Валентина - Майклз Ферн. Страница 71

– Да, но на небеса попадают только добрые люди, и притом лишь те, кто умирает естественной смертью.

– Ты хочешь сказать, что твой Бог покинет умерших ужасной смертью, скажем, под действием наркотика?

– Не знаю, – Валентина растерянно посмотрела на Менгиса.

– Эти люди не умирают! – продолжил Менгис. – Они лишь воображают себя освободившимися от тягот земной жизни и переместившимися в вечность. Каждому человеку вечность представляется по-своему. Но если ни ты и ни я не знаем, существуют ли небеса и что они из себя представляют, так Кто мы такие, чтобы обсуждать это? Я не говорю, хорош или плох обычай Аламута. Он таков, как есть. Что же касается меня, то, повторяю, я не испытываю сожаления. Вижу, ты испугана! Не будем больше говорить об этом.

– Нет, сейчас мне уже не страшно. Когда я с тобой, то ничего не боюсь и теряю всякую власть над разумом своим и телом.

– Валентина, все боятся смерти! Ее не может постичь разум, и никто не в состоянии утверждать наверняка, что нам уготовано по окончании жизни, если на самом деле что-то ждет нас за порогом смерти. «Зов ангела» позволяет как бы предвосхитить уготованное. С тех пор как я увидел вечность, мне не страшна смерть.

– Скажи, а что ты видел? Пожалуйста, расскажи! Мне так хочется это знать!

Грустно глянув на Валентину, Менгис нежно заключил ее лицо в ладони.

– Этим я не могу с тобой поделиться, у каждого своя жизнь после смерти, – он не решился сказать ей, что не увидел себя в вечности. – Давай пройдем в мои покои, чтобы Агава показала тебе, чему она успела научиться. Девочка так обрадовалась, узнав, что ты приезжаешь! Кажется, она взяла меня под свою опеку и решила непрестанно заботиться обо мне. Не успеваю я оглянуться, как она тут как тут с каким-нибудь соблазнительно пахнущим блюдом и просьбой его отведать.

Валентина оглядела комнату с находившимися в ней мужчинами, уже не испытывая тревоги.

Если все эти люди вкушают от благ вечности, то кто она такая, чтобы осуждать их? Менгис сказал, так принято в Аламуте.

Вслед за возлюбленным девушка покинула комнату. Спрятавшаяся за занавесками Агава поспешила на кухню. Ей предоставлялась возможность показать Валентине, что не стоит сожалеть о возвращении в Аламут обласканной ею девочки, умеющей так хорошо заваривать чай и готовить печенье. И Менгис увидит, что от нее большой прок, и не отошлет маленькую прислужницу назад в долину!

Агава оглядела крохотную кухоньку. Чайник кипел на слабом огне жаровни, так что оставалось лишь добавить листья чая и подождать несколько минут. Девочка в нерешительности глянула на горшочки с травами. Надо бы спросить у повара, какой чай лучше! Когда Менгис сказал ей, что Валентина поднимается на гору, она, разволновавшись, позабыла спросить про чай у повара, а когда спохватилась, тот уже ушел.

Агава вздохнула, но вдруг лицо ее просияло: она понюхает листья, как всегда это делает повар, и возьмет те, что пахнут лучше! Особенно понравились ей зеленые листики мяты. Вот как следует поступить: смешать разные сорта чая и приготовить такой особенный настой, какого ни Менгис, ни Валентина никогда не пробовали!

На цыпочках девочка весело бегала вокруг кухонного стола, радостно нюхая то один горшочек с травами, то другой. Зажав листья мяты в одной руке, она отступила на шаг назад и оглядела множество кувшинчиков и горшочков разных размеров, рассудив, что, должно быть, самый замечательный чай находится в самом большом кувшине, тем более, что пользовались им чаще всего.

Агава еще раз понюхала свежие, словно только что сорванные листья. Ей понравился их сладкий, пряный аромат. Но сколько же листочков взять? Она снова вздохнула. Для двух чашек чая много листьев не понадобится. Взять, что ли, по одному листку от каждого вида трав?

Девочка радостно кивнула, бросила травы в чайник, стоявший на углях, и стала ждать, когда же чай настоится. Она положила свежесрезанные цветы на белую салфетку поверх подноса, добавила маленькие рисовые печеньица, осторожно налила чай в две хрупкие чашечки и оглядела плоды своего труда. Предовольная сделанным, Агава подхватила поднос и осторожно, опасаясь разлить чай, направилась в покои Менгиса. Она поставила поднос на низкий столик и улыбнулась.

– Какая ты хорошая девочка! – похвалила ее Валентина. – Спасибо тебе за заботу.

– Надеюсь, вам понравится чай, – улыбнулась Агава.

Валентина обняла ее и пожелала доброй ночи.

– Я выпью все до капли и, потягивая чай, буду говорить себе: «Это Агава заварила для меня этот чай!» Спи спокойно, милая!

– Как переменчивы женщины! – рассмеялся Менгис, когда малышка ушла. – До твоего приезда она каждый вечер целовала меня, желая доброй ночи!

Валентина посмеялась над его притворною обидой и сделала глоток из чашки. Аромат мяты показался ей замечательным. Выпив чай, девушка расслабленно откинулась на подушки, по неожиданно ощутила такую жажду, какой не испытывала никогда в жизни. Тело вдруг запылало, словно горело в огне.

Валентина бросила взгляд на Менгиса: он озадаченно потирал подбородок. Сердце у нее усиленно забилось, комната закружилась перед глазами, одни цвета стали сменяться другими, напоминая ей о том дне, когда она повстречалась с Менгисом на базаре. Фантастически-яркие цвета что-то нашептывали ей, как и тогда.

Менгис вдруг превратился в высокое изящное дерево, протягивающее к ней ветви в стремлении заключить в нежные объятия. Очарованная, Валентина видела как бы со стороны, что ее собственная плоть становится землей и небом, чтобы питать и поить это дерево – чего и жаждала ее душа. Потом тело сосредоточило в себе скопление звезд, в которое проник Менгис, позволив искрам дождем осыпать небеса.

Вместе блуждали они по бесконечному лабиринту предыстории их любви и возвращались обратно медленно, рука об руку. Валентина смотрела на белую пантеру, свою любимицу Шадьяр, и видела ее настороженно поднятые уши и какие-то волшебные блики, и она слышала высокие ноты красивейшей музыки.

Кремообразные белые слова – слова бесконечного обожания – вытекали изо рта Менгиса. Валентина изумленно смотрела, как эти слова, словно шары, катятся по полу, останавливаясь, чтобы тронуть Шадьяр, прежде чем скрыться за дверью. Девушка погружалась взглядом в глубину глаз возлюбленного, и глаза его были как реки, а ресницы – как сапфировые жезлы, и ей хотелось утонуть в речных струях, мягко коснувшись волшебных жезлов, освещавших путь.

Тело взорвалось тысячью драгоценных камней, замерцавших таинственным светом, и поток потянул ее вниз, но на поверхность она всплыла, чтобы оказаться на поляне, усыпанной земляникой. Валентина лежала на спине, совершенно умиротворенная, и слушала, как растут травы. Вся ее жизнь проносилась перед мысленным взором, а звук собственного смеха странно касался ушей, словно целуя.

Рядом не было уже высокого ветвистого дерева – чья-то красивая голубая тень опустилась поблизости и коснулась ее лица. Нежные звуки флейты исходили от этой тени и окутывали чувственной мелодией – возлюбленный принял другое обличье.

Время текло ощутимо и стремительно. Валентина достигла таких высот сознания, о которых раньше даже не подозревала. Она встретилась с Богом и говорила с ним, смиренно просила позаботиться о Рамифе и Мохабе, умоляла о прощении своих грехов и получала желаемое. Бог сказал ей, что простил всех иудеев, простит и ее.

Она упала в земляничные заросли и почувствовала боль, которую испытывали сминаемые под ее спиной травы. Мягкие порывы пурпурного ветра ворвались в комнату через открытое окно. Девушка удивилась насыщенному, ярко-багряному звуку, издаваемому хвостом пантеры, бьющимся о мозаичный пол.

Неожиданно Валентина обнаружила вокруг себя белое сияние. Дерево, бывшее Менгисом, теперь лишенное листьев, манило ее к себе. Она потянулась и ухватилась за жесткий и узловатый сук, ставший его рукой, и почувствовала, как дерево втягивает ее тело в свой ствол. Единственный кристалл слезы, выкатившийся из-под сапфирового жезла, превратился в водопад сверкающих алмазов, каждый из которых вскоре затрепетал живым листком.