Божьи воины - Сапковский Анджей. Страница 39

Место было залито лунным светом.

Подбежав трусцой к первым камням и барьеру терна, волк резко остановился, вздыбил шерсть, как перед охотничьими флажками. Он принюхивался к запаху кладбищенского разложения, постоянно витающему над возвышенностью, хоть трупы здесь не хоронили уже многие столетия. Почувствовал нагроможденные веками навалы древней магии, не дающей доступа существу, облеченному магией. Расплылся, изменил внешность. Стал человеком. Высоким человеком с глазами цвета стали.

Холодный ночной воздух, казалось, замер. Не дрогнул ни один сухой лист, ни одна метелка осоки. Тишина прямо-таки звенела в ушах.

Тишину нарушил звук шагов, тихий скрип щебня. В каменный круг вошел Стенолаз.

Стальной Волк шагнул, тоже вошел в круг. А круг неожиданно ожил. Из-за камней, из-под них, между ними, в гуще спутавшихся трав и хвороста вдруг загорелись, словно фонарики, десятки, сотни глаз, живых, подвижных, юрких, как светлячки. Ночную тишину заполнила волнующая мелодия шепотков, неразборчивое ворчание высоких, нечеловечьих голосов.

– Они пришли, – указал движением головы Стенолаз, – увидеть тебя и меня. Быть может, двух последних полиморфов в этой части света. Они видели, как мы изменяемся. Теперь хотят поглядеть, как мы будем убивать друг друга.

Он пошевелил предплечьем и ладонью, в ладонь скользнул нож, девятидюймовый толедский клинок заискрился отражением лунного света.

– Давай подарим им, – ответил хрипло Стальной Волк, – достойное зрелище. Нечто такое, о чем стоит рассказывать.

Он пошевелил рукой и ножом, который спустился ему из рукава прямо в руку.

– Ты погибнешь, Волк.

– Ты погибнешь, Птица.

Они пошли по кругу, медленно, осторожно ставя ноги, не спуская один с другого глаз. Дважды обошли круг. А потом прыгнули навстречу друг другу, нанося молниеносные удары. Стенолаз бил сверху, в лицо. Волк отвел голову на четверть дюйма, сам ткнул снизу, в живот. Стенолаз ушел от удара, с разворота хлестнул наклонно, слева. Волк опять уберег горло умелым нырком, отпрыгнул, повернул нож в руке, обманным движением резанул снизу вверх, клинок со звоном ударился в также повернутое острие Стенолаза. Оба обменялись несколькими молниеносными ударами, отскочили.

Ни один не получил даже царапины.

– Ты погибнешь, Птица.

– Ты погибнешь, Волк.

Огоньки нечеловечьих глаз помигивали и раскачивались во мраке, мурлычущее и возбужденное бурчание нарастало, волновалось.

На этот раз они кружили дольше, то сокращая, то увеличивая дистанцию.

Напал Волк, крестом резанув ножом, который держал прямо, окончив рывок разворотом оружия и предательским ударом в шею.

Стенолаз уклонился, сам резанул слева, потом снизу направо, затем совсем низко, широким кошачьим замахом, окончившимся выпадом и тычком прямо. Волк парировал удары ножом, от тычка ушел полуоборотом, сам ткнул с выпада, финтом, с подскока ударил сверху, по боку шеи. На этот раз Стенолаз не закрылся предплечьем, развернулся, повернул нож в руке и сильно, подкрепив удар тела силой бедра, угодил Волку прямо в солнечное сплетение. Клинок вошел по самую рукоять.

Волк не издал ни звука. Только вздохнул, когда Стенолаз вырвал лезвие из раны и отступил, пригнувшись, готовый повторить удар. Но необходимости повторять не было. Нож выскользнул из пальцев Волка. Сам он упал на колени.

Стенолаз осторожно приблизился, всматриваясь в угасающие глаза цвета стали. Не произнес ни слова.

Стояла абсолютная тишина.

Стальной Волк снова вдохнул, наклонился, тяжело упал на бок. И больше уже не шевелился.

В каменном кругу валунов древнего кладбища, в пульсирующем древнейшем магией и мощью месте культа старых, забытых и вечных богов Стенолаз поднял руки и окровавленный нож. И закричал. Ликующе. Дико. Нечеловечески.

Все вокруг замерло в ужасе.

Глава шестая,

Корчма на перепутье была единственной постройкой, оставшейся от бывшей здесь некогда деревни, от которой остались лишь несколько черных культей труб, жалкие остатки закопченных балок и все никак не желающий выветриваться запах гари. Кто сжег поселение, отгадать было сложно. Основное подозрение падало на немцев, либо силезцев – деревня лежала на трассе крестового похода, которой в июне 1420 года вел на Прагу король Зигмунт Люксембургский. Крестоносцы Зигмунта жгли все, что брал огонь, но корчмы старались щадить. По понятным соображениям.

Выжившая корчма была довольно типичной – приземистая, крытая стрехой, в которой старого заскорузлого мха было примерно столько же, сколько соломы, с несколькими входами и маленькими оконцами, в которых сейчас, в темноте, ползали огоньки каганков или свечей, шаткие и летучие, словно болотные огни. Из трубы выбивался, стелился по стрехе и уплывал в луга белый дым. Лаяла собака.

– Мы на месте, – остановил коня Шарлей. – Здесь, по моим сведениям, временно залег господин Фридуш Хунцледер.

– Фридуш Хунцледер, – ответил демерит на незаданный вопрос, – деловой человек, предприниматель. Удачно заполняющий пробел, возникший между спросом и предложением вследствие неких событий неканонического характера. Поставляет, назовем это так, некоторые пользующиеся спросом… эээ… артикулы.

– Содержит разъездной бордельчик, – продолжил как всегда догадливый Самсон Медок. – Либо шулерню. В смысле: игорный дом. А скорее всего и то, и другое.

– Именно так. В гуситской армии строго придерживаются военных порядков, установленных Жижкой. Пьянство, азартные игры и распутство в армии запрещены, за них грозят суровые кары вплоть до лишения жизни. Но армия это армия, в лагерях хотелось бы пить, резаться в карты и баловаться с девками. А тут – ни боже мой, нельзя. Никому. Жижковские установления до безобразия демократичны – наказание всем без исключения. Независимо от положения и ранга. У этого есть и свои хорошие стороны: дело не доходит до расслабления и утраты боеспособности. Гейтманы это понимают, уставы одобряют, сурово и безжалостно наказывают. Но в основном, конечно, для видимости. Алебардщик, пехотинец с цепом, арбалетчик, возница – эти, верно, за кости, распутство либо кражу отправляются на порку или на виселицу, и сие правильно, ибо хорошо влияет на мораль. Но гейтман либо сотник…

– Перед нами, – догадался Рейневан, – кратко говоря, нелегальная «святыня», нелегально удовлетворяющая нелегальные потребности высших чинов. И как сильно мы рискуем?

– Хунцледер, – пожал плечами Шарлей, – действует, прикрываясь званием армейского поставщика, а принимает у себя только заслуживающих доверия офицеров. Но все равно когда-нибудь кто-нибудь его выдаст, а тогда веревка ему обеспечена. Возможно, для устрашения и примера повесят парочку тех, кого у него накроют… Но, во-первых, что за жизнь без риска. Во-вторых, в случае чего нас выручат Прокоп и Флютек. Я так думаю.

Даже если в его голосе и прозвучала едва заметная нотка неуверенности, демерит тут же приглушил ее.

– В-третьих, – махнул он рукой, – у нас тут дело.

У самой корчмы собака снова облаяла их, но сразу же убежала. Они слезли с коней.

– Основные принципы функционирования этого шалмана, я думаю, объяснять не надо. – Шарлей привязал вожжи к столбику. – Это пристанище нездоровых и запретных утех. Здесь можно упиться до смерти. Можно полюбоваться на голых девиц, можно отведать продажную любовь. Можно крупно рискнуть. Рекомендуется максимально осторожно действовать и не менее осторожно говорить. Впрочем, для ясности говорить буду только я. Играть, если дело дойдет до карт или костей, буду тоже только я,

– Понятно. – Самсон поднял с земли палочку. – Ясно, Шарлей.