Мама - Севела Эфраим. Страница 13

Янкель выбросил второй пустой диск. Больше патронов не было.

— Пан унтер-офицер, — удовлетворенно бормотал Янкель, — ко мне у вас претензий быть не может. Я израсходовал весь боезапас. И вы сами слышали, как я стрелял… А если он не слышал? Ведь он оглох, как и я. О, тогда надо скорей выбираться наружу… чтоб он меня хоть видел, а то непременно свернет мне нос, как обещал.

Янкель прошел по трубе назад, вылез наружу и встал во весь рост. Его взору предстала такая картина. Занимаемая польскими частями позиция была абсолютно пуста. Но сами польские солдаты цепью бежали из тыла, возвращаясь на оставленный рубеж.

Низкорослый полковник, увидев Янкеля, одиноко стоявшего с пулеметом в руках, подбежал к нему и на глазах у всех польских солдат обнял и, привстав на цыпочки, поцеловал в губы.

— Он один удержал позицию батальона! — восторженно воскликнул полковник. — И не дал противнику выйти на оперативный простор! Слава герою! Слава!

Толпа польских солдат троекратно повторила здравицу в честь Янкеля.

— Как твое имя, солдат? — ласково спросил полковник.

Янкель ничего не отвечал, потому что не расслышал вопроса, и лишь смущенно улыбался.

— Он глухой, контуженый, — сказал кто-то.

— Чей это солдат? — обернулся полковник. — Где его командир?

И тогда выступил вперед унтер-офицер Заремба и, взяв под козырек и выпятив грудь, четко доложил: — Это солдат моего взвода, рядовой Лапидус. Стрелок-пулеметчик.

Полковник просиял:

— От лица службы благодарю вас, унтер-офицер, за то, что вырастили такого героя, который спас честь всего нашего польского соединения. Пусть знают англичане, какие орлы воюют под польскими знаменами!

Заремба смущенно кашлянул:

— Разрешите уточнить, господин полковник… Унтер-офицер Заремба склонился к полковнику и, не отнимая правой руки от козырька, конфиденциально зашептал:

— Смею доложить… солдат Лапидус… э… э… не совсем поляк… Его имя — Янкель.

Полковник выпучил рачьи глаза и шевельнул пиками усов:

— Какой Янкель? У героя не может быть такого имени.

— Так точно, господин полковник, — согласно кивнул Заремба, — Янкель никуда не годится. Лучше представить его польским именем Ян.

— Ян? Превосходно! — просиял полковник. — Отличное польское имя! Пусть не зазнаются англичане! Мы чего-нибудь да стоим на поле брани!

— Рядовой Лапидус! — звучит в знойном воздухе над городской площадью Тобрука, над выстроенными в каре польскими частями в полном параде со знаменами и штандартами. Английский военный оркестр оглушает дробью барабанов. — Слава герою!

Ян Лапидус стоит впереди каре, смущенно моргая. Гремят барабаны, которых он не слышит, но зато видит, как склоняются перед ним польские и британские знамена. На двух языках, польском и английском, зачитывается королевский указ о награждении польского солдата Яна Лапидуса за героический подвиг высшей военной наградой Британской империи — крестом Виктории.

Английский генерал со стеком под мышкой цепляет ему на грудь крест, а через плечо надевает широкую ленту. Затем жмет ему руку.

Гремят британские и польские гимны. Британские и польские войска салютуют герою.

Янкель не слышит музыки и поэтому направляется в строй, но его ловит унтер-офицер Заремба и как можно деликатней возвращает на место.

Среди английских офицеров некоторое замешательство. Польские офицеры объясняют, что герой контужен и ничего не слышит.

Английский генерал пришел в возбуждение:

— В таком случае — немедленно в госпиталь… э… э… для офицерского состава и э… э… создать наилучшие условия для выздоровления.

Отдельная госпитальная палата, где стоит лишь одна кровать, а на ней, в новой пижаме, лежит Янкель, утопая в цветах, словно покойник в гробу. Хорошенькие медсестры вносят все новые букеты, а также перевязанные лентами коробки с шоколадом и конфетами.

— А это вам от медсестер нашего госпиталя. Медсестра раскрывает коробку конфет, достает одну, сует ему в рот и припечатывает его уста поцелуем.

Вбегает женщина-офицер в польской форме, быстро выставляет из палаты медсестер и склоняется к Янкелю.

— Сейчас явятся журналисты, — громко кричит она Янкелю в ухо. — Я ваш переводчик. Как со слухом? Лучше?

Янкель кивает с набитым ртом.

В палату врывается шумная орава журналистов с фотоаппаратами. Сверкают вспышки магния. Янкеля фотографируют, а затем приступают к интервью. Из общего гама переводчица извлекает вопрос и, склонившись к уху Янкеля своими пухлыми накрашенными губами, медленно и четко спрашивает по-польски:

— Расскажите, господин Лапидус, как вы совершили свой подвиг. Вы меня поняли?

Янкель кивает:

— Понял. Слово в слово. Я слышу уже лучше. Женщина-офицер просияла:

— Господа, приятная новость. Слух понемногу возвращается к нашему герою.

Журналисты торопливо записывают в блокноты эту приятную новость.

Янкель приподнялся в подушках, бережно поддерживаемый с обеих сторон.

— Рассказать, как все было? Хорошо. Дело в том, что я оглох, когда немцы накрыли нас артиллерийским огнем, и не расслышал команды, что надо отходить. Если б услышал, я и побежал бы вместе со всеми. А тут я остался один. И не знал об этом. А знай я, непременно схватил бы разрыв сердца.

Женщина-офицер растерялась:

— Я, право, не знаю, как переводить… потому что… Низкорослый полковник, весь в аксельбантах, тот, кто первым поздравил Янкеля на поле брани с подвигом, выступил вперед и оттеснил переводчицу.

— Господа, я переведу точнее. Наш герой, оставшись один, оценил обстановку и совершил остроумный маневр… Подробности его подвига вы получите позднее, а сейчас, чтоб не тратить драгоценного времени и не утомлять раненого воина, переходим к другим вопросам.

А Янкель, воодушевленный всеобщим вниманием, продолжает рассказывать:

— Я не знаю, за что меня наградили. Я не убил ни одного человека, я вообще плохо стреляю и стрелял в небо, лишь бы куда, чтобы унтер-офицер не сердился…

Полковник и переводчица озабоченно переглянулись. Она насильно положила Янкеля на подушки и натянула одеяло ему на лицо, чтоб заткнуть рот.