Война крыш - Словин Леонид Семенович. Страница 58
— Снимай по одной вещи. Клади на стул.
— Дверь запер?
Он был мне симпатичен как полицейский. Если он меня не обманывал, мы могли бы найти общий язык.
— Запер.
— Смотри!
Куртка, сорочка, кобура полетели на стул. Затем джинсы. Майка. Носки. Он остался в белых трикотажных трусах.
Оружие он положил на подоконник.
Я внимательно ощупал каждую вещь. Заглянул в бумажник. Там были несколько сотен шекелей, фотографии, банковская и телефонная карточки…
Я показал на трусы.
— Ты хочешь увидеть, мужчина ли я?
— Считай, что так.
Он скинул трусы. Стал лицом к окну. Нагнулся. «Чист…»
— Одевайся!
Пока он приводил себя в порядок, я снова включил радио. Передавали концерт по заявкам.
Музыки было немного. Зато каждый мог передать привет друзьям, родственникам, землякам. И не лично, а в открытом эфире. На всю страну. Поздравлявшие искали новые слова для самовыражения, кончалось же это хорошо знакомыми советскими штампами. У всех одинаково.
— …Мирного вам неба над головой и крепкого здоровья!
Кейт оделся.
— Теперь поговорим. Только не здесь.
— Согласен.
В багажнике мотоцикла лежал второй шлем.
Я надел его. Опустил на глаза прозрачный щиток. Он был из непробиваемого «пи-ви-си». Кейт погнал вверх по Элиягу Голомб в сторону центра, у греческого монастыря Креста он дважды плавно переложил руль.
Мы повернули вначале влево, потом вправо.
Казалось, что «ямаха-диверсия» в состоянии преодолеть звуковой барьер.
Это было не так. И звук в шлемах оказался вполне терпимым.
Мы выскочили на трассу Иерусалим — Тель-Авив.
Здания, остановки, прохожие — все отлетало назад!
Плоские шляпы хередим, солдаты, рюкзаки, крученые стволы маслин.
Я ни о чем не спрашивал.
Мелькали огромные камни, словно сломанные челюсти великанов, дорожная техника, магазины с надписями на арабском и английском… Показался полицейский пост. Мешки с песком.
Кейт сбросил скорость. Я понял, что мы на границе территории.
Солдаты приветственно махнули руками.
Впереди было поселение. Красные черепичные крыши.
Еще минуты через три Кейт затормозил.
Трехэтажная вилла уходила вниз, под склон. Дорога шла на уровне верхнего этажа. В салон, в кухню надо было спускаться. Там же был разбит небольшой сад — ухоженная зеленая лужайка и три фруктовых дерева.
Пожилой плотный человек открыл нам дверь.
— Знакомься… — Кейт показал на меня. — Алекс. Офицер российской полиции…
Я уточнил:
— Бывший.
— А это — мой отец. Иосиф. Кстати, из России. Из Вильнюса. Тоже полицейский.
Хозяин добавил по-русски:
— Тоже бывший…
Он был немногословен. Наверняка жил один.
— Мойте руки и идите к столу, ребята… У меня якнине, паштет. И цепелинай. Литовская кухня…
— Выпить у тебя найдется?
— Останетесь на ночь?
— Да.
— Найдем. К кофе будет коньяк.
Кофе пили на балконе верхнего этажа.
Внизу глубоко лежало дно долины. Кроваво-красный уголек солнца светился в межгорье.
Мы говорили обо всем, кроме дел. Присматривались. Отец Кейта неожиданно спросил:
— Ты «Три мушкетера» любил? Хорошо помнишь?
Я пожал плечами. Когда-то я действительно считал роман любимой книгой.
— Вроде…
Кейт с усмешкой следил за нами. Он знал, что за этим последует. Хозяин улыбался:
— Что сказал д'Артаньян, когда Ришелье предложил ему звание лейтенанта?
«Господи! Сколько же лет прошло с той поры, когда все это трогало, было так важно! В школе меня звали Ато-сом. Я же представлял себя д'Артаньяном…»
Нас, живших в разных странах, соединяли книги!
Я помнил этот эпизод.
— «Ваше преосвященство, — сказал д'Артаньян, — так уж получилось, что все мои друзья служат в королевских мушкетерах, а все недруги — гвардейцы вашего преосвященства. Меня не поймут ни те, ни другие…»
— Примерно… А как назывался трактир, где миледи получила индульгенцию кардинала на убийство д'Артаньяна?
— «Красная голубятня».
Кейт уже откровенно смеялся:
— Ты прошел тестирование. Отец — он полицейский психолог.
— Ты полагал, что я имею отношение к случившемуся с Амраном Коэном? — спросил я.
— Да ладно… Один полицейский всегда поймет другого! Тем более, что виновные, или кто они там, уже сидят.
Мы еще выпили.
Юджин рассказал, как его поперли из Матэ Арцы — Генерального штаба полиции. Потом про Роберта Дова, ..
Кейт не раз терпел фиаско. Его обходили более шустрые.
— Теперь Роберт Дов в Центральном отделе…
Казалось, я сижу с кем-то из своих.
Гребаное начальство. Несвобода. Несправедливость…
Я рассказал, как мой генерал, изгоняя меня из управления после случая на Кутузовском, на селекторном совещании объявил на всю Московскую дорогу:
«На вокзал возвращается начальник отделения уголовного розыска имярек…»
Я попытался еще с помощью Иосифа, который пил мало, перевести с русского на иврит:
— Блядям, ворам и ментам долго оправдываться…
Кейт все понял.
Еще я пробовал объяснить про линейное отделение на станции «Кусково» под Москвой, так называемое Шушенское:
— Штрафняк. Там в розыске как-то одновременно трудилось сразу семь погоревших начальников розысков…
Но тут возникли сложности: Иосиф не знал про Шушенское, его сын — смутно о Ленине…
— Бог не фраер, он все видит…
Юджин Кейт коротко обрисовал мне дело Амрана Ко-эна, от которого его отстранили.
— С убитым этим нищим не все просто, Алекс! Это дело дурно пахнет. Дов — он из такой породы людей… Ты в шахматы играешь?
— Не то чтобы очень!
— Есть такие. Если сделают удачный ход, начинают постукивать по столу или ногой по полу. Напевают…
— Понимаю.
— «Управляй своим настроением, сказал Гораций. Ибо оно если не повинуется, то повелевает…» — вставил Иосиф.
— Ладно, папа, ты его не знаешь! Он сначала солит, потом пробует. Холодный интерес исследователя. Такому все в пользу, все любопытно…
Я тоже не любил этих людей.
— Сытые, выспавшиеся следователи изгаляются в своей моральной чистоте над запутавшимися обвиняемыми…
Мы хлопнули по рукам.
— Точно!
И еще выпили.
— Пошли они к такой матери, Юджин. В чем проблема?
— Я хочу, чтобы ты помог проверить по России одного человека…
Он достал из бумажника несколько фотографий. Человек, изображенный на одной, мне кого-то напоминал. Но я не мог вспомнить, кто он.
— Почему вы не обратитесь в Москву официально?
— Никому не интересно. Я занимаюсь этим лично. Сможешь?
— Попробую.
На второй была уменьшенная дактилоскопическая карта. Я заметил характерные особенности: «Отпечатки пальцев сняты с трупа…»
Еще была фотография с изображением татуировок на коленных чашечках: шестиконечные звезды…
В России это была привычная татуировка блатняка-от-рицалы, придерживавшегося воровских традиций, не соблюдавшего режима содержания в местах заключения.
Тут их приняли за «щиты Давида».
— Сионистская мотивация?.. — Кейт указал на татуировки.
Я объяснил.
— Очень похоже. Судя по его связям.
— Ты скажешь, кто это?
— Амран Коэн. Убитый… Кто он в действительности — неизвестно. Я считаю, что это убийство — дело рук мафии; Человек этот был связан с уголовниками и их общаком. А это — большие деньги. Роберт Дов их не нашел…
Мы еще долго сидели.
Перед сном Кейт-старший не без умысла показал мне свою коллекцию полицейских атрибутов разных стран мира: фуражки, вымпелы, значки. Новейших российских там не было. Я все понял.
Утром Кейт подбросил меня на Центральную автобусную станцию Иерусалима.
— Я не хотел вчера говорить при отце. Он бы разволновался. Ко мне поступили сведения по поводу Гии. Приехал его отец. Бывший футболист грузинской команды…
— Да…
— Первым делом он спросил: «Где Гия?» Жена ответила: «В тюрьме. За убийство…» — «Как в тюрьме?» Пришел на Русское подворье. Роберт Дов дал свидание…