Властелин Окси-мира - Бахтамов Рафаил. Страница 30

Он внезапно оборвал и внимательно оглядел нас. Мы слушали, нам было интересно. Тем более, что самое важное было впереди.

– Впрочем, обойдёмся без предисловий. Впервые борьбу с азотом в промышленных масштабах начал Институт азота… Чему вы улыбаетесь? Ах, азот… Но это действительно так. Борьбу с азотом начал Институт азота. И это вполне естественно, если меньше думать о словах и больше о сути дела.

… Со времени этого разговора прошло полтора десятилетия. Я забыл многие технические подробности, даты, цифры. Но история подвига сохранилась, потому что подвиги не забываются.

ПОСЛЕДНЯЯ РУБАШКА НАРКОМА

Институт азота был создан в 1931 году. Вам это о чём-нибудь говорит? Неудивительно, вы молоды. А история в книгах часто остаётся холодной. Так вот, тридцать первый год был каким угодно, только не холодным. Строились первые, самые важные для страны объекты – Днепрогэс, Магнитка, Опытный завод алюминия в Ленинграде. В стране каждый рубль был на счёту, не хватало станков, материалов, электрической энергии. И в это время Партия и Правительство приняли решение организовать крупнейший химический институт – Институт азота.

Почему азота? С азота начинается целый комплекс производств, от которых зависит жизнь страны. Аммиак, азотная кислота и дальше – минеральные удобрения, красители, взрывчатые вещества. Иначе говоря, сельское хозяйство, химия и оборона.

Поле деятельности достаточно широкое. На практике, однако, оно оказалось ещё шире, потому что проблем было много, а химических институтов почти не было.

Задача, за решение которой взялся институт, вначале имела самое прямое отношение к азоту. Директор института Павел Алексеевич Чекин и заведующий лабораторией Александр Иванович Семёнов высказали мысль, что азотно-водородную смесь, необходимую для производства аммиака (формула аммиака NH3), можно получить в доменной печи, если вести плавку на воздухе, обогащённом кислородом.

С точки зрения химиков тут всё было ясно. Но имелась ещё одна точка зрения – металлургов. Они отнюдь не пришли в восторг, узнав, что их доменную печь хотят превратить в установку для получения какой-то смеси. А главное, им было вовсе не ясно, как поведёт себя печь в новых условиях. Большинство доменщиков не сомневалось, что опыт кончится взрывом…

Чтобы спорить с металлургами, нужно было знать доменное производство. Простая, сугубо химическая задача превратилась в металлургическую, возникло множество вопросов, о которых химики раньше и не подозревали.

Однако профессор Чекин был не из тех, кто отступает. Во время первой мировой войны он учился в Казанском университете. Средств не было, и, чтобы заработать на учёбу и жизнь, он в бетонных камерах разряжал неразорвавшиеся немецкие снаряды: 25 рублей за штуку.

На фронте Чекин вступил в Коммунистическую партию. Агитировал и сражался за революцию. Служил в советских торгпредствах за границей, удивляя привыкших ко всему дипломатов сдержанностью, культурой, спокойным чувством собственного достоинства.

Он одинаково хорошо разбирался и в химии и в людях. В неопытном выпускнике института он угадывал учёного. Человек не верил в себя, а директор института в него верил.

И ещё. Он никого не убеждал в значении работы, не доказывал её ценность и актуальность. Он отдавал работе большую часть своего служебного времени и всё свободное – это было лучшей агитацией. И все, кто пришёл в институт – Казарновский, Каржавин, Юшкевич, Галынкер, люди разного опыта, возраста и специальности, – стали энтузиастами идеи.

Заместителем директора института по хозяйственной части был назначен Пётр Иванович Киселёв, в гражданскую войну комиссар Чапаевской дивизии. «Человек со стальными глазами», – говорили о нём. Пожалуй, только он с его добродушием и железной настойчивостью мог справляться с этими труднейшими обязанностями. Самые простые вещи: гвозди, доски, краска, кусок жести были проблемой. А институту предстояло строить доменную печь…

Прежде всего Киселёв нашёл место. Раньше здесь помещался сахарный завод, теперь была база Текстильторга. Огромный темноватый склад разгородили на комнаты, обставили. Возникли первые лаборатории.

Вначале было непривычно. Стены сплошные, окна в потолке. Но здание имело и много достоинств. В центре Москвы, недалеко от Курского вокзала. И рядом река. Не ахти какая, не Волга. Всего лишь Яуза. А всё равно приятно.

«Разведывательный центр» института обшарил библиотеки и собрал всю информацию о работах предшественников. В «разведцентре» были люди, свободно владевшие европейскими языками. Но информация оказалась скудной.

Первая попытка использовать кислород в доменном производстве (и вообще в металлургии) была сделана в 1913 году на заводе Угре, в Бельгии. Однако попытка чрезвычайно робкая. Если обычный воздух содержит 21 процент кислорода, то бельгийцы «обогатили» его до… 23 процентов. Особых результатов, естественно, не последовало. А увеличить содержание кислорода никто не решился. И так с минуты на минуту ждали взрыва.

В 1921 – 1923 годах в Соединённых Штатах Америки работала специальная комиссия Горного бюро, изучавшая экономические преимущества обогащённого дутья. Практических данных у комиссии не было, своих доменных печей для опытов – тоже. Тем не менее выводы она сделала самые оптимистические и горячо рекомендовала владельцам металлургических предприятий использовать кислород.

Но оптимизм комиссии ничего не стоил. Её рекомендации не были обязательны. Давая их, комиссия ничем не рисковала. А хозяева заводов рисковали печами. Печи стоили денег, и не малых. В общем, капиталисты предпочли синицу в руках журавлю в небе…

В 1926 году советский учёный К.Г. Трубин предложил вводить кислород в рабочее пространство мартеновской печи. В то время идея не осуществилась – страна была слишком бедна и печами, и кислородом.

Вот данные, которые собрал «разведцентр». Среди них не было главного – практических советов, указаний. Какой должна быть печь? Сколько кислорода можно вводить? Этого не знал никто. Все вопросы предстояло решать самим. Работники Института азота были первыми.

Доменную печь решили строить тут же, в институте. Так было проще, но в этом угадывался и своеобразным вызов противникам кислорода. Если печь взлетит в воздух, пострадает не только авторитет института…

Печь была небольшая, высотой в метр.

Чтобы добыть материалы, найти рабочих, обеспечить финансирование, потребовались поистине титанические усилия. В эти дни с особой яркостью проявились удивительные способности Александра Ивановича Семёнова.

Семёнов был старый партизан из отряда Лазо, воевавший с белыми и японцами в Приморье. Его сажали в тюрьмы, пытали. Он бежал, страшными таёжными тропами выбирался к партизанам. И снова продолжал борьбу.

Он был похож на медведя: крупный, массивный, с мягкой походкой. Огромная голова, толстая шея, тяжёлые плечи. И жёсткое лицо. «Костляво-костистое», – определил кто-то из молодых. А в голубых, удивительной чистоты глазах – ум, доброта и юмор.

Семёнов не был ни инженером, ни техником. Но обладал поразительным умением схватывать. Впервые в жизни увидев дифференциальное уравнение, он только вздохнул. А через три дня свежий, будто он не сидел ночи над книгами, попросил: «Дайте-ка глянуть. Ага, это дифференциальное можно решить проще».

Впрочем, молодых инженеров, окончивших институты и выбранных Чекиным, трудно было удивить дифференциалами. Их поражало другое – энергия этого человека. Семёнов никогда не падал духом, не терял веры в успех. «Человеческая фантазия слишком слаба, чтобы придумать невозможное», – говорил он.

В мягких унтах, с неизменной изогнутой трубкой, он был неутомим. Казалось, в нём зажжён, чтобы гореть всю жизнь, вечный огонь. Он так и умер в движении. Торопился по делам, а сердце вдруг остановилось.

Печь построили. Испытали. Взрыва не произошло, опыт закончился благополучно. Полученный газ имел нужный состав. И после очистки его вполне можно было использовать для производства аммиака.