты никогда не думала, что это плохо – не хотеть больше детей?

– Ну, это мое тело и моя жизнь, не так ли?

Ли села и пристально посмотрела на Мэг. На переносье появились две вертикальные складки, когда она нахмурилась.

– Так вот в чем проблема, да? Хочешь рассказать мне?

Вопрос был слишком личный. Он касался только ее и ее мужа. Как только эта интимность кем-то нарушается, разрушается таинство брака. Ее замужество было безупречным: их любовь отвергала посторонних.

Нельзя разрешать кому бы то ни было совать нос в этот совершенный мир.

– Нечего рассказывать. Забудь мои слова. Мне грех жаловаться, имея столь многое. Кажется, я просто устала. Люди говорят глупости, когда устают.

– Я понимаю, что тебя угнетает мысль о новой беременности. – Ли смотрела открыто и доброжелательно. – Это так? Подними голову. Подними голову и посмотри на меня.

Мэг неохотно подняла глаза и ответила:

– Да, наверное.

– Тогда зачем это делать?

– Донал хочет.

Вот она и произнесла это. Первое проявление нелояльности.

– О, да черт с ним, с Доналом! Ему ведь не приходится ходить с огромным животом девять месяцев!

Мэг вскочила:

– Ли, нас услышат…

Ли захлопнула ногой дверь.

– Сейчас нет клиентов, девушки в мастерской, и кроме того, ты говоришь так тихо, что я напрягаю слух, чтобы тебя расслышать. Послушай, ты хочешь сказать, что Донал не предохраняется?

Мэг бросило в жар.

– О нет! Он даже не мыслит об этом!

– Почему? Я могла бы понять, если бы вопрос касался религии. Но он ведь никогда не ходит в церковь, правда?

– Нет, – прошептала Мэг.

– Тогда из-за чего?

И опять она вздохнула.

– Просто существуют вещи, которых он придерживается. Привычка, наверное. Обычаи.

– Обычаи! Привычка!

– Возможно, какие-то убеждения. У его бабушки было девять детей.

– Боже! Он что, ожидает, что у тебя тоже будет девять детей?

– Не знаю. Полагаю, что могла бы иметь. Я очень плодовита. – И тихим прерывистым голосом она повторила – Наверное, я могла бы.

– Тебе нужна диафрагма, – сказала Ли.

– О нет, я бы не могла это сделать. Я даже не знаю, куда обратиться.

– Мэг, ты сущее дитя. Послушай, есть ужасно милый гинеколог, который заходит сюда со своей женой. Вообще-то, он наблюдает теперь Мариан. Я дам тебе его адрес или, если хочешь, договорюсь о времени твоего визита. Все абсолютно конфиденциально, нечего бояться.

Но страх уже охватил Мэг.

– А если он найдет это в ящике дома?

– Ты хочешь сказать, что он копается в твоих вещах?

– Но это могло бы случиться. Я не осмелюсь. Честно, Ли, я боюсь.

– В чем дело? Ты боишься его?

Она понимала, что Ли считает ее глупой и слабовольной. Но надо родиться Ли, чтобы поступать, как она. Все люди созданы по-разному, и это определяет их поступки.

После молчания Ли сказала:

– Иди купи туфли. Ты могла бы заехать к Альтману. – Она поцеловала Мэг в щеку. – Ты что-нибудь придумаешь в конце концов.

Мэг ехала по Пятой Авеню в окружении блестящих коробок от Ли. Голова и плечи шофера неясно вырисовывались в наступающих сумерках. Дождь сменился мокрым снегом. Мысль о бархатных туфлях угнетала ее. О каких еще туфлях говорила Ли? Бронзовых лайковых. Они ее не интересовали.

– Рой, – окликнула она, – не беспокойтесь об Альтмане. Мы едем домой.

Она откинула было голову на спинку, забыв, что шофер может видеть ее в обзорном зеркальце, но снова выпрямилась – недостойно даме сидеть развалившись. Тени Эмили, с горьким юмором подумала она. Она не скучала по матери…

А вот Элфи ей иногда недоставало. Вот как сейчас. «Давай, детка, взбодрись», – сказал бы он, если бы был рядом, и самое смешное, что она, возможно, и «взбодрилась». Ее отец мог посмеяться почти над всем. Ей бы хотелось, чтобы он приезжал почаще. Он никогда не говорил, но она понимала, что он предпочитает видеть ее у себя дома. Отец все еще не чувствовал себя свободно в доме Донала, хотя дом, конечно, нравился ему, и Элфи любил рассказывать о нем и об «Изоте-Франчини».

Машина въехала на паром и стала у борта. Загудели моторы, и паром, покачиваясь на волнах, начал двигаться через Гудзон.

– Вы можете выйти и размяться, Рой, если хотите, – предложила Мэг. – Я не против.

– Слишком холодно, мадам, спасибо. – Он обернулся к ней. – Через пару лет они закончат строительство туннеля под рекой. Не пойму, как им удастся освободить его от воды. Чудо, правда?

– Конечно. Чудо.

Сколько детей будет у меня через пару лет?

Мокрый снег блестел в свете, падающем из нижних окон. На втором этаже светилось окно спальни – Донал рано вернулся домой. Дети услышали, как открывалась входная дверь, и выбежали ей навстречу. Когда Донал приходил домой, от него ждали подарков, но от матери они ожидали только объятий, достаточно широких, чтобы обнять их двоих.

– Чем вы занимались? – спросила Мэг, отпустив мальчиков, хотя знала ответ. Сладкий запах свежего хлеба просачивался в холл. Они «помогали» на кухне.

– Мы делали хлеб, – сказал Тим. – И булочки. Я готовил глазурь и дал Тому лизнуть.

У мальчиков была гладкая белая кожа. Веки и нежные ноздри были почти прозрачны. Оба были подвижны, ловки, как обезьяны, и все равно ходили в синяках. Они могли исчезнуть в любой момент, стоило только отвернуться. Тогда приходилось их искать, отчаянно звать по всему дому, пока они не обнаруживались где-нибудь в подвале, гараже или во дворе у соседей. Они были проворны, крепки и целеустремленны, как отец.

– Я лизнул глазурь, – повторил Том. Он повторял все за братом.

Мальчики пошли за Мэг в кухню. Как там было уютно! На столе стояла супница с гороховым супом, приготовленным на ужин детям. Китти, няня, резала хлеб. Они с поварихой, видно, вдоволь насмеялись за весь день – вокруг глаз еще светилось веселье. Вид этих крепких, дружно работающих женщин почему-то подбодрил ее.

Мэг спросила о близнецах.

– Спят, – ответила Китти, – спокойные, как ангелочки.

– Не хотелось бы уходить сегодня из дому, – заметила Мэг, глядя на аппетитный густой суп. Повариха согласилась, что в такой вечер лучше сидеть дома.

В детской ночник отбрасывал достаточно яркий свет, чтобы она могла разглядеть крошек, спящих в розовых кроватках. Мэг склонилась над ними. У Люси ротик был слегка приоткрыт, на нижней губке следы молока. Только Мэг да Китти знали, что девочки не совсем похожи друг на друга. Несколько минут она прислушивалась к их тихому дыханию, а потом пошла в спальню, где Донал лежал на кушетке с газетой.

Он принял душ. Волосы были еще мокрые, со следами расчески в густых кудрях. На нем был красный шелковый халат.

– Как я вижу, ты ездила за покупками, но что-то не очень много купила, – заметил он, считая коробки от Ли.

– Подожди, ты еще не видел счет. Тогда не скажешь, что не очень много.

– Я никогда не жаловался на ее цены, хотя они действительно не низкие. – Он засмеялся. – Впрочем, успеха ей. Ли его заслуживает.