Обладать - Байетт Антония С.. Страница 127

За многие годы Роланд научился воспринимать себя, по крайней мере с теоретической точки зрения, как некий перекрёсток, как место пересечения целого ряда не слишком тесно связанных явлений. Ему внушили, что представление о самом себе как «цельной личности» – иллюзия, что в действительности человек – механическое соединение разнородных частей, между которыми по невидимым проводочкам летают сообщения и команды, конгломерат, где правят противоречивые желания, системы идеологии, языковые формы, гормоны, феромоны. В общем, его устраивало такое положение вещей. Он не испытывал потребности в романтическом самоутверждении. Точно так же он не стремился установить, что за личность Мод. Однако он то и дело спрашивал себя: их немое удовольствие друг от друга, приведёт ли оно ещё к чему-то? или, может быть, минет с той же лёгкостью, как возникло? Или, если перерастёт во что-то, тогда во что?..

В памяти у него всплывала первая встреча с Мод, с принцессой из стеклянной башни, и слегка презрительное, поначалу, выражение её лица. В настоящем, реальном мире – хотя с какой стати считать здешний, нынешний мир менее подлинным? – лучше сказать, в мире общественных отношений, куда им вскоре предстояло вернуться от этих белых ночей и солнечных дней, их двоих, сказать по правде, мало что связывало. Мод – красивая женщина, на обладание которой он не может претендовать. У неё надёжная работа, солидная научная репутация в Англии и за границей. Более того, в английской системе сословий – безнадежно анахроничной, весьма мало им почитаемой, но всё же подспудно могучей! – он и Мод стоят на слишком разных ступеньках: она – помещица, дворянка, он – представитель городского среднего сословия. Есть дома и есть места, куда вместе им путь попросту заказан.

Всё, что произошло и ещё произойдёт, – сюжет некоего, довольно-таки необычного романного повествования, в гуще которого оказался он, Роланд. Это повествование одновременно и в низком, и в высоком роде – бытовые линии причудливым, непостижимым образом переплетаются с метафизикой. Романная форма есть форма идеологии и – хотим мы того или нет, к добру или к худу – правит нашим сознанием. Всякий человек в западном мире рано или поздно начинает воспринимать свою жизнь как сюжет, и ждать от неё ходов, присущих подобным сюжетам. В исторической же перспективе, как ни эстетствуй, причудливое повествование, романтический роман в исконном смысле уступает место новейшему роману в духе критического реализма…

Так или иначе, с появлением Аспидса, Леоноры и Собрайла меняется характер сюжета. Если раньше в его основе был поиск, свойственный рыцарским романам, то теперь на первый план выходят преследование и движение к цели наперегонки…

За время пребывания в Бретани Роланд пристрастился к десерту под названием «иль флотант», или «плавучие острова». Десерт состоял из островка взбитого белка, плавающего в бледном, сливочно-жёлтом озерце заварного крема. Подавался он охлаждённым, и имел нежно-ванильный вкус, с еле внятным оттенком сладости. Укладывая в багажник собранные второпях чемоданы и последний раз оглядываясь, перед тем как пуститься к Ла-Маншу, Роланд почему-то думал о том, как будет скучать по этому десерту, как вкус станет таять и совсем растает в памяти…

Аспидс заметил чёрный «мерседес», когда они с Леонорой подъезжали вечером к гостинице. Аспидс находился в усталом напряжении. Ариана, действительно, снабдила Леонору копией дневника Сабины, и профессор добросовестно и вполне успешно перевёл своей спутнице самые интересные места. В эту авантюрную поездку он отправился лишь благодаря властному примеру Леоноры, да её настойчивым утверждениям, что Роланд и Мод улизнули, видать, неспроста – не иначе как собираются похитить её и Аспидса научные лавры! Получив дневник, Аспидс предложил вернуться домой, заказать хороший перевод и заняться добротными изысканиями. Леонора же засыпала Ариану вопросами о Роланде и Мод и пришла к однозначному выводу: «У этой парочки явно что-то на уме! Надо прочесать Финистэр и их разыскать». Будь погода никудышной, Джеймс Аспидс наверняка настоял бы на возвращении домой, где в подземной берлоге его ждали любимые орудия научной деятельности – пишущая машинка, телефон. Но в Бретани сияло искусительное солнце, в ресторанах прекрасно кормили – дважды он поел от души, – и в конце концов провозгласил: «Ну, коль уж мы здесь, можно съездить взглянуть на Кернемет и окрестности».

Они взяли напрокат «рено». За руль села Леонора. Её манера вождения отличалась виртуозной лихостью, – на поворотах Аспидса подирала дрожь. Покачиваясь на переднем сиденье, он задавал себе лишь один вопрос: зачем он поддался на уговоры? Запах Леонориных духов наполнял машину – в нём мускус, сандаловое дерево и ещё какой-то острый, непонятный аромат, от которого томительно и странно. Ещё немного, и можно задохнуться!.. Чудилось, чуялось за этим запахом и другое – обещание темноты, плоть, округлые формы… Раз или два метнул он искоса взгляд на простор голых плеч, на спелёнатые груди Леоноры. Леонорина кожа, если посмотреть вблизи, имеет тончайшие морщинки по тёмному золотому загару, не от старости морщинки, а от встречи смягчающего крема с дубящим солнцем. Машина подрагивает на ходу – морщинки шевелятся.

– Не пойму я голубушку Мод, – говорила Леонора. – Отчего она сорвалась как пуля, не сказавши мне ни слова? Письмо от Арианы насчёт дневника, как ни верти, моя собственность… хотя какая между подругами собственность, а мы с ней подруги – были подруги, – идеями всё время обменивались, совместные статьи писали, и всё такое. Может, этот ваш Роланд Митчелл – магнетический мужчина, властитель над бабами? Никак у меня её поступок в голове не укладывается…

– Нет, Роланд самый обычный. Даже какой-то бесхребетный. Это главный его недостаток.

– Значит, любовь!

– Всё равно непонятно, для чего им понадобилось обманывать ещё и Ариану.

– Да, вопрос… Но какова, однако, моя Кристабель! Сразу три архетипа. Лесбиянка, раз. Падшая женщина, два. Безмужняя мать, три. А вот и гостиница. Где они вроде как проживают. Надеюсь, вернулись с прогулочки.

Леонора уверенно направила машину к воротам стоянки, но оказалось, что ворота перегорожены «мерседесом», который медленно сдаёт задом, в сторону.

– Ну ты, урод, – сказала Леонора, – давай уруливай.

– Господи! – воскликнул Аспидс. – Это же Собрайл!

– Придётся ему отъехать. Загораживать въезд запрещается, – заявила Леонора тоном полицейского и несколько раз кряду смачно посигналила.

«Мерседес» продолжал маячить в воротах, он немного заезжал задом, но тут же выбирался обратно – очевидно, с помощью этих мелких маневров он пытался очень точно, впритирку, припарковаться между двумя машинами. Леонора опустила стекло и закричала:

– Эй, ты, слышишь, что ли! Мне тут не в кайф всю ночь стоять! Отгони машину! Мне ровно две секунды нужно, чтоб проскочить!

«Мерседес» запятился, почти освободив ворота.

Леонора устремилась вперёд – въехала в них наполовину…

Но «Мерседес» опять двинулся передом – полностью перегородил путь.

– Освободи дорогу, жопа! – завопила Леонора. «Мерседес» продолжал методично нащупывать угол заезда.

Леонора выругалась и нажала на газ. Аспидс услышал лязг, от которого задрожало всё вокруг, и ещё ему показалось, кто-то дёрнул его за позвоночник. Снова выругавшись, Леонора дала задний ход. Раздался треск – рвались металлические заклёпки. Автомобили, словно два быка щербатыми рогами, сцепились бамперами. Леонора тянула назад.

– Стойте! Глушите мотор! – нервно воззвал Аспидс. Но тут сердитое урчание «мерседеса» оборвалось, опустилось тёмное оконце, и выглянула голова Собрайла:

– Arretez s'il vous plait. Nous nous abimons. Veuillez croire que je n'ai jamais rencontre de pires facons sur les routes frangaises. Une telle manque de politesse… [166]