Похищение века - Серова Марина Сергеевна. Страница 52

Как все-таки приятно ощущение свалившегося с плеч груза!

Завернутая в свое пальто, все еще дрожащая, но уже окутанная блаженным теплом, которое проникало все глубже под кожу, я свернулась калачиком в уголке так называемого вечернего директорского кабинета и оттуда наблюдала за происходящим, будто сквозь какую-то дымку. Я чувствовала себя бойцом невидимого фронта, который, преодолев невероятные трудности, выполнил почти безнадежное задание Родины; но он в курсе, что страна не узнает своего героя и памятник ему не поставит. По крайней мере, при жизни.

Да что там Родина, даже непосредственные участники этого дела мигом забыли про меня, поглощенные его ошеломляющей развязкой. Впрочем, я их не винила: тут было от чего обалдеть!

Когда со вчерашнего Онегина сняли салоп, позаимствованный им у старушки Лариной, — Боже мой, какое же «северное сияние» полыхнуло по всей комнате, ударило по нашим неискушенным глазам, не привычным к сверканию бриллиантов!..

Серый потом признался мне, что даже он не совладал с собой и на миг зажмурился.

Один только «дядюшка» все время переводил свои восхищенные агатовые глаза с плаща Радамеса на меня и подкреплял взгляды жемчужными улыбками. С меня вполне хватило бы сейчас и этих «драгоценностей». Мне понравилось, что он не бросился к своему, вновь обретенному, богатству и не начал трясущимися руками пересчитывать камешки (впрочем, потом его все равно заставили это сделать, хотя дон Мигель отчаянно сопротивлялся.) Все-таки в этой комнате он был единственным настоящим кабальеро! Я даже простила ему, что он опять собирался меня покинуть, его пригласили в гости друзья юности, живущие в Тарасове, и он, конечно, был счастлив и рвался в эту компанию. Кто-то там специально взял завтра отгул на работе, чтобы посидеть с «Мишей» всю ночь за бутылочкой коньяка, как бывало когда-то. Из вежливости дон Марти спросил, не хочу ли я пойти туда с ним, но этого я, конечно, не хотела. Кому я там была нужна? Да и мне был нужен сейчас только он один… Я в шутку попросила его сильно не напиваться и помнить о завтрашнем спектакле. Мигель ответил, что напиваться он вообще не умеет, а о спектакле напоминать ему совершенно излишне: это превыше всего.

— И вообще, Танечка: «ничто нас в жизни не может вышибить из седла»! — засмеялся Мигель. — Помните, откуда эта строчка? Или теперь такие вещи в школе уже не учат?

Я была поражена, через все годы и расстояния, через пропасть своей заграничной «звездной» жизни он помнил «Сына артиллериста», которого читал когда-то, уже не помню в каком классе советской школы… Потрясающе! Я и сама-то с трудом припомнила эту строчку, хотя в мое время «такие вещи» еще проходили…

Все это кабальеро успел шепнуть мне по дороге в вечерний кабинет, куда Федор Ильич пригласил всех участников финала. Я и не подозревала о существовании этих шикарно обставленных апартаментов, примыкающих к директорской ложе и имеющих отдельный выход на улицу. Их единственное назначение — ублажать знатных гостей театра вроде дона Марти. Только вот сегодня вечером состав «знатных гостей» получился весьма смешанным. Кроме самого директора и фамозо кантанте, здесь присутствовали майор ФСБ и несколько агентов, частный детектив, задержанный с поличным вор и понятые.

А через несколько минут сюда же доставили и сообщницу преступника — Анну Сергеевну Коркину. Ее задержали на выходе из театрального скверика: она и в самом деле не успела уйти далеко от колодца коллектора, возле которого устроила «шум». Естественно, входной люк в подвале театра, который не был под сигнализацией, вскрыл сам Лебедев, таким образом он рассчитывал направить погоню по ложному следу, чтобы самому под шумок улизнуть через главный вход в образе древней старушки. И ведь его план чуть было не сработал!

Увидев своего «странника» жестоко проигравшим, Анечка лишь произнесла его имя и заплакала.

— Лебедев, вам знакома эта женщина? — спросил майор.

— Первый раз вижу! — процедил тот.

— Коля! — несчастная заплакала еще сильнее. — Как ты мог, Коля…

— Дура! — желто-зеленые глаза сверкнули ненавистью сквозь мертвенную старушечью маску. — Больше ничего не скажу!

— Кузьмин, отведи его умыться, — Сергей кивнул «петушку». — А то смотреть страшно.

Все удобства в вечернем кабинете, естественно, были автономные, так что вести «странника» было недалеко. Пока тот смывал с себя грим под присмотром Славика, Анна Сергеевна выпила водички, немного успокоилась и все рассказала. Рассказ ее был совсем коротким и очень печальным.

Когда и как они познакомились с Лебедевым, я уже знала. Она была бездетной разведенной женщиной за сорок, с несложившейся личной жизнью. К тому же обожала оперу. И Коля тоже, несмотря на младые годы, пережил несправедливость и разочарование, он рассказал Анечке о своей роковой неудаче в Вене, которая якобы перечеркнула его планы перебраться в столицу, в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Не умолчал и о том, что причиной провала стала его ссора со знаменитым Мартинесом, игравшим в жюри далеко не последнюю роль. В общем, «она его за муки полюбила». Ну и за то, конечно, что он был так молод, так горяч и настойчив…

Бурный роман продолжался еще месяца два после того, как Лебедев съехал из «Астории». Потом Коля стал появляться у нее все реже, переменился, сделался равнодушным и даже грубоватым.

И наконец заявил, что между ними все кончено.

Анна тяжело переживала разрыв, но смирилась, в глубине души она понимала, что ничем другим эта связь закончиться не могла. Только ходила в театр слушать своего «одинокого странника» и вспоминала счастливые дни.

И вдруг две недели назад Лебедев снова объявился на ее горизонте. Подонок пришел к покинутой им женщине с цветами и мольбой о прощении, упал в ноги: он, мол, понял, что только с ней у него было «настоящее», давай, мол, попробуем начать сначала… В общем, навешал ей лапши, как он умеет. И Анна Сергеевна — не без колебаний, правда, — опять распахнула дорогому Коле свои объятия. Она хотела верить ему — и поверила. Господи, какие же мы, бабы, все-таки дуры! Правда, не ко всем это относится в равной степени, но от этого не легче…