На войне как на войне - Самаров Сергей Васильевич. Страница 100

— Когда вы в последний раз видели Ангелова? — спросил Легкоступов.

— Ого... Когда... В Афгане еще...

— Больше не встречались?

— К сожалению, нет. А что, он вам понадобился?

На этот вопрос никто не ответил. И даже поблагодарить летчика забыли, сразу вышли, расстроенные.

А тот проводил их легкой усмешкой и довольно проворчал под нос:

— Бедовый Леха парень...

Конечно же, он узнал Ангелова сразу. Но Леха работал в разведке. А с разведчиками всякое бывает. Если тот не захотел узнать старого боевого товарища, значит, так и надо.

...Опять машина, опять катер, опять «Газель» на другом берегу. И городская жара уже не чувствуется, не замечается. Легкоступов за всю дорогу назад не сказал ни слова. Он уже понял, что Ангел остался непойманным. Если бы его удалось перехватить в московском аэропорту, даже с любыми поддельными документами, по этим документам была бы возможность проследить путь с берегов Волги в столицу. Но время уже упущено.

А здесь его искать уже не стоит.

Значит, надо возвращаться в Москву ни с чем...

И все начинать заново.

Проснулся я в своей комнате. Что-то слишком часто меня переносят. Мне это не нравится. Инвалидность инвалидностью, а ходить и даже направление движения выбирать я больше привык самостоятельно.

Но сразу кольнула мысль:

«Провалился...»

Я отчетливо вспомнил, что требовал у профессора назвать мне пароль.

Какой пароль?

Если бы я сам мог это знать...

Я сел на кровати. И тут же раздался телефонный звонок, словно полковник Мочилов только и дожидался момента моего пробуждения.

Я не ошибся. Звонит он.

— Товарищ капитан, как вы себя чувствуете?

— Как таракан, плавающий в унитазе.

— Вы можете пройти ко мне в бункер? Или лучше мне к вам зайти?

— Я сам приду. Только сначала приведу себя в порядок. Душ приму.

— Хорошо. Я жду вас. Не задержу надолго. Просто небольшой разговор. И все...

Я положил трубку и потянулся, хрустнув суставами. В принципе чувствую я себя не совсем вареным. Только страшная сухость во рту. Но это естественно после пентотала.

Я выпил сразу три стакана воды и залез под душ. Прохладные струи туго обтекали тело. Наслаждаясь ими, я попытался сообразить, что произошло.

Очевидно, я не рассчитал свои силы. Пентотал оказал слишком сильное действие. Я уснул. Но перед этим затребовал пароль. Пароль для открытия чего-то из глубин своей памяти.

Чего?

Я не знаю никакого пароля!

Но этот пароль знает моя память... Моя закрытая память... Она запечатана этим паролем, как бутылки дорогого вина запечатывают сургучом. Достаточно дорогая память, если она охраняется по шестой категории... К генералам меня приравняли.

Лестно!

Только что это мне дает и чем это мне грозит?

Интересно, какие советы смог дать полковнику Мочилову уважаемый полковник медицинской службы. Он сам с работой не справился. Профессор не сумел назвать пароль, и организм выполнил какую-то другую установку. Или же я уснул даже без установки. После пентотала это почти естественно.

В любом случае решать мою судьбу будет полковник Мочилов. И следует с ним поговорить, прежде чем строить планы.

Вытеревшись жестким полотенцем до такой степени, что цветом кожи стал напоминать индейца, я оделся и вышел. После вчерашней грозы воздух успел снова нагреться. И даже лужи высохли.

Привычный пинок в левый угол березовой поленницы открыл мне дверь в бункер. Я спустился, постучал в кабинет.

— Войдите.

Полковник один. Мне хотелось бы задать пару вопросов и профессору, но, очевидно, уважаемый Федор Сергеевич поспешил ретироваться, не добившись результата. Но мне кажется, что даже без существования пароля он не смог бы его добиться.

— Федор Сергеевич, как я понимаю, покинул нас? — спросил я, усаживаясь на привычный жесткий стул.

— Он сказал, что ему здесь делать нечего. Заглянуть в ваш мозг может только тот, кто знает пароль. А его знал лишь профессор Радян. И...

— И?..

— И вы...

— Если бы дело обстояло так...

— Именно так оно и обстоит. В какой-то момент вы сможете пароль вспомнить. Может, это произойдет во сне, может быть, в белой горячке — Федор Сергеевич говорит, что и такие случаи бывают. Он белую горячку называет самопроизвольным выходом на астральный уровень. Но — можете... А он — нет...

— И что же?

— Я попал в сложную ситуацию. Вы являетесь носителем очень важной информации. Но эту информацию достать из вас невозможно. Вас, по идее, следует держать здесь, в центре, под семью замками...

— Бесполезно, — коротко констатировал я. — Пожалейте своих людей...

— Я тоже думаю так. Вы слишком опасны, когда взаперти. Компромисс выгоднее обеим сторонам. И гораздо лучше нам наладить сотрудничество, чем конфликтовать. Вам эти данные все равно ни к чему. Вы не ученый-генетик. Можете вы мне обещать, что — случись какой-то проблеск, вы сразу выйдете на связь с куратором?

— Могу. Только я хотел бы знать, что за данные хранятся под моей вскрытой не однажды черепной коробкой. И при чем здесь моя ученость или неученость?

— Я полагаю, что профессор Радян заставил вас в состоянии гипнотического транса запомнить что-то важное из своей работы. Каким-то образом он надеялся потом эти данные добыть.

— Каким?

— Сейчас это уже невозможно выяснить.

— И что мне делать?

— Попытаться когда-нибудь вспомнить. Каким-нибудь образом. Но и при этом я буду обязан предъявить вам очень серьезное требование.

— Слушаю.

— Вы должны дать мне слово, что забудете про свою гражданскую профессию.

— Что вы имеете в виду?

— Начиная с сегодняшнего дня — вы уже не киллер. Я знаю, что у вас есть какие-то избирательные мотивы при принятии заказа. И вы даже считаете, что делаете благое дело. Я даже спорить не буду, потому что верю — каждая из ваших жертв достойна своей участи. Суд до них добраться бы не смог, но вы вообразили себя божьим судом. И в этом вам самому судьей может быть тоже только бог. Это меня касается мало. Меня волнует другое. Мы просто не можем рисковать таким важным источником информации.

— А в противном случае?.. — ехидно протянул я. Ехидство у меня всегда получается впечатляющим — это мне еще бывшая жена каждый день говорила после завтрака, обеда и ужина, когда я произносил традиционное «спасибо».