Руны судьбы - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 61

— Ты — Лис? — спросил он так, будто боялся, что ему ответят «Да».

— Допустим, — кивнул Жуга. От недавнего его волнения не осталось и следа. — И что?

Мальчишка был сильно простужен, часто сглатывал, фразы выходили куцыми и хриплыми. Не отрывая глаз от травника, он зачем-то полез рукой за пазуху, но ничего оттуда не достал, а только будто бы пощупал, на месте ли какая-то вещь.

— Меня зовут Фриц… то есть Фридрих, — представился он. — Меня послал Гюнтер… Гюнтер меня послал. Который трубочист из Гаммельна. Он сказал… что если ты Лис… то ты должен его помнить.

Жуга закрыл глаза. Открыл.

— Гюнтер, — сказал он. — Да. Я помню. Но при чём тут ты?

— Он рассказал мне про мышат. Он мне сказал… что ты должен и нас тоже помнить. Нас троих. Я — Фридрих, — он хлопнул себя ладонью в грудь и выбил хриплый кашель. — Фриц. Тот самый. Я хочу учиться… у тебя. У вас.

Он сказал это и замер, словно испугавшись собственных слов, но затем собрался с духом и уже напрямую заявил:

— Возьмите меня в ученики!

Травник, казалось, потерял дар речи. Он остался сидеть за столом, неподвижен и прям, и лишь неотрывно смотрел на мальчишку, словно бы силился отыскать в полудетском лице знакомые черты. Что-то происходило сейчас в его душе, какая-то внутренняя борьба. На миг Жуга опять закрыл глаза, и Хагг испытал странное чувство, будто бы они за столом не одни, а рядом с ними восседает кто-то третий, невидимый, но от того не менее реальный. Впрочем, ощущенье это быстро схлынуло, оставив только неприятный осадок в душе.

Мальчишка, похоже, тоже расценил молчанье травника как признак нерешительности и поспешил заверить его в серьёзности своих намерений.

— Вы не смотрите, что я маленький, — торопливо заговорил Фриц и, как будто бы боясь, что травник передумает, достал и выложил на стол какой-то сложенный вчетверо листок бумаги и тяжёлый, глухо стукнувший сверток в грязной тряпке, размял до хруста пальцы рук и отошёл назад на два шага.

— Смотрите, я чего могу, — сказал он.

И прежде чем Жуга успел его остановить, он протянул руку к столу, сложил ладонь лодочкой и что-то прошептал.

Фитилёк свечи, стоявшей на столе в закапанной воском большой и пузатой бутылке, вдруг заискрился, вспыхнул и оделся пламенем, неярко высветив лица двух человек, сидящих за столом. Сидящие переглянулись. Старикан за дальним столиком икнул и выпучил глаза. Девчонка выронила швабру.

Парнишка расплылся в улыбке.

— Неплохо, — сдержанно одобрил травник. — Очень неплохо. А теперь — погаси.

Фриц закивал и шагнул вперёд, но травник неожиданно остановил его движением руки:

— Не так, — сказал он. — Погаси его так же, как зажёг.

На лице мальчишки отразилось лёгкое замешательство. Впрочем, растерянность его быстро прошла; он снова вытянул руку, потом другую, глубоко вздохнул, напрягся и сосредоточился. Некоторое время он так стоял, хрипло дыша сквозь стиснутые зубы и кусая губу. Выдохнул сквозь зубы пару слов. Свеча продолжала гореть. Он постоял ещё немного, уже открыв и выпучив от напряжения глаза, потом шумно выдохнул, и виновато мотнул головой:

— Не могу.

— Ну что ж, — сказал Жуга. — Будем учиться.

Спустя ещё примерно полчаса корчма «У Синей Сойки» опустела окончательно. Камин погас. Все те, кто бражничал или закусывал внизу, собрались и ушли, включая даже полоумного Смитте. Немногочисленные посетители, решившие остановиться в ней сегодня, уже давно спокойно спали, убаюканные свистом ветра в своих комнатах наверху, и в их числе не было ни Хагга, ни рыжего травника, ни тем более мальчишки, словом зажигавшего свечу. Прислуга кончила подметать и прибираться в зале, и только с кухни доносился плеск воды и тихий скрежет моечных камней, которыми кухонная челядь отскребала противни.

На галерее скрипнули ступени — брат Себастьян выступил из темноты. Следом за ним шагнул на свет и Томас. Теперь уже нечего было опасаться, что их могли заметить.

— Воистину, — сказал монах с трепетом в голосе, — воистину сегодня Всевышний нам благоволит: это и в самом деле они. Травника, наверное, узнал и ты, а если я правильно понял, то и мальчишка — тот самый, коего мы ищем. Но хватит разговоров. Нам надо торопиться. Возьми свой плащ, Томас, и беги в «Синего Дракона», разыщи Киппера, пускай немедля собирает всех своих людей и движется сюда: у нас есть шанс схватить обоих до рассвета, пока они ещё не ушли далеко.

— Слушаюсь, учитель, — Томас в согласии склонил голову. — Но только… только мне кажется, что в спешке нет нужды, — добавил он и замер, словно бы прислушиваясь к самому себе.

— Нет нужды? — с удивлением и некоторым раздражением переспросил его наставник. — Нет нужды? Что ты хочешь этим сказать, сын мой? Уж не имеются ли у тебя на этот счёт какие-то свои соображения? Быть может, ты их выскажешь?

— Да. В-видите ли, до утра ворота в городе всё равно останутся закрытыми, а все д-дороги зам-метёт метель. А я…

Он замолчал.

— Что — «ты»? — спросил монах.

— Мне к-кажется, что я их… чувствую.

— Что? — брат Себастьян схватил Томаса за плечи и развернул рывком лицом к себе. Дыхание его было прерывистым и отдавало чесноком. — Что ты сейчас сказал? Во имя Всевышнего, мальчик мой, ты в самом деле знаешь, о чём говоришь, или это — всего лишь твоё разыгравшееся воображение?

— Я чувствую его, — уже уверенней сказал Томас. — А м-может быть, обоих. Это б-будто холодно вот здесь, — он коснулся ладонью затылка и виновато моргнул. — Я… Не знаю, почему, но почему-то мне ужасно сложно объяснить. Я д-думал, что это — п-просто сквозняк, но теперь… Вы понимаете, учитель…

Он наконец-то поднял взгляд и посмотрел монаху прямо в глаза.

— Мне к-к.. кажется, я знаю, где теперь его искать.

НИПОЧЕМ

В тот вечер Ялку разбудила тишина. После того, как единорог ушёл, никто из лесных обитателей так и не соизволил больше появиться. Она возвратилась к дому вместе с Карелом, после чего маленький человечек отправился по своим делам, а девушка собрала на стол, но есть не смогла, вместо этого вышла на крыльцо и долго смотрела на звёздное небо.

День выдался наполненный — да что там! — переполненный событиями; Ялка никак не могла прийти в себя после встречи с волшебным зверем из легенд, в которые не верила до сей поры, и до сих пор не была уверена, что это всё ей не приснилось. Сна между тем не было ни в одном глазу, она чувствовала необычайную бодрость, ей хотелось одновременно плакать и смеяться, забыться сном и танцевать, жить и умереть. Тем не менее, она заставила себя вернуться в дом и съесть кусок хлеба и сморщенное зимнее яблоко, после чего разделась и легла в кровать, на всякий случай прихватив с собой вязание.

Уснуть, однако, ей не удалось: полночи крыса, или две ворочали под полом кирпичи и не давали спать, и лишь потом угомонились. Мельканье спиц постепенно стало сливаться у девушки в глазах, она погасила свечу и попыталась уснуть.

Проснулась она внезапно и некоторое время лежала с трепещущим сердцем, широко раскрыв глаза, тревожно вслушиваясь в ночь, не в силах понять, что именно произошло. Потом ответ вдруг снизошёл на девушку сам собой, как озарение. За то время, что она провела в доме травника на старых рудниках, размеренный и постоянный шум ледяной воды, падающей с высоты в каменную в чашу за домом, успел стать для неё привычным. Она уже давно не обращала на него внимания. И вот теперь он исчез.