Валькирия - Семенова Мария Васильевна. Страница 39

– Баловница... к подруженькам побежала. У Голубы, наверное, было много подруг. У меня – только Велета. Я не стала завидовать. Обжигаясь, я быстренько опорожнила миску, поклонилась славной хозяйке и заспешила назад. Одного жаль – скользко, не пустишься во всю прыть.

...А всё же самых верных, ближних подруг у Голубы оказалось лишь три. Или, может, не успела больше созвать. Я была плохим ещё воином: несла горячий кисель и не смотрела по сторонам. Я даже соступила с тропы – пропустить четырёх девок, встреченных за огородами, не глядя, кто таковы, вдруг толкнут ещё, расплескаю... но они остановились против меня, и Голуба, подбоченясь, вышла вперёд:

– Далёко ли путь, красавица, держишь? Я, глупая, уже открыла рот объяснять, но глянула ей в лицо и промолчала. Когда собираются бить, всё же редко бьют просто так, без всякого слова. Сначала поговорят, сами себя раззадорят и тебе, непонятливому, втолкуют, за что колотушки.

– А недалёко – наших суженых перевабли-вать... – пропела другая. Оставшиеся подхватили:

– В очередь каждого, змеища, обвивает...

– К воеводе мосты мостит, обломиться не трусит...

Побеги я, наверное, они бы меня не догнали. И правда, разумней всего было дать от них дёру... но уж этому меня никто не учил. Ни дома, ни здесь. Я утвердила горшок в талом снегу у плетня, огорчилась – остынет, – и подобралась для боя. Похоже, вид у меня был угрюмый, – девки задумались. Меня не получится взять сзади за локти и разукрасить лицо синими синяками, как часто делают, когда дерутся из-за парней. Голуба первая завизжала, кинулась царапать мне щёки: сказанное о воеводе прижгло её, как крапивой. Я спровадила Голубу в мокрый сугроб, пожалев для дурёхи даже затрещины, – и зря, надо было пугнуть сразу да хорошенько, не ждать, пока насядут все вчетвером... Честно признаться, мне хватило с ними заботы. Мои ненавистницы были всё-таки девки, а не ребята, и у них не было дедов, способных сломать спину медведю. Я довольно долго с ними возилась, боясь покалечить. Но вот кто-то занёс ногу плеснуть наземь кисель, а Голуба сдёрнула с себя опояску и вытянула меня почём попадя узелком с хитро ввязанным каменным прясленем, так что искры полетели из глаз... И тут уж я озлилась по-настоящему, до оскала зубов!.. Поймала пояс Голубы, занесённый снова. Свалила обеих подружек, задрала подолы и принялась нещадно пороть. Сзади меня в четыре руки рвали за волосы. Оттащить, пожалуй, не оттащили бы, но чего ждать – не вздумали бы косу отрезать. Черней бесчестья не выдумаешь, не знаю, с чем и сравнить. Разве мужатую опростоволосить прилюдно. Я обернулась, и точно: ножик блестел. Я прыгнула рысью. И уж не пощадила белого личика, с маху утёрла браным платочком – ледяной бугристой дорожкой... Четвёртая кинулась наутёк, оставив подруг.

Я не ведаю, что могло бы у нас получиться... Но тут какая-то неодолимая сила притиснула мои локти к бокам. Я дёрнулась яростно и безуспешно. Потом вывернула шею. Это Славомир пришёл разузнать, куда я запропастилась. Он разметал нашу свалку, как могучий корабль озёрную тину. Я успела подумать: а ведь нипочём не отбилась бы, вздумай он меня силой... Он разжал руки – я скорей подхватила горшок, прижала к груди, – и кивнул на девок, мазавших по щекам сопли и грязь:

– Чего с ними не поделила?

Он ещё спрашивал. Он их от меня спасать собирался, не наоборот. Я не вспомнила, что передо мной стоял брат воеводы, нам, отрокам, господин и гроза. Я крикнула:

– А ничего! Тебя-то они, мигни только, до крепости на руках донесут! Если дорогою насмерть не зацелуют!..

Славомир был младшим из братьев, но и ему достало моих невнятных речей – понял всё. Он прищурился, усмешка стала недоброй. Голуба что-то сообразила, метнулась поднять свой поясок, который я бросила. Славомир поспел прежде неё. Намотал на кулак пёструю шерстяную плетёнку, кивнул мне:

– Пошли.

Голуба тихонько завыла и поползла за ним на коленях. Славомир её оттолкнул. Я посмотрела, как она путалась в длинном подоле, и тотчас представила: вот строгий отец её спросит, где поясок, кто развязал. Срам, не отмоешься. Пустить распоясанную, это не хуже, чем если бы мне срезали косу. А за что? Ну, умишка нету понять, что пришла я сюда не ради чужих женихов и уж меньше всего хотела её, Голубу, сгонять с чьих-то колен... Ой мне! Со стороны ведь всё так и казалось. Ещё я подумала: хорошо отдарю её мать за добрую ласку, за вкусный кисель... Я взмолилась:

– Оставил бы, Славомир...

Он выдернул руку и от души меня изругал, срывая досаду, но мне уже что-то подсказывало – уступит. Ещё пошумит и уступит, мужчины, они таковы. Ему, кметю, гневаться на неразумную девку, на девку ревнивую?..

Даже Мстивоя, случалось, уламывали терпеливые, а Славомир был моложе и несравнимо добрей. И вышло по моему хотению. Он запустил в Голубу кушачком, едва не попав ей прясленем по лбу. Она сцапала брошенное на лету, и все слезы тотчас просохли. Послушать бы, что станут врать дома, особенно та, с расквашенным носом... Ладно, как-нибудь вывернутся. Небось не впервой.

Нет, я действительно не боялась всех четырёх. Не подоспей Славомир, управилась бы одна. Но... подоспел ведь, и шёл по правую руку, и я теперь знала, какими глазами глядели на мир другие девчонки, когда свирепые парни вели их до дому после честных бесед. Из-за такой спины можно язык показать хоть целой деревне. Я этого делать, конечно, не собиралась, но всё-таки...

Когда в сумеречном небе стала видна чёрная крепость, Славомир вдруг остановился:

– Дурень я, и ты не умней! Надо было хоть кисточку с пояса срезать, чтоб вперёд не проказила. Благородства мне недостало.

– В кисточке той пряслень тяжёленький впутан... Я сразу пожалела о произнесённом – он снова взъярился:

– Пряслень? Она что, и тебя им?..

С него будет вернуться и доказнить. Я поспешно соврала: заметила, мол, когда Голубу порола. Моих синяков он не увидит. Поверил ли, я не знаю. Но допытываться не стал.

– Утрись! – молвил сердито. – Вымазалась, Домовой испугается, не признает!

Я поспешно утёрлась. Варяг придирчиво оглядел меня в густевших потёмках, нашёл пятнышко на щеке, стал стирать его пальцем. Долго стирал. Я бы вымыться за это время успела.