Рыцарь - Смирнов Андрей. Страница 29

Под приветствия стражников я покинул замок и направился в Эгиллем. Любопытно взглянуть, что осталось от городишки, за который мы так самоотверженно сражались.

Городок уже проснулся: скрип телеги на соседней улице, чьи-то голоса, скрежетание ставен... Все эти звуки не уничтожали, а, наоборот, только подчеркивали тишину, владевшую еще не пробудившимся Эгиллемом. На душе у меня стало легко, как тогда, когда мы с Тибо ехали по лесу, направляясь в Чертов Бор, на свидание с ведьмой. Маска обыденности вдруг сползла с окружающего мира, и улицы перестали быть просто улицами, стены домов – просто стенами, а земля под ногами – просто землей. Все было так, словно этот мир сотворен только что, всего минуту назад, или я сам минуту назад выпущен из долгого тюремного заключения. В принципе, Эгиллем ничем особенным не отличался от Эжля, но тогда у меня не возникло такого странного чувства, которое овладело мною сейчас. То, что я видел, – я видел впервые... Позавчера я собственноручно убил не меньше дюжины человек, но сейчас мне казалось, что причины, из-за которых одни люди могут убивать или ненавидеть других, надуманны и смехотворны. Это была странная и неуместная мысль, одинаково чуждая и сьеру Андрэ, и Леониду Малярову.

Я раньше задавал себе вопрос: куда подевалась личность настоящего сьера Андрэ, когда я занял его тело? Теперь, как мне казалось, я нашел ответ. Андрэ никуда не уходил. Он постоянно был со мной. Во мне. Наверное, эта мысль должна была обеспокоить меня, Леню Малярова, но ни беспокойства, ни страха не было. Мне была дарована вторая жизнь, и я не боялся потерять себя, уступив личности Андрэ де Монгеля. Мы проникали друг в друга, срастались, как срастаются два дерева, посаженные рядом. Его воспоминания не стали моими, и я по-прежнему был обречен удивляться и время от времени совершать глупости в этом незнакомом мире, но все же, гуляя по городу, я чувствовал его присутствие также явственно, как будто бы настоящий сьер Андрэ шел за моим правым плечом, отставая всего на полшага.

А город... А город пробуждался. Людей на улицах становилось все больше. Открывались ставни, горожане куда-то спешили по своим делам.

Пройдя еще немного, я увидел женщину, заставляющую лоток фруктами и овощами. Выглядел лоток забавно: это была доска, которая в ночное время закрывала окно вместо ставен. Днем эта доска снималась и ставилась как продолжение подоконника – а со стороны улицы ее поддерживали две толстые деревянные ножки. На самодельном столике размещались плетеные корзинки с яблоками, грушами, огурцами и виноградом. В большой корзине лежало несколько кочанов капусты, в маленькой – этаком плетеном блюдечке – красовались темно-малиновые вишенки. Заметив мой взгляд, женщина выпрямилась, сдула прядь волос, выбившуюся из-под платка, и оценивающе посмотрела на меня: гожусь ли я на роль покупателя или нет? Видимо, осмотр ее удовлетворил, потому что она зачастила:

– Вот, господин, не желаете ли чего? Посмотрите, какие яблочки – все румяные, блестящие, одно к одному! Так и просятся, чтобы их съели. А может быть, вы вишню хотите? Я только сегодня нарвала... А вот груши какие! Сладкие – ммм!..

И торговка закачала головой, изображая, какие они сладкие.

Меня, признаться, чрезвычайно позабавил этот образец бесхитростной средневековой рекламы. Я улыбнулся и остановился около лотка.

– Я больше твердые груши люблю, – сообщил я женщине.

Торговка обрадованно засуетилась, сообразив, что завлекла-таки потенциального покупателя в свои сети.

– Так есть и твердые! – сказала она. – Выбирайте, господин, какие вам больше понравятся. Сейчас я вам их...

И снова наклонилась к большой корзине. Видимо, груши другого сорта она еще не успела выложить.

– Да не надо, – остановил я ее. – Я лучше вон то яблоко возьму.

– Какое? Это?

– Нет, которое слева... Вот это. Сколько оно стоит?

– Два гроша.

Первым моим побуждением было сунуть руку в карман, но карманы на одежде сьера Андрэ не водились. Протянул было руку к поясу – и тут вспомнил, что кошелечек-то я с собой не взял. Как после встречи с епископом Готфридом был кошелечек убран в седельную сумку, так оттуда с тех пор и не извлекался...

Я виновато развел руками:

– Извини, хозяйка. Кошелек забыл. В следующий раз что-нибудь куплю.

Торговка окинула меня испытующим взглядом.

– Вы ведь из людей Родриго или Рауля будете? – прищурившись, спросила она.

Вдаваться в объяснения о том, что я свой собственный вольношатающийся рыцарь, мне не хотелось, и поэтому я просто кивнул и сказал:

– Да.

– Берите так. – И торговка протянула мне яблоко. Видя, что я не тороплюсь взять его, почти насильно вложила в мою руку. – Берите. Кушайте на здоровье.

– Спасибо.

– Вам спасибо, что от этих антихристов нас избавили.

Я надкусил яблоко и спросил:

– Почему же они антихристы? По-моему, самые обычные бандиты.

Торговка всплеснула руками:

– Антихристы они и есть! Ведь в Риме ж без малого вот тыща лет, как Диавол во плоти сидит, над Словом Господним глумится и антихристов по всей земле рассылает, чтобы народы смущать и в страхе держать. А Роберт этот как раз один из главных антихристов и есть. Он уже не раз на город наш и на нашего господина Бернарда нападал. Прямо как волк на смиренну христову овечку.

Пряча улыбку, я снова надкусил яблоко.

– ...А еще говорят, – заговорщически известила меня торговка, – что мог этот Роберт в настоящего волка превращаться, а иногда и в птицу. А иногда еще он превращался, но не до конца, а был как бы чудищем: телом вроде б человек, но вместо головы – крылья и клюв птичий. И в виде таком, будто бы в доспехе, неуязвим он был ни для стрел, ни для какого иного оружия. Вот и позапрошлой ночью он таким был – да только как увидел он, что одолевают благородные господа Родриго и Рауль, а с ними и сам сеньор Бернард его богопротивное воинство, испугался за свою жизнь и хотел уж было в птицу совсем превратиться, чтобы улететь в свой замок, – да только в тот же миг неуязвимость его исчезла, а его самого и убили... Да вы ж, наверное, сами это все видели?

И торговка вопросительно посмотрела на меня. Было ясно, что если я вдруг скажу: «Нет, Роберт был самым обычным человеком», никакие мои доказательства не поколеблют ее веры ни на йоту.