Руны судьбы - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 60

Жуга расплатился и начал есть. Некоторое время он молча насыщался, а Золтан терпеливо ждал. Травник ел размеренно, но совершенно без аппетита, будто бы не ел, а принимал лекарство; мысли его блуждали где-то далеко.

Меж тем заканчивался вечер. Пол в трактире пересыпали опилками, и сейчас худенькая востроносенькая девушка в рабочем платье и в чепце, накрахмаленном до твёрдости яичной скорлупы, уже вовсю орудовала метёлкой, — даже в этот неудачный день трактир старался держать свою марку. Тем не менее, последних посетителей не стали выгонять.

— Недурно, — наконец сказал Жуга, расправившись с похлёбкой и кромсая окорок. — Хотя у тебя в «Пляшущем Лисе» готовили лучше.

— Не то слово, — отмахнулся Хагг и тоже взял себе порядочный кусок. — Шайтан, как же я скучаю по хорошей кухне. В этом городе нигде невозможно нормально поесть. Был здесь раньше?

— В «Синей Сойке»? — травник огляделся. — Нет, ты что: её же только что отстроили. Но к делу, — он отодвинул пустую тарелку и вытер руки о штаны. — Если я правильно понял, Фландрия оказалась между двух огней: Испания с одной стороны и Англия с другой?

— Хуже, — поправил его Хагг. — Не между двух огней, а между молотом и наковальней. И молот уже падает.

— Не понимаю. Неужели все эта католики, лютеране, кальвинисты — это только предлог?

— Вряд ли. Народ всегда идёт за тем, что проще и понятнее. Чернь тешит себя мыслями о том, чтобы общаться с Богом напрямую, минуя священника. Опять же и денежки целее будут. Всё это началось примерно десять лет тому назад, когда Филипп направил во Фландрию своих иезуитов и сам стал назначать аббатов и епископов… Вера и деньги, Лисёнок, не забывай — вера и деньги. Народ не любят, когда его так неприкрыто и нагло грабят. Лютеранская ересь не так уж проста, но она даёт народу надежду свободно дышать. Так что всё это — надолго и всерьёз. И не надейся, что тебе удастся отсидеться в стороне.

— Я как раз об этом и хотел с тобой поговорить, — кивнул Жуга. — Так стало быть, ты считаешь, что это испанцы натравили на меня тех троих?

И он кивнул на спящего Смитте.

— Вряд ли, — поразмыслив, сказал Золтан. — Если бы они знали, где тебя искать, ты сейчас бы уже корчился на дыбе. уж поверь, они бы не стали опускаться до такого сброда. Там пятеро солдат, не считая десятника из Гаммельна, а испанские солдаты — люди особые. Десять поколений предков-воинов — это тебе не шутка. Из этих пятерых каждый прошёл по три войны… Кстати, — Золтан подбородком указал на толстяка, — ты случаем не хочешь расспросить этого беднягу насчёт заказчика?

— Нет. Да и думается мне, что мы навряд ли что-нибудь узнаем: слишком мелкая сошка.

Золтан постучал пальцами по столу.

— Чёрт подери, ты опять прав, — признал он. — Если я всё правильно понял, это вообще было его первое дело. Раньше он не занимался уличными грабежами, больше медвежатничал. Я попробую поговорить с Матиасом, может быть, хоть так удастся что-то разузнать. Но мне кажется, что я и так знаю, кто за этим всем стоит.

— Так говори, не тяни.

— Ты всё равно его не знаешь. Он называет себя Андерсон. Просто Андерсон. Я не знаю его настоящего имени, знаю только, что он — один из приближённых герцога Вильгельма, из тех, что носили дурацкий колпак [34].

Можешь мне не верить, но это так. По долгу службы мне не раз доводилось вести с ним дела, я даже, помнится, работал под его началом, да и после помогал ему проворачивать кое-какие э-ээ… дела. Можно сказать, что для испанцев он сейчас первейший враг. Во всяком случае, один из первых. Умён, хитёр и очень смел, опасен, как змея, и не останавливается ни перед чем.

— Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, — нахмурился Жуга. — Добро бы ещё испанцы, но этот… Ему-то я чем не угодил?

— Я виноват, — признался Золтан. — Я как-то в разговоре с ним обмолвился про тебя. Давно уже, ещё до этих дел. Видишь ли, герцог Оранский по-прежнему колеблется. И Англия молчит. Если б удалось сплотить народ, получить хоть какие-то гарантии того, что исход похода будет благоприятным… В общем я думаю, Андерсону запала мысль заручиться магической поддержкой.

— Магической?!

— Ну, да. Ты же предсказываешь будущее. Он как будто хочет вернуть времена Мерлина. Ему нужен кто-то, кто вселит в народ веру в победу и если не поведёт за собой, то хотя бы скажет, за кем надо идти. Ему нужен провидец, за которым пойдут все — и ополчение, и партизанские командиры, и дворяне-офицеры.

— Чепуха какая! — раздражённо фыркнул травник. — Я же сказал, что уже не могу колдовать, как прежде. Если я даже выступлю на стороне повстанцев, то буду кем-то вроде Филоктета [35]. Будущее — это непрерывный выбор, как я могу судить о судьбе целых народов? И потом, если дела обстоят действительно так, зачем ему тогда меня убивать?

— Погоди, дай закончить. Это ты знаешь, и я теперь знаю, что у тебя проблемы с магией и с предсказаниями будущего. А этот Андерсон — не знает. Зато он прекрасно знает, что за тобой уже охотятся испанцы. Мёртвый колдун для него лучше, чем живой, но на службе инквизиции. А святые отцы сумеют заставить человека поступать, как надо им. Если б ему удалось найти… Эй, что с тобой?

Жуга стремительно бледнел. За всё то время, что Золтан знал травника, он не припомнил ни единого случая, чтобы тот так резко менялся в лице.

Кожа стала цвета алебастра, рыжие брови обозначились на ней, как будто нарисованные охрой. Если б Золтан знал своего приятеля чуть-чуть похуже, то подумал бы, что тот не на шутку испуган. Он потянулся за кувшином, но Жуга перехватил его руку на полпути и сжал так, что побелели пальцы.

— Меня… нельзя убивать, — запинаясь, хрипло выдавил он и умолк, тяжело дыша. Глаза его лихорадочно заблестели, на лбу выступил пот. Травник смотрел на Хагга не мигая, скуластый, взъерошенный; в его взгляде было сейчас что-то не от мира сего, что-то дикое, звериное и бесконечно чуждое. Казалось, он готов броситься и вцепиться Хаггу в горло.

Золтану внезапно стало не по себе. Он осторожно высвободил свою руку и всё-таки налил вина себе и травнику.

— Вот. Выпей, — сказал он. — Выпей и успокойся, это полезно. Признаться, я не думал, что ты воспримешь всё это так серьёзно. Вряд ли им удастся захватить тебя врасплох, а от прочего…

— Золтан, ты не понимаешь, — травник оттолкнул протянутый бокал в сторону так резко, что вино плеснуло через край, и вновь вцепился в край стола. — Меня действительно нельзя убивать. По крайней мере, не сейчас. Яд и пламя, Золтан, я только теперь начинаю понимать, куда всё катится… Вся эта инквизиция, все эти войны — лишь жалкая тень того, что может случиться, если меня сейчас убьют.

— Почему?

— Я… — начал тот и умолк, как язык прикусил. Покачал головой. — Это бесполезно объяснять, — сказал он. — Ты не поймёшь и не поверишь. Просто девочка, которая пришла ко мне, это моя единственная надежда.

— На что? — спросил Хагг, чувствуя себя полным идиотом.

— На смерть, — ответил тот.

Продолжить травник не успел: дверь «Синей Сойки» хлопнула, сквозняк пронёсся по просторному залу корчмы, с разбегу нырнул в камин и взвился вверх. Пламя в очаге утробно ухнуло, подпрыгнуло и загудело, огонёк свечи на столике сорвался и погас. Золтан с травником умолкли и одновременно повернули головы ко входу. Хагг при этом как бы невзначай сунул руку куда-то под плащ и вряд ли для того, чтоб просто почесать себе живот.

А на пороге трактирного зала стоял мальчишка. Самый обыкновенный и ничем не примечательный, разве что — очень маленького роста. Он был темноволосый, в драном кожухе и в невообразимо стоптанных башмаках, вертел головой, осматриваясь в сумраке корчмы; в волосах его искрились талые снежинки. Стоял он так всего лишь несколько мгновений, затем нашарил взглядом стол, за которым сидели двое собеседников. Глаза его расширились, он словно бы заколебался в нерешительности, затем приблизился к столу и там остановился.