Похищение века - Серова Марина Сергеевна. Страница 53

Эти две недели все складывалось просто замечательно. Коля был само обаяние. Раза два или три, «соскучившись», заходил поболтать к ней на работу, однажды — даже два раза за дежурство, так что гостиничное начальство было вынуждено сделать Коркиной замечание. Исчезновения каких-либо ключей в этот промежуток времени (как, впрочем, и вообще) она не заметила, но это было не удивительно: номера 23 и 24 в ту пору были не заняты. А саму Анну рецидив ее счастья, как видно, сделал рассеянной.

Она припомнила, что именно Николай как бы невзначай посоветовал ей поменяться с кем-то дежурством на 15 апреля, когда прилетел Мартинес, — якобы для того, чтобы освободить какой-то другой вечер. О самом «русском испанце» он, естественно, даже не обмолвился, и Анна не поднимала эту тему, зная, что милому она неприятна.

Однако вечером во вторник, около семи, Лебедев позвонил ей и спросил — не без ехидства, — устроила ли она дорогих гостей и может ли он прийти выкурить трубку мира со своим «старым корешем» Мигелем (при этих словах женщины «старый кореш» возмущенно усмехнулся). На это Анечка ответила, что господин Мартинес уже ушел в театр, а его сотрудник господин Эстебан у себя в номере занимается костюмами, и патрон просил его без особой нужды не беспокоить. И вообще, его, Колечкин, сарказм сейчас неуместен, потому что у нее страшная запарка с гостями и болтать ей некогда. Николай засмеялся и сказал, что он, конечно, пошутил и приходить не собирается, все, что он захочет сказать Мартинесу, он может сказать ему и в театре. И распрощался.

Впервые Анна заподозрила неладное, когда в тот вечер Мартинес неожиданно прибежал из театра очень взволнованный вместе со своим костюмером и стал расспрашивать ее о какой-то даме под вуалью. Но сразу она не связала это «неладное» с Николаем. Цепочка мелких странностей продолжала раскручиваться и на следующий день, когда Коркину снова вызвали на дежурство. Но только сегодня утром, когда ей позвонила подруга и рассказала о сенсации в «Тарасовском вестнике», Анечку поразила страшная догадка. Ведь это Коля мог украсть плащ Радамеса из мести!

Николай с самого вторника не показывался и не звонил, что после двух недель их нежнейшей дружбы было весьма странно. Анна пыталась успокоить себя, что он просто очень занят на фестивале, но у нее ничего не получалось…

Дурочкой она, как видно, тоже не была, а потому рассудок, сердцу вопреки, безжалостно выстроил перед ней логическую взаимосвязь событий. Главным звеном стало то обстоятельство, что Лебедев вновь воспылал к ней чувствами именно тогда, когда в городе стало известно о приезде Мартинеса. И бедная женщина уже не могла избавиться от смутных, но неотвязных подозрений.

Чтобы объясниться с Николаем, она тут же, днем, пошла к нему домой, но не застала. Надеясь, что он появится ближе к вечеру, Анна заглянула в «тараканий питомник» еще разок около пяти (то есть как раз в тот момент, когда «дорогой Коля» в театральном музее пытался соблазнить — и почти успешно! — племянницу дона Мигеля). Соседка сказала ей, что Николай собирался остаться на спектакль, и Анна Сергеевна, забежав домой за туфельками, отправилась вслед за любимым (как истинная театралка «старой закваски», она не могла представить себе, как можно явиться в театр без сменной обуви). Она купила входной билет (без места) и действительно нашла Лебедева на балконе среди театральных людей.

Анна попыталась начать с ним серьезный разговор, но он и слушать не стал. Его мысли были поглощены чем-то. Он просто сказал ей: очень хорошо, что ты пришла, если ты меня любишь — ты сделаешь то-то и то-то…

— Он объяснил вам, зачем вы должны это сделать?

— Нет. А я боялась спрашивать, так у меня оставалась хоть какая-то надежда, что он невиновен… Но я, конечно, поняла, что плащ Радамеса у него.

— Зачем вы сделали это, Анна Сергеевна? — мягко спросил Кедров.

— Я люблю его.

Отсутствующими глазами, в которых больше не было слез, она уставилась в какую-то неведомую точку на ковре…

На том и закончились для меня впечатления этого дня. Было уже достаточно поздно, и Сергей Палыч вынес решение, что наше с Мартинесом присутствие больше не обязательно, зато есть необходимость пригласить (наконец-то!) представителей других компетентных органов, так что нам это будет неинтересно. Фамозо кантанте был рад сбежать, я пыталась слабо протестовать, но успеха, конечно же, не имела. Насчет плаща его хозяину «Радамесу» было сказано, что ему доставят его амуницию завтра прямо к спектаклю, плащ еще нужен следствию как вещдок (далеко не все в этой комнате знали, что — даже не по одному делу, а сразу по двум). Ответственность за сохранность реликвии на этот период берет на себя Российское государство. Мигель ответил, что государству Российскому он верит.

В общем, Славик Кузьмин посадил нас в уже знакомую мне серую «Волгу» и развез по адресам меня домой, а Мигеля — к его заждавшимся друзьям. На прощание «дядюшка» был вынужден ограничиться целованием моей ручки, но вложил в — это всю свою душу. Я знала, что до завтрашнего спектакля не увижу его — целый день он будет отсыпаться и «настраиваться».

Впрочем, и сама я собиралась заниматься тем же самым. Покидая вечерний кабинет, я уже с порога громко предупредила всех, кому эта информация могла понадобиться, что завтра до двух часов дня мой телефон будет отключен. Теперь я имела на это полное право.

…Зато когда в пятницу в два пятнадцать пополудни я, наконец, сунула телефонную вилку в розетку, моему аппарату сразу пришлось туго.

Первым позвонил мой первый клиент.

— Буэнос диас, дорогая «племянница»! Наконец-то я могу с легким сердцем сказать тебе «добрый день», потому что он действительно добрый. И если бы ты знала, Таня, как я тебе за это благодарен!..

Я не верила своим ушам! Неужели дон Мигель Мартинес наконец-то стал нормальным человеком, без этих «звездно» — европейских комплексов?! Должно быть, это встреча со старыми друзьями так благотворно на него повлияла…

— Милый «дядюшка», что я слышу! Вы говорите мне «ты»?

— Но я немедленно перестану, если ты не будешь отвечать мне тем же!