Брестская крепость - Смирнов Сергей Сергеевич. Страница 49

Коломиец с увлечением рассказывал об этом майоре. По его словам, это был необычайно волевой человек, прекрасный организатор, испытанный боевой командир, который показывал бойцам пример бесстрашия и мужества и был подлинной душой всей этой обороны, стойко отражавшей натиск фашистов в течение многих дней.

Я спросил фамилию этого майора, но, к сожалению, Коломиец забыл её. Он стал вспоминать и сказал, что ему кажется, будто фамилия майора была Григорьев или как-то в этом роде.

Но к этому времени в моём распоряжении уже находился небольшой и пока ещё далеко не полный список командиров, сражавшихся в крепости. Он был составлен мной со слов участников обороны, с которыми мне приходилось до того встречаться. Каждого из них я прежде всего заставлял перечислять все сохранившиеся в его памяти фамилии защитников крепости. В этом списке, содержавшем тогда сто или двести имён, было и несколько майоров. Одного за другим я стал называть их Я. И. Коломийцу. Когда я дошёл до фамилии бывшего командира 44-го стрелкового полка майора Гаврилова, Коломиец встрепенулся и уверенно сказал, что оборону Восточного форта возглавил майор Гаврилов.

Я принялся с пристрастием допрашивать Коломийца, точно ли вспомнилась ему эта фамилия, не ошибается ли он. Но он твёрдо стоял на своём — там, в «подкове», его командиром был майор Гаврилов, и никто иной.

Дело в том, что в моих списках Гаврилов значился как погибший в первый день войны. Ещё до поездки в Брест как-то раз в Москве я встретился с полковником Николаем Романовичем Артамоновым, который учился тогда на курсах при Военной академии имени Фрунзе. В 1941 году Н. Р. Артамонов был батальонным комиссаром и служил в Брестской крепости, занимая должность заместителя командира 44-го стрелкового полка по политической части. От него-то я впервые услышал о бывшем командире 44-го полка майоре Гаврилове.

Артамонов рассказал мне, что он и Гаврилов жили в домах комсостава в северной части Брестской крепости. Когда началась война, Артамонов с первыми взрывами выбежал из дома и поднял по тревоге одно из подразделений полка, располагавшееся у главных крепостных ворот. Он знал, что по расписанию 44-й полк должен был выйти из крепости и занять оборону на заранее назначенном рубеже — севернее Бреста. Во главе этого подразделения Артамонов поспешил туда на рубеж. Он ждал, что вот-вот к ним присоединится и командир полка с другими ротами, но Гаврилов так и не вышел из крепости. А несколько позже Артамонову доложили, что в первые минуты войны в дом, где жил Гаврилов, попала бомба и майор погиб там со своей семьёй.

Сообщение Коломийца теперь опровергало эту версию. Гаврилов не погиб, и он-то и был тем самым майором из Восточного форта, о котором говорилось в немецком донесении.

Я спросил Коломийца, что сталось с Гавриловым в дальнейшем. И он ответил мне, что в последний день боев потерял из виду своего командира, но потом, уже в плену, слышал от своих товарищей по обороне Восточного форта, что, когда враги ворвались туда, майор Гаврилов якобы застрелился, чтобы не попасть в руки фашистам.

Таким образом, версия о гибели майора, которая содержалась в немецком документе, была теперь подтверждена и одним из защитников Восточного форта.

Во время той же моей поездки по Брестской области, несколько позднее, я попал в небольшой городок Каменец, расположенный неподалёку от Беловежской Пущи, и там в районной поликлинике встретился с врачом Николаем Ивановичем Вороновичем. Доктор Воронович не участвовал в обороне крепости, но, будучи военным врачом, в первые дни войны неподалёку от границы попал в плен. Гитлеровцы отправили его в лагерь в Южном военном городке Бреста, туда, где находились Матевосян, Махнач и другие защитники Брестской крепости.

Вместе со всеми нашими военнопленными врачами Н. И. Воронович лечил раненых бойцов и командиров в лагерном госпитале. И вот, когда я спросил доктора Вороновича, кого из участников Брестской обороны ему пришлось лечить и что они рассказывали о сроках этой обороны, он сообщил мне следующее.

Это было 23 июля 1941 года, то есть на тридцать второй день войны, причём Воронович настаивал на дате, говоря, что он и другие врачи запомнили её совершенно точно. В этот день гитлеровцы привезли в лагерный госпиталь только что захваченного в крепости майора. Пленный майор был в полной командирской форме, но вся одежда его превратилась в лохмотья, лицо было покрыто пороховой копотью и пылью и обросло бородой. Он был ранен, находился в бессознательном состоянии и выглядел истощённым до крайности. Это был в полном смысле слова скелет, обтянутый кожей. До какой степени дошло истощение, можно было судить по тому, что пленный не мог даже сделать глотательного движения: у него не хватало на это сил, и врачам пришлось применить искусственное питание, чтобы спасти ему жизнь.

Но немецкие солдаты, которые взяли его в плен и привезли в лагерь, рассказали врачам, что этот человек, в чьём теле уже едва-едва теплилась жизнь, всего час тому назад, когда они застигли его в одном из казематов крепости, в одиночку принял с ними бой, бросал гранаты, стрелял из пистолета и убил и ранил нескольких гитлеровцев. Они говорили об этом с невольным почтением, откровенно поражаясь силе духа советского командира, и было ясно, что только из уважения к его храбрости пленного оставили в живых. После этого, по словам Вороновича, в течение нескольких дней из Бреста приезжали германские офицеры, которые хотели посмотреть на героя, проявившего такую удивительную стойкость, такую волю в борьбе с врагом.

Я спросил у доктора Вороновича фамилию этого майора, но, к сожалению, он её забыл. Тогда, как и в беседе с Коломийцем, я стал называть ему фамилии майоров из моего списка. И вдруг Воронович сказал, что, как он теперь ясно вспомнил, фамилия пленного была Гаврилов.

Таким образом, я снова напал на след бывшего командира 44-го стрелкового полка, который в дни обороны крепости командовал защитниками Восточного форта. Видимо, вопреки всем слухам он не застрелился и не погиб, а попал в гитлеровский плен, но уже значительно позже.

О дальнейшей судьбе майора Гаврилова Н. И. Воронович ничего не знал, потому что спустя несколько дней после этих событий доктора перевели в другой лагерь.