Последнее лето - Арсеньева Елена. Страница 61

– Уф, полегчало! А то было бы смешно, верно, коли вам пришлось бы снова вызывать карету «Скорой помощи». Только ведь отъехала, я как раз к крыльцу подошел. Думал, уж не напал ли, сохрани Бог, на полицию какой-нибудь злоумышленник? А там, видел, девчонка лежала, с косой девчонка. Ох, зря вы карету к парадному крыльцу вызвали, а не к черному ходу! Там, на улице, народу было много, понесут теперь по городу слухи – мол, в управлении полиции людей бьют да пытают. Помните, как в пятом году социалисты надрывались?

– Да что вы говорите такое, господин хороший! – всплеснул руками дежурный. – Нам скрывать нечего, и на допросах у нас никого не бьют. А барышня эта... Странная такая барышня. Всех тут переполошила. Сначала молча по коридорам бродила, потом начала рыдать и жаловаться, что ее кавалер пропал. Покинул, сбежал, найдите его, посадите в кандалы! Рыдала, рыдала, потом возьми да и упади в обморок! Мы и не поняли, в самом ли деле ее кто-то бросил, или она с ума сошла. Ну, впрочем, не наше дело – вызвали карету, ее и увезли в психиатрическую на Тихоновскую улицу.

– Что ж это у вас так легко – чуть что, сразу и на Тихоновскую! – с осуждением покачал головой господин.

– Ну а куда же, коли явно барышня в уме повредилась, как в народе говорят, «по насердке любви»? – очень удивился дежурный. – С благородными это ведь сплошь и рядом бывает, да и с простыми случается. Вот у нас в Балахне – а я родом балахнинский, позвольте доложить, – был, помню, случай...

– Ох, простите великодушно, голубчик, – приподнялся господин. – Я, с вашего позволения, пойду выйду. Душно тут у вас. А мне на свежий воздух надобно. Срочно. Срочно на свежий воздух!

– Погодите, сударь! – воскликнул ему вслед дежурный. – Вы ж не назвались, не сказали, по какому адресу кота вашего доставить, коли найдут...

Но было уже поздно – дверь за господином захлопнулась. Дежурный кинулся было к выходу, но стоящий поодаль молодой человек в неприглядном пальтеце обернулся и со смехом махнул рукой:

– Полно, Началов! Теперь уж не догнать его. Выходите, ваше благородие. Наш лазутчик скрылся.

При этих словах дверь дежурки распахнулась, и на пороге появился не кто иной, как сам начальник сыскного отдела Энской полиции Георгий Владимирович Смольников.

– Не переживай, Началов, – усмехнулся он, – что не удалось тебе записать заявителя. Это личность известная – фамилия его Грачевский, зовут Яков Климович. Актер Николаевского театра. Живет вроде бы и впрямь где-то на Рождественской. Так что, коли найдешь кота Арнольда, в чьей пропаже я, конечно, очень сильно сомневаюсь, – доставим его незамедлительно именно по этому адресу. Эх, что ж нас так недооценил господин Грачевский? Мол, живем в лесу, молимся колесу, по театрам не ходим, да? А ведь у меня жена какая-никакая, а актриса, да и сам я завзятый театрал. Вот и попался Яков Климович. Однако любопытно мне знать, он-то каким боком в эту колею въехал?

Он кивнул дежурному и повернулся к человеку в невзрачном пальто.

– Ну, дорогой вы мой господин Охтин, – сказал с уважением, – правы оказались вы, а я их наглости недооценил. Быстро проверка пришла. Очень быстро! Значит, и впрямь следили за ней. Ну, надо думать, теперь они запрыгают... кто бы они ни были. Отправьте человека на Тихоновскую, пусть около палаты, где девочка находиться будет, пост поставят. Переодеть в халат под видом санитара, чтобы все чин чинарем. Никого к ней не пускать, никаких родственников и знакомых. Мол, таково предписание врача. Тяжелое нервное потрясение. Или, может, другой какой диагноз, пострашней, придумают. Пускай барышня лежит, в себя приходит. Все, что могла, она уже сказала, бедняжка. А теперь давай-ка, Охтин, поезжай в жандармское, пусть поднимут все, что есть у них по господину Грачевскому. Если нет ничего – срочный запрос в Москву, в Петербург. Да, кстати... Вам обоим, господа Охтин и Началов, – благодарность и премиальные. Верно служите Отечеству, спасибо! А теперь – работаем, господа.

«До суда... до суда еще есть время...» – отчетливо разнесся под сводами камеры голос Смольникова.

О господи! Уж которую ночь все одно и то же!

Шулягин нервно дернулся, собираясь по привычке перевернуться на другой бок. Да так и замер.

Петька Ремиз, сосед по нарам, прошлой ночью пообещал, что если Шулягин снова не будет ему давать спать, он его придушит. Во сне придушит! И поклялся в этом.

– Так тебя ж в убийстве обвинят! – пролепетал Шулягин, с ужасом глядя на Петьку.

– А тебе не все ли равно будет, по какой статье я в каторгу пойду? – хмыкнул Петька и повторил: – Вот только разбуди меня – и край тебе подойдет!

«Может, спит?» – дрожа, подумал Шулягин.

Напрасна надежда... Ремиз пошевелился.

Шулягин перестал дышать.

Ремиз сел.

«Господи, прими мою душу многогрешную! Оборони, Господи! Защити, помилуй!»

– Слышь, Шулягин... – шепнул Петька. – Ты спишь?

Шулягин вывел носом хриплую руладу. О да, он спит, спит, он никогда не спал так крепко, как сейчас, это, конечно, менее крепко, чем могильный сон, а все же добудиться его невозможно, немыслимо...

– Да ладно, ври больше, не спишь ты, знаю! – Петька чувствительно ткнул соседа в бок. – Будет тебе притворяться, отвори зенки-то. Поговорить надо!

Шулягин вмиг перестал храпеть и открыл глаза:

– О чем? О чем поговорить?

– О деле!

– О каком?

– Да вот... – Петька Ремиз помолчал. – Скажи, ты как думаешь: легавым верить можно?

– Кому? – вытаращил глаза Шулягин.

– Да псам этим цепным, которые нас охраняют!

– А зачем тебе им верить?

– Зачем-зачем... Нужно! – уклончиво проворчал Ремиз. – Так как – можно верить или нет?

Шулягин призадумался.

Можно ли верить начальнику сыскного отдела его благородию господину Смольникову? Можно ли верить его клятвенному обещанию выпустить на волю «фабриканта»-фальшивомонетчика Шулягина, если он возьмет да и сообщит подлинное имя циркового артиста Поля Морта, успев это сделать до суда?

Ему и самому знать охота, можно верить или нет, а тут еще Ремиз донимает.

– Не знаю, – наконец вздохнул Шулягин. – Верить небось нельзя. Или нет, можно. Смотря кому!

– Смотря кому... – повторил Петька. – Большому начальнику – его благородию господину Смольникову! Под его началом все сыскари ходят. Слышал про такого?

Что-то словно кольнуло Шулягина – противненько так! – при упоминании о Смольникове. Зачем это Петьке знать, можно ему верить или нет? А что, если... Что, если он каким-то образом сделался сведом об условии, которое выставил Смольников Шулягину, и теперь хочет выведать, решился Шулягин ссучиться и настучать полицейским на Морта или намерен молчать, как кремень? Не может быть! Смольников не выдал бы Шулягина!

– Слышал про него, говорю? – не отставал Петька.

– Как не слышать! – огрызнулся Шулягин. – Крестный это мой. Я через него сюда определился.

– Небось все мы сюда через него определились, – хмыкнул Петька. – А мне он знаешь что предложил? До суда еще выйти отсюда. И вот я думаю: верить или нет, выпустит он меня – или надсмеялся?

Снова кольнуло Шулягина в сердце! Спросил сокамерника:

– А почему он тебя должен выпустить?

– Не должен, а выпустит! – хвастливо бросил Петька.

– Это за какие такие заслуги? – прищурился Шулягин, силясь разглядеть самодовольное Петькино лицо. – Просто так, знаешь, никто ничего не делает. Или ты мимоходом скурвился тут и на своих стучишь?

– Да ты что, спятил? – вызверился Петька. – Ни слова, ни полслова! Смольникову от меня про другое узнать нужно. Про убийцу, а я же с убийцами не вожусь.

Петька помолчал, и по молчанию этому, по ерзанию его на нарах Шулягин почувствовал, что Петька уже на последнем издыхании – до того ему хочется тайну разговора со Смольниковым открыть. Теперь главное – не спугнуть его... посидеть немножко, подождать, Петька и разговорится.

Так оно и вышло – угадал Шулягин!

– Вызывает меня, значит, его благородие и говорит: «Ты же шулер, Петька, и всю свою шулерскую братию должен знать». – «Что ж, – отвечаю я, – может, кого и знаю. А вам зачем, ваше благородие?» – «Затем, – говорит Смольников, – что могу я тебя на волю выпустить еще до суда, если ты мне скажешь, кто из вас есть такой Бориска, который мечет из рукава ножи, словно циркач, и называет их козырными тузами. А еще, – говорит, – надобно мне знать, не ведаешь ли ты, где живет в Энске бывший цирковой артист Поль Морт, потому что есть у меня подозрение, что именно он научил того Бориску ножами швыряться. И коли Бориску ты не знаешь, то я хоть через Морта на него выйду!» И повторил, что отпустит меня...