Драконовы сны - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 101

Гертруда отвернулась к морю, нерешительно покусывая губы. Травник искоса бросил взгляд на ее лицо. «Когда же она успевает бриться?» — некстати вдруг подумалось ему.

— Жуга, послушай, — нерешительно начала та. — Я хочу сказать… Не губи свою жизнь из-за потерянной любви. Не надо.

— Боже, Герта, и ты туда же!.. — корабль качнуло, Жуга вцепился в поручни. — Да не при чем тут это. Просто не могу я жить как ты. И вся эта учеба… Ну ее на хрен, такую учебу. При чем тут какие-то ограничения, когда корабль вот-вот утонет? Да пусть у меня после вся башка будет в дырках, но…

— Я боюсь. Понимаешь? Я боюсь. За тебя. Разве этому я тебя учила? Надо же хоть немного думать!

— А я и думал. Ровно полминуты, как ты говорила.

— Ты убиваешь себя!

— А вам откуда знать, хочу ли я уцелеть? — огрызнулся тот и умолк. Посмотрел на море. — Как странно… Надо же — успокоилось.

Моряки гребли устало и размеренно. Вильям, завидя травника, махнул рукой. Бард обзавелся волосатыми штанами, курткой и изо всех сил старался походить на викинга. Яльмар ободряюще кивнул, но от весла не оторвался.

— Мне нужна твоя помощь, — сказала Гертруда.

— Что? — травник обернулся. — Помощь? Ты с ума сошла. Если я и могу чем помочь, так это полежать с кем-нибудь за компанию… Что стряслось?

— Ларс умирает.

Поддерживаемый Гертой, травник перебрался к раненым. Обнаружил попутно, что опять напоминает о себе когда-то раненое колено. Присел у Ларса в изголовье, приподнял ему веки, осмотрел зрачки. Пощупал пульс. Нахмурился. Швед и в самом деле был плох. Не помогли ни руны, ни заклятия, ни целебные травы. Дыханье раненого было сбивчивым, на губах пузырилась пена.

— Сама не пробовала?

— Пробовала. Плохо. Я заживлю две раны, он умрет от трех других. Надо что-то делать.

— Да, надо что-то делать, — он уселся поудобнее. — Начинай. Но только чтоб я слышал.

— Ты что задумал?

— Начинай, я подхвачу.

— Жуга, тебе нельзя… Сейчас… Я думала…

— Послушай, Герта, — медленно сказал Жуга. — Не время рассуждать, о чем ты думала. Я не возьмусь лечить те «три другие раны», я ни хрена не знаю, что там лопнуло внутри. Но знаю, что он сдохнет, если будем попусту трепаться.

— Но я…

— Начинай!

Герта опустила глаза, потом сосредоточилась и вполголоса зашептала, медленно подбирая слова. Травник вслушивался, изредка вставляя слово-другое, потом зашептал вместе с ней, но сразу же остановился и прислушался.

— Нет, так нельзя, — сказал он. — Кровь сочится. Смени ритм. Говори, как качает волна, держи сердцебиение… Да, вот так. Сейчас я сдвину это ребро.

Сеть заклинаний медленно опутывала спящего. Шептали оба, словно песню на два голоса. Колдовским зрением даже днем был виден свет, затеплившийся в ранах викинга и где-то глубоко внутри. Тил с интересом наблюдал за их действиями, но не вмешивался. Молчал. Жуга отметил про себя, что тот, похоже, тоже все прекрасно видит.

— Не получается, — Гертруда вновь откинулась назад. Перевела дыхание, встряхнула руками.

— Не останавливайся.

— Без толку. Оставь его, ты же видишь: ему не хватит сил.

— Возьмет у нас.

— Ты слишком слаб, да и я тоже. Нам его не удержать.

— Яд и пламя, ты права… Здесь нужен кто-нибудь еще. Тил! А, черт…

— Он умирает.

— Вижу! Тил, сосредоточься… Черт, не так резко! Что ты делаешь?!

— Держу…

— С ума сошел? Ты его задушишь. Не лезь ему в башку, ты не удержишь! Нет, так нельзя, так мы его погубим… Яд и пламя, если б можно было на кого-то это перевесить! На кого-то, кто бы смог почувствовать это, быть рядом…

— Опомнись! Чтобы научиться чувствовать такое, надо полжизни с ним прожить.

Оба вдруг умолкли и посмотрели друг на друга.

— Магнус, — выдохнул Жуга. — Гертруда, Магнус! Они же близнецы!

Герта нерешительно кивнула.

— Может подействовать.

Жуга повернулся к Тилу. Мотнул кудлатой головой:

— Позови сюда Магнуса. Скорее…

— … скорее уж это Хуфнагель тебе спасибо сказать должен. Хозяин! Эй! — Вильям потряс пустым стаканом, демонстративно перевернув его вверх дном, и щелкнул пальцами. — Еще один грог!

— Не много ль будет? — спросил Жуга, сбрасывая пелену воспоминаний. — Ты уже вполне согрелся. Вернее, «подогрелся».

— Пусть его, — махнул рукою Яльмар. Побарабанил пальцами по краешку стола, задумчиво царапнул раздутую русалкину грудь, вздохнул и покосился на голландца-рулевого. — Да. Хуфнагель… Уж, удружил, так удружил. Видать, и вправду говорят: тот, кому раз по башке стукнули, уже никогда как следует соображать не будет.

Вильям на это только фыркнул и демонстративно отвернулся. Поправил повязку. Ничего не сказал. Гертруда не сдержала улыбки. Мысли же травника приняли другое направление.

— Те четверо, — проговорил он, — ну, Хаконар и остальные… Ты так хотел, чтобы они лежали на освященной земле. Они христиане?

— Ну. А чего? Норвежцы многие крестились. Я тоже, например, крестился. Три раза. Зачем ссориться с местными жителями из-за таких пустяков? Не воевать же с ними. Асы асами, а Христос Христом. Сами промеж себя как-нибудь разберутся, а мне жить как-то надо.

— Ты никогда про себя не рассказывал.

— А ты и не спрашивал. Я сам отсюда, с севера Британии. Когда наш отец умер, мы с братьями получили усадьбу и земли вокруг, но поразмыслили и раздробить хозяйство не решились. А тут еще Торкель — ну, мой старший брат — решил жениться, ну, мы и рассудили поделить все тихо-мирно, что мы, разбойники что ль какие? Такова судьба у младшего сына — все в жизни добывать самому, и богатство, и славу, и дружину. Торкель уплатил мне отступную, я снарядил корабль и решил торговать. Плавал в Исландию, в Норвегию…

— А второй брат?

— Эрик, — Яльмар помрачнел, — был со мной, когда на наши ладьи напал Хальгрим. Я думал, что отомстил за него тогда… А вышло, что только сейчас. Ну, ладно, чего вспоминать. Я после этого собрал новую дружину и отправился в Галлен. А там… Ну, ты сам знаешь. Эй, кто-нибудь! Подайте пива. Скол! * — рявкнул он и поднял наполненную кружку. — Выпьем за Эрика и за наших ребят. Пусть лежат спокойно. И за Хальгрима тоже выпьем, чтобы лучше горел… Хотя, нет — Хальгрим-то как раз некрещеный. Он в наш ад загремит, где холод…

… холод от сырой земли пронизывал насквозь. Во мраке за кладбищенской оградой расползалось желтое пятно от фонаря. Два человека в яме сосредоточенно орудовали лопатами, между делом перебрасываясь меж собой короткими фразами. Вильям прислушался.

— А вот еще вопрос задам…

— Валяй.

— Ответь мне, кто прочнее строит, чем корабельщик, каменщик и плотник?

Помощник в меру сил придал своему лицу умное выражение, то есть нахмурил брови и выпучил глаза.

— Прочнее? А виселичный мастер. Виселица тыщу постояльцев переживет.

Могильщик перестал копать, упер лопату в землю и расхохотался.

— Ха-ха, вот это ты здорово сказал! Скажу по правде, виселица — это хорошо… Хотя постой-ка, как же это хорошо? Это хорошо для тех, кто поступает плохо, а ты как раз и поступаешь плохо, когда говоришь, что виселица построена крепче, чем, скажем, церковь. Разве ж это хорошо?

— Ну, что ты… Знамо дело, нет!

— О. — Могильщик многозначительно поднял грязный палец. — Отсюда ergo: виселица была бы хороша для тебя. Ну-ка, начинай сначала.

— Хм… «Кто прочнее строит, чем каменщик, судостроитель и плотник?» Так?

— Ага. Скажи — и можешь гулять.

— А вот скажу… скажу…

— Ну? Ну?

— Нет, черт, не могу. А кто?

— Ну так, коль в другой раз спросят, говори: «могильщик»; дома, которые он строит, простоят до Судного дня.

— Ловко, — вынужден был признать тот. — В самом деле — ловко, ничего не скажешь.

— Бог в помощь, — подал голос травник, выходя из темноты.

— Кто здесь? — вскинулся могильщик, прикрыв глаза от фонаря и выставив для верности перед собой лопату. — Чего надо?