Рабыня страсти - Смолл Бертрис. Страница 53
— Принеси мне вина, прелестная моя… Она выскользнула из его объятий и подошла к единственному в комнате столику. На нем стояло несколько графинов. Два были наполнены вином, а в третьем было средство для восстановления сил, данное ей Каримом. Налив из последнего графина несколько капель в серебряную чашу, она до — A-a-a-ax, Зейнаб, ты убьешь меня! Я не вынесу этой сладкой муки!
Член его двигался в ней размеренно и мощно. Восхитительные ножки Зейнаб опоясали его чресла, две маленькие ладошки ласкали его лицо, вся она прижималась к нему…
— О, ты могуч, словно племенной жеребец, мой господин! — прорыдала она. — Терзай, терзай меня своими ласками! Я твоя!
Страсть его казалась неистощимой. Такого уже многие годы с ним не бывало. Вновь и вновь вонзался его член в эти дивные недра, ища и все не находя выхода своему упоению, а эта дивная дева уже дважды испытала блаженство… Наконец, он выскользнул из нее:
— Повернись задом, моя обворожительная… Распахни мне другие ворота.
Дважды повторять не пришлось. Он ничего не заметил — а она была охвачена ужасом перед тем, что сейчас должно было произойти… Ей отвратительна была эта разновидность любовных утех. Она содрогалась от омерзения, когда Карим вталкивал в нее дилдо из слоновой кости. И теперь ощущала отвращение. А она-то надеялась, что ею никогда так не воспользуются… Что ж, в будущем она всеми силами будет стараться увильнуть от подобных игрищ… Поджав под себя ноги, она выгнула спину и выпятила зад…
Тотчас же руки калифа горячо обхватили ее, раздвинули дивно очерченные половинки — и каменный член уперся в тесно сжатое отверстие… Толчок… Еще толчок… И вот плоть подалась. Головка проникла в нее… Мощные руки впились в нежные бедра, лишая ее возможности пошевелиться. Калиф, не обращая внимания на крик боли, вырвавшийся из груди девушки, грубо овладел ею, постанывая от удовольствия…Как упруго и тесно отверстие! Подобного калифу еще не приходилось испытывать. Он вонзал член в этот узенький проход с каждым разом все глубже и глубже… Зейнаб почувствовала трепет разгоряченной плоти в своем теле — и тут наступила разрядка…
Несмотря на то, что семя упало на почву, в которой не могло прорасти, калиф облегченно выдохнул и медленно ослабил объятие.
Позволив себе лишь минутную передышку, Зейнаб поднялась с ложа. Подойдя к двери, она распахнула ее и отдала приказания двум слугам, ждущим в коридоре. Возвратившись к владыке с серебряной чашей, полной благоуханной воды, и несколькими «платками любви», она принялась за дело. Владыка раскинулся на ложе в сладостном изнеможении. Зейнаб нежно омыла его, затем себя — и вот уже исчезли следы только что бушевавших тут страстей… Отставив чашу, девушка улеглась на ложе, прильнув к калифу.
Руки его сомкнулись вокруг ее тела, он нежно гладил ее по золотым волосам:
— Я постараюсь никогда в дальнейшем не обходиться с тобою так. Ведь я понял, что тебе это было неприятно, но что поделаешь, нынче у меня просто не было выхода, дивная моя Зейнаб… Ведь ни одна женщина за всю мою жизнь — о, столь долгую! — не зажгла во мне такого огня! Ты волшебна… Ты воскресила мою давно ушедшую юность — и это столь же невероятно, сколь и великолепно…
— Я твоя раба, господин мой Абд-аль-Рахман. Твоя Рабыня Страсти. И никогда не откажу тебе в ласках, каких бы ты ни возжелал… — с тихой гордостью произнесла Зейнаб. — Ведь я не какая-нибудь глупенькая зеленая наложница. Я специально обучена дарить наслаждение и испытывать его. — Нет, она никогда не признается в том, что ненавидит эту извращенную форму любви! Рабыне Страсти под силу все. И она с радостью пойдет любой дорогой…
— Принеси мне вина, прелестная моя…
Она выскользнула из его объятий и подошла к единственному в комнате столику. На нем стояло несколько графинов. Два были наполнены вином, а в третьем было средство для восстановления сил, данное ей Каримом. Налив из последнего графина несколько капель в серебряную чашу, она долила ее до краев сладким вином и почтительно поднесла калифу.
— Вот, мой господин, выпей — и оживи… — Он залпом осушил чашу и жестом потребовал еще. — Я знаю, что должна подчиняться тебе во всем, но молю, позволь мне восстановить твои силы моим особенным способом…
Вино сделало калифа податливее. Он кивнул, соглашаясь, и откинулся на подушки.
Зейнаб запустила руку в золотую корзиночку и извлекла оттуда алебастровый кувшинчик. Потом достала из него пригоршню розоватой мази, она растерла ее вначале между ладоней, а затем принялась массировать грудь и живот калифа нежными чувственными движениями.
— Пахнет тобою… — полусонно пробормотал он.
— Но ведь ты не возражаешь, господин? — дразнящие руки ее двигались вкруговую по его широкой груди. — Ты был великолепен, мой повелитель, а в благодарность я хочу доставить тебе несколько иное удовольствие… — Тонкие пальчики шаловливо скользили по гладкой коже.
— А по-моему, ты хочешь распалить меня вновь, маленькая гурия! — глаза калифа блеснули. Он сам взял кувшинчик и принялся растирать розовую мазь по ее нежной груди. — У тебя дивные груди, Зейнаб. Увидев их, невозможно не коснуться! — Пальцы его нежно оттягивали и пощипывали соски.
— Почему ты не носишь бороды? — невинно вопросила Зейнаб. — Ведь большинство мавров бородаты, а вот ты, мой господин… Это ведь неспроста? — Она ощутила, как он мало-помалу возбуждается вновь. Да, средство оказалось весьма мощным…
— Я ведь светловолос, — объяснил калиф. — Когда мои предки два века тому назад пришли в Аль-Андалус, они были типичными арабами из Багдада и Дамаска — черноволосыми, темноглазыми и очень смуглыми. Но слабостью их были нежные светловолосые женщины… Мои прадеды и деды женились только на таких — невольницах с севера.
Мать моя и бабка — обе галатианки. Цветом глаз и волос я пошел в них. Борода моя была бы светло-рыжей и сделала бы меня похожим на чужестранца. Поэтому я всегда бреюсь, черты-то у меня типично арабские… Ладошка ее скользнула по его лицу.
— Ты нравишься мне, господин мой… — мурлыкнула она и не покривила душой. Благородная голова, высокие скулы, тонкий и решительный нос, узкие чувственные губы…
— Ты маленькая ведьма, Зейнаб, — он поигрывал ее сосками. И вдруг быстрым движением опрокинул ее на ложе м оказался сверху:
— Да к тому же и своевольна, красавица моя! Придется дать тебе понять, кто тут господин. Ты заслуживаешь наказания… — Губы его прильнули к ее губам. Он целовал ее медленно, плавно переходя от губ к лицу и шее. Губы его обжигали шелковистую кожу. Он нежно прикусил ее мочку, шепча:
— Кажется, тобою я никогда не смогу насытиться, Зейнаб…
Он овладел ею медленно и очень нежно.
— Ты создана для любви, и я буду любить тебя. Ты подаришь мне наслаждение, какого ни одна женщина еще не дарила… А я дам тебе то, что не под силу ни одному юнцу…
Она не ожидала, что калиф так могуч. И, к собственному удивлению, поняла, что он и вправду дивный любовник…Может быть, это и не так ужасно — принадлежать ему. Ведь он не жесток, не суров… Даже пообещал больше не делать с нею того, что ей неприятно. Нежные мускулы ее влагалища сжали его член, и калиф сладко застонал.
— Тебе это приятно, господин мой? — спросила она, заранее зная ответ. Он же просто ускорил ритм движений, н она прерывисто вздохнула.
— А тебе это приятно? — спросил он.
Так долгое время они соревновались на любовном ристалище, испытывая все новые и новые способы, пока наконец не рухнули в изнеможении на ложе. Но Абд-аль-Рахман так и не выпустил Зейнаб из объятий, счастливо смеясь. Как она великолепна! Нынче утром он всем сердцем приветствовал весну и мечтал о новом увлечении, даже о новой любви… И вот Небо подарило ему Зейнаб.
— Чему ты смеешься, господин мой?
— Просто я счастлив, моя прекрасная, — отвечал он. Счастлив впервые за долгие-долгие годы. И не позволяй никому даже заикнуться, что ты не снискала моей милости, Зейнаб! Завтра же ты переберешься отсюда в более просторные покои, как тебе и приличествует по положению.