Драконовы сны - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 103

Жуга ответил не сразу. Долго молчал. Поднял взгляд.

— Я не понимаю, как ты узнал, но мне и вправду нелегко с ним. Я…

— Тангары всегда знают, как чувствует себя металл, тем более, такой, как этот. Не забывай, что это Хриз, последний заказ, который гномы сделали для Аса Локи…

Гном говорил медленно, тщательно подбирая слова, а в этом месте сделал паузу и вдруг добавил, как отсек:

— Невостребованный заказ.

— Ашедук.

— Что?

— Ты ведь не простой двараг. Кто ты? Наполовину человек, я прав?

— На четверть, — усмехнулся тот. — Хотя и этого хватает. У меня одно сердце.

— Ты из Свободных?

— Да. Я из Свободных.

— Зачем ты с нами поплыл?

— Орге тоже плывет с тобой, но ты же не спрашиваешь, зачем.

— Орге — мой старый знакомый. Он не раз помогал мне и делом и советом. Быть может, ему просто любопытно, чем все кончится, его я понимаю. А ты? Что тебе надо в Исландии?

Гном долго пристально смотрел на травника, нелепо шевеля губами под густой мохнатой бородой. Молчал. Жуга уже не в первый раз поймал себя на нелепой мысли, будто зубы у Ашедука (да и у большинства дварагов) слишком велики для рта, и он все время пытается распределить их там поудобнее. Огонь в камине успел догореть. Появился хозяин таверны, подбросил угля. Окликнул травника: «Hey, rusty!», что-то спросил, указывая на пустую кружку перед ним. Жуга отрицательно покачал головой, для верности похлопав себя по карману, тот все понял и ушел.

— Ты странный человек, Лис, — сказал наконец гном. — Идешь куда-то наперекор всему, даже зная, что в конце пути тебя ждет боль, кровь, унижение и, может, даже смерть. Знаешь, а все равно идешь. Раненый, побитый, на пределе сил. Не предаешь друзей, даже тех, которые сами тебя уже предали и кажется, кого-то там даже любишь. Во всех этих засраных городах, пьяных тавернах остаешься собой, как будто меняешься не ты, а мир вокруг тебя. Это глупо, знаешь ли, но в этом есть что-то, из-за чего другие соглашаются идти с тобой, будь то пройдоха Хагг, простак Орге или этот маленький негодяй эльфенок со своей змеюкой. Некий кодекс. Кодекс чести. Но зачем тебе-то это все? Что тебя гонит? Злоба? Но ты не злой. Долг? Но перед кем? Зачем ты лезешь туда, где только мрак и безнадежность?

Травник помолчал. Взъерошил волосы рукой.

— Мне нечего тебе ответить, двараг. — Сказал он. — Хотя… Может быть, ты знаешь: у нас в речках водится такой червячок — волосатик, длинный и очень тонкий. Черный такой, на ниточку похож с двумя узелками. Когда я был еще маленьким, одна деревенская бабка любила пугать ребятню всякими рассказами, так вот однажды она сказала про волосатика, будто он такой острый и тонкий, что если на его пути подставить руку, то может отрезать пальцы, и чтобы мы ни в коем разе этого не делали. Ну, пацаны все слушали, развесив уши, а я… Я просто пошел к реке и поймал волосатика. И оказалось, что ничего он не режет — самый что ни на есть безобидный водяной червяк. С тех пор я часто думаю, что если бы тогда я этого не сделал, то до сих пор, наверное, боялся бы волосатика. Наверное, это вот и есть то самое, что меня гонит. Не хочу бояться, ненавижу. Мне обязательно нужно «поймать волосатика» чтобы жить потом спокойно. Вот и весь мой «кодекс». Я понятно говорю?

— Я понимаю, — Ашедук кивнул. — А если бы тебе отрезало пальцы?

Жуга пожал плечами.

— А я сперва палочкой проверил.

Двараг рассмеялся.

— Да… — он поскреб в бороде. — В чем-то ты прав. Когда случается беда или несчастье, поздно выяснять, кто виноват. И ты не выясняешь. Что ж, пока тебе везет — даже враги ухитряются тебе помогать, примерно так, как в одной людской притче. Суть ее вот в чем: однажды купец повел караван в пустыню, а два человека из зависти задумали его убить. Но не сговариваясь, а так, каждый сам по себе. Один подсыпал яд в бурдюки с водой, а другой проколол эти самые бурдюки. Потом, когда их спрашивал судья, первый сказал: «Конечно, яд я в воду подмешал, но ведь вода-то вытекла и умер купец не от яда, а стало быть я тут не при чем», на что второй заметил: «Да, конечно, бурдюки я проколол, но сделал это я с благой целью, ведь если бы я их не проколол, купец бы умер не от жажды через месяц, а сразу после первого глотка!».

— И что? — травник казался заинтересованным.

— Обоих оправдали. Но ты, по-моему, не понял смысла притчи.

— Вот как? И в чем же смысл?

Ашедук ответил не сразу. Травник ждал. Гном поставил на стол свою кружку и сплел пальцы рук на пряжке изукрашенного пояса. Откинулся назад.

— Я ничего не замышляю против тебя, — сказал двараг. — Мне все равно, чем кончится ваш отход на север. Но у меня свои планы, и они касаются только меня и моего, некогда великого, а ныне разбитого на осколки народа. Это моя игра, не твоя. Другие говорят «спасибо» и травят воду, как только поворачиваешься к ним спиной. Я проколю твои бурдюки, если узнаю, что в них яд. Но помни, что купец в итоге умер. Со временем ты все узнаешь, обещаю. И еще… — здесь гном снова сделал паузу и Жуге показалось, что следующие слова дались ему не без внутренней борьбы: — Я… благодарю тебя, Лис, за то, что ты позволил мне и Орге плыть с тобой.

— Ашедук, — медленно проговорил травник. — Меня зовут Жуга.

Гном взглянул травнику в глаза.

— Тордион, сын Лаутира, — сказал он. — Государь Свободных тангаров.

— Вот, значит, как, — нахмурился Жуга. — Не ожидал… Теперь я вспоминаю, где мог видеть твое лицо. А ты похож на своего отца.

— Все мы похожи на своих отцов.

— Знал бы Вильям, с кем он плывет на одном корабле… А кстати, — травник огляделся, — где Вильям?

— Куда-то вышел. Минут пять тому назад. Вместе с Гертой.

— С Гертой? — Жуга вскочил. — Ч-черт! Извини, мне срочно…

Он рванулся к двери, однако ему пришлось задержаться, ибо Ашедук ухватил его за руку. Травник обернулся. Опустил глаза.

В руках у гнома был кинжал. И очень острый.

— Ты зря ушел без меча, — спокойным голосом сказал двараг. — Это чужой город и гораздо более опасный, чем ты думаешь. Не могу тебе дать свой топор, но и не хочу, чтобы ты шел безоружным. Возьми вот это. Просто так, на всякий случай. И будь осторожен.

Травник помедлил и сжал в ладони оплетенную проволокой рукоять. Потрогал пальцем лезвие в едва заметных холодновато-синих муаровых разводах. Поднял взгляд.

— Спасибо, — сказал он. — Я знаю, сколько стоит гномья сталь. Аой.

— Аой.

После теплых запахов таверны ледяные зубы холода вонзались особенно глубоко. Жуга передернул плечами, поежился. Огляделся окрест. Улица была пуста, туман сливался с темнотой. Фонарь над входом качало. Если не считать бледной, едва видимой луны, это был единственный источник света на улице. Травнику, конечно, это не было помехой — он прекрасно видел в темноте.

Но не в тумане.

— Вильям! — позвал он. — Герта!

Ответом ему была тишина. Одна из собак поднялась и неторопливой трусцой перебежала на другую сторону улицы. Когти негромко цокали по грязному булыжнику мостовой.

— Вильям, где ты, черт тебя дери?!

В сточной канаве напротив таверны возникло какое-то шевеление, собака фыркнула и отбежала в сторону. Травник поспешил туда.

Вильям лежал на спине, нелепо, как младенец, двигая руками и ногами. Все его попытки выбраться из канавы неизменно терпели неудачу — бард был жутко пьян и совершенно потерял ориентировку. Вдобавок ко всему на лбу его набухала шишка. Жуга помог Вильяму вылезти, поставил на ноги и похлопал по щекам, пытаясь привести его в себя.

— Где Герта? — рявкнул он. — Герта где?!

Вильям попытался закрыться руками. Замычал, мотая головой. Плащ его был в грязи, берет потерялся, одной перчатки не было. Башмак на левой ноге порвался и теперь просил каши, хищно ощетинившись гвоздями. Про себя Жуга подумал, что Вильяму еще повезло — не будь сегодня так холодно, в канаве было бы куда грязнее.

— Что ты тут делал? — травник снова встряхнул его, огляделся и прислонил барда к стене. — Ты меня слышишь?