Властелин Окси-мира - Бахтамов Рафаил. Страница 31

Печь, однако, не дала металла. Только шлак. Это вызвало бурю веселья у металлургов. «Замечательная печь, – хохотали они. – Настоящая химическая установка для производства шлака и газа. А чугун вообще ни к чему. Он даже мешает, вредная примесь Нужно просто убрать слово „доменная“, и всё будет чудесно…»

Яростный штурм библиотек помог объяснить причины. Печь была слишком маленькой. При таких её размерах потери тепла огромны, и его не хватает, чтобы полностью расплавить руду, «вытопить» из неё железо и получить чугун.

Нужно было строить большую печь, настоящую домну. Но где строить? Откуда взять деньги, оборудование, материалы?

Профессор Чекин пошёл на приём к «самому» – к Серго Орджоникидзе, наркому тяжёлой промышленности. Чекин отлично понимал всю трудность задачи. Что он мог сказать? Что печь дала хороший газ, пригодный для синтеза аммиака? Металлурги {а их нарком, конечно, пригласит) лишь насмешливо пожмут плечами. И в чём-то будут правы. Ведь в конце концов домна предназначена действительно не для производства водородно-азотной смеси…

Он скажет, что домна не взорвалась. Металлурги возразят, что это была вовсе не домна, а небольшая печь неизвестного назначения. Потому что домна, насколько им известно, выплавляет чугун, а не шлак. Маленькие размеры, низкая температура? Вот именно, при нормальных размерах температура возрастёт, и печь вместе с этой смесью так грохнет…

Нарком не химик, значит, ему трудно будет представить все преимущества, которые даст получение водородно-азотной смеси. Он и не металлург и не сможет досконально взвесить, насколько серьёзна опасность взрыва, поверит доменщикам.

Орджоникидзе выслушал химиков. Сказал коротко: «Синтез аммиака – хорошо. Аммиак нам нужен». Выслушал металлургов. Дело более чем сомнительное, крайне рискованное. Во всяком случае, они не могут взять на себя ответственность. Спокойно переспросил: «Не можете?» – и вдруг грохнул кулаком по столу:

– Я возьму!

Успокоился, заулыбался. Он уже принял решение.

– Дело нужное. Домну будем строить, – сказал он твёрдо. – Люди, деньги, материалы – всё трудно. Но найдём. Для такого дела найдём. – И уже у дверей кабинета, прощаясь с Чекиным, он засмеялся и тихо добавил: – Если надо будет, ничего не пожалею. Последнюю рубашку отдам для такого дела.

О совещании у наркома Чекин в институте рассказал коротко. Но слова наркома он повторил. Считал, не ему одному, всему коллективу сказано:

«Последнюю рубашку отдам для такого дела…»

ПОСЛЕ ВЗРЫВА

Место, где будет вестись строительство, выбирают, обычно мучительно и долго. Предлагается множество вариантов: у каждого свои достоинства, свои недостатки. Вспыхивают споры. Кого-то называют «консерватором», получая в ответ обидный упрёк в «легковесности».

При строительстве первой в мире кислородной домны всё было по-другому. Без споров. Домну можно было строить только там, где есть кислород. Достаточно мощная кислородная установка имелась лишь на одном заводе в стране – на Чернореченском химическом комбинате. Выбирать было не из чего.

Вариант, подсказанный бедностью, имел много достоинств. Чернореченский комбинат, расположенный недалеко от города Горького, – колыбель русской химии. С него начиналась химическая промышленность России. Опыт, традиции, специалисты – огромное и по тем временам редкое богатство. Кислородный цех комбината строился немецкой фирмой Линде. Конечно, цех устарел. Но имя Линде, создателя первой промышленной установки для получения кислорода методом глубокого охлаждения, гарантировало надёжность.

На этот раз решили строить настоящую домну. Специалисты учли производительность кислородного цеха и выбрали подходящие размеры. Объём печи 25 – 30 кубических метров.

Сразу встала почти неразрешимая проблема – материалы. С материалами было так трудно, что даже нарком тяжёлой промышленности не всегда мог «достать» металл или огнеупоры.

Вездесущие «разведчики» института узнали, что на одном из заводов есть небольшая бездействующая печь. Орджоникидзе помог немедленно. Было дано разрешение демонтировать домну и перевезти её на комбинат. Дело сразу пошло.

К этому времени всё помнящий и всё предусматривающий профессор Чекин привлёк к работе металлургов. Найти их было нелегко, металлурги упорно не верили в кислород. Но директор института считал, что нет правил без исключений.

Вадим Всеволодович Кондаков недавно окончил Свердловский металлургический институт. Само по себе это ещё ничего не доказывало. Чекин знал, что есть сколько угодно молодых консерваторов. Однако Кондаков, кроме института, окончил ещё Свердловскую консерваторию по классу рояля. Это говорило о широте интересов, о кругозоре.

– Надеюсь, что консерватория и консерваторы происходят от разных корней? – улыбаясь, спросил его Чекин.

– Боюсь, что от общего, – ответил Кондаков. – Но содержание всё-таки разное.

Имя Кондакова – одного из пионеров применения кислорода в металлургии, крупного инженера – известно специалистам. Однако лишь друзья знали, что есть у него и вторая страсть – рояль. Когда строителям первой кислородной домны бывало трудно (а случалось это часто), им помогал не только металлург, но и пианист…

Николаю Ефимовичу Новосёлову было около пятидесяти лет. Он работал на Кулебакском металлургическом заводе начальником цеха. Цех выполнял план – были и премии, и почёт, и спокойная жизнь. На Чернореченском комбинате, он знал, ничего этого не предвиделось, зато неприятности ожидались в избытке. Когда вывозили домну, Чекин спросил внезапно:

– Может быть, и вы?

Новосёлов усмехнулся:

– Ну, что ж… За компанию.

Из уральского института металлов, где раньше работал Кондаков, на помощь химикам приехал Максим Арефьевич Брылёв. По должности обер-мастер, а по опыту – король доменного дела. Лет ему было за пятьдесят, но держался он молодо. Худой, чёрный, горбоносый, он походил на цыгана. На одной руке у него было шесть пальцев, но это нисколько ему не мешало. Сутулый, как все доменщики, он, если надо, мог работать сутками. Мускулы у него не знали усталости…

Работали бешено. Укладывали на землю трубы кислородопровода. Тянули железнодорожную ветку для подвоза руды и кокса. Проводили водопровод, канализацию. Занимались монтажом домны.

Однажды, когда бетонировали фундамент, ударил мороз. Вода в трубах могла замёрзнуть. И тогда рабочие – те, кто кончил работу и сменился, – легли на трубы…

Даже по теперешним темпам строительство было закончено в рекордно короткий срок. Работы развернулись в начале 1932 года, а уже к концу лета печь подготовили к пуску.

На взгляд металлурга, домна выглядела странно. Прежде всего не было кауперов – огромных металлических цилиндров, которые всегда высятся рядом с печью. Кауперы служат для того, чтобы нагревать воздух, «дутьё», «Холодное дутьё – мёртвая печь», это знает каждый доменщик.

Однако конструкторы новой домны были химиками. И рассуждали они по-своему. Горение в кислороде должно идти гораздо интенсивнее, чем в воздухе. Тепла будет больше, и нет надобности в дополнительном подогреве.

Горячий воздух (его температура достигает 600 – 800 градусов) подаётся от кауперов к печи по специально оборудованным трубопроводам. С холодным кислородом предосторожности не нужны. Простые металлические трубы, а местами (страшно сказать!) резиновые шланги – так «несолидно» была оснащена первая кислородная домна.

И вот день пуска. Вернее, три дня, потому что прошло трое бессонных суток, прежде чем печь дала металл.

Стояла редкая по этим местам, жара – термометр в тени показывал 35 градусов. У печи нечем было дышать. Каждые четверть часа все – учёные, инженеры, рабочие – прямо в одежде лезли под душ. Выходили мокрые, обсыхали у печи и снова бросались под душ.

С едой было, в общем, неважно. А тут, к пуску, привезли мороженое. Его ели в невероятных количествах – по 800 граммов. И удивительно – ни один человек не простудился.