Обладать - Байетт Антония С.. Страница 128

Леонора широко распахнула дверцу, выпростала голую ногу и в бешенстве произнесла:

– Можно подумать, мы хуже него говорим по-американски. Наглый как пёс! Мне ещё с Линкольна эта машина памятна. Чуть не раздавил меня в Линкольне.

– Привет, Морт, – вступил Аспидс.

– А-а, Джеймс! Вы повредили моё авто.

– Это я повредила! – промолвила Леонора злорадно. – Из-за вашей невоспитанности. И отсутствия звуковых сигналов.

– Мортимер, позвольте представить профессора Леонору Стерн, – сказал Аспидс, – из Таллахасского университета. Леонора – ведущий специалист по творчеству Кристабель Ла Мотт.

– И конечно, охотится за Бейли и Митчеллом? – спросил Собрайл с усмешкой.

– Угадали.

– Они только что съехали. Три часа назад. Чего они здесь делали, никому не известно. И куда теперь направились, тоже неясно.

Аспидс сказал:

– Вы присядьте вот так, Мортимер, и упритесь спиной в свой бампер, а я сяду на наш. Попробуем покачать, глядишь и расцепятся.

– Эх, какая была машина! – Рот Собрайла скривился.

– Вы где остановились, здесь? – спросила Леонора. – Давайте выпьем и всё обсудим. Не знаю, какая у них положена страховка за «рено».

Вечер в ресторане выдался не слишком приятным. Собрайл – от автомобильного ли урона, от бегства ли Роланда и Мод, или от присутствия Леоноры – был настолько угрюм, что Аспидс взирал на него с некоторым беспокойством. Впрочем, ужин Собрайл заказал себе роскошный. В качестве разминки – fruits de теr, дары моря: огромное деревянное блюдо с высокой горкой моллюсков, рачков, морских ежей, окружённых гирляндой из водорослей на металлическом вставном кольцеобразном пьедестальчике. Затем ему был подан с пылу с жару большущий отварной araignee, морской паук, гневного алого цвета, в шишковатом, шипастом панцире и со множеством щупалец, которые так и размахнулись во все стороны. Для этого пиршества прилагался целый арсенал приспособлений – этакая миниатюрная средневековая камера пыток: щипцы, зажимы, шила, штопорообразные шпажки.

Аспидс, проявляя воздержанность и бережливость, вкушал хека. Леонора непринуждённо поглощала омара и болтала о Кернемете:

– Какая жалость, от всего поместья только и осталось, что фундамент да садовая стена. Во дворе стоит древний менгир, а дом поминай как звали. Кстати, профессор Собрайл, вы не знаете, где находилась Ла Мотт после Бретани?

– Нет. В моём собрании в Америке есть некоторые письма, по которым можно отследить её местопребывание с тысяча восемьсот шестьдесят первого года. А вы ведь имеете в виду вторую половину шестидесятого? Не знаю. Но узнаю!

В одной руке Собрайла щипцы для вскрытия щупалец, в другой крошечная пика, чей кончик раздвоен как змеиное жало. Мортимер уже успел добраться до каждого потайного, лакомого кусочка белого мяса. Останки высятся у него на тарелке высокой грудой – морские создания до расправы занимали куда меньше места.

– Переписка Падуба и Ла Мотт должна стать моей. Всё остальное тоже должно мне открыться.

– Что «остальное»?

– Судьба их ребёнка. Они слишком много от нас утаили. Я должен разгадать эту тайну.

– А что если они взяли её с собой в могилу? – сказал Аспидс, заглядывая в печально-неистовое лицо Собрайла, и тут же поднял бокал: – Позвольте предложить тост. За Рандольфа Генри Падуба и Кристабель Ла Мотт. Да почиют они в мире!

Собрайл, с бокалом, отвечал:

– Тост принимается. Но разгадка за мной.

Прощались у лестницы, ведущей наверх. Отвесив краткий поклон Аспидсу и Леоноре, Собрайл быстро удалился. Леонора взяла Аспидса под руку:

– Мне от него, честно, не по себе, уж слишком он ретив. Чужую тайну воспринимает как личное оскорбление. Будто Рандольф и Кристабель нарочно сговорились его обмануть…

– А что если именно так? И не только его, а всех ему подобных. Разве не для собрайлов Шекспир начертал проклятие?.. [167]

– Вдвойне приятно, что я помяла его чёрный катафалк. Не желаете заглянуть ко мне в гости, профессор? На душе как-то грустно, мы бы с вами утешили друг друга… Знаете, море, солнце, я становлюсь от них такая томная…

– Спасибо за предложение, но… Вообще я хотел сказать, я очень тронут, в смысле благодарен, что вы вытащили меня сюда… я, наверное, буду очень жалеть, что не пошёл… но всё равно лучше не надо. Я… как бы это сказать… – Он замялся, на языке вертелось: «не могу с вами», или «не в той весовой категории», или просто «не осилю», – но все эти формулировки, кажется, чуточку оскорбительны для Леоноры.

– Ладно, расслабьтесь. Как говорится, не будем осложнять наших прекрасных рабочих отношений… – произнесла Леонора слегка насмешливо и, наградив его увесистым поцелуем в щёку, отправилась к себе.

На следующий день они ехали не спеша по просёлочной дороге (с главной свернули, чтобы осмотреть часовню с деревянным гогеновским Христом), как вдруг услыхали позади странный, пугающий шум – кашляющий, одновременно скрежещущий, да ещё с каким-то равномерным глуховатым под стуком. Словно тащилось по дороге неведомое раненое существо, или ползла скрипучая телега на кривых, вихлявых колёсах. То оказался чёрный «мерседес» с помятым крылом и явно повреждённым ремнём вентилятора. С натугою он обошёл их на ближайшем перекрёстке. Седока по-прежнему не разглядеть сквозь тёмные окна, но плачевное состояние машины налицо.

– Жуть! – сказала Леонора. – Зловещее явление!

– Да уж, – отозвался Аспидс и, поглядев вслед убегающему номеру АНК, с неожиданным остроумием прибавил: – Собрайл – это и есть Анку.

– Точно! – подхватила Леонора. – И как мы раньше не догадались. \

– Но с такой скоростью ему ни за что не догнать Бейли и Митчелла.

– И нам их тоже не догнать.

– А надо ли? – спокойно промолвил Аспидс. – По-моему, это уже не имеет никакого смысла. Давайте лучше устроим пикник.

– Правильно!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Сидя за столом у себя в Линкольне, Мод выписала полезную цитату из Фрейда, намереваясь использовать её в докладе о метафоре:

И лишь когда любовь полностью овладевает человеком, основная доля либидо переходит на объект и объект в некоторой степени занимает место эго.

К цитате Мод сделала приписку: «Разумеется, эго, ид и супер-эго, так же как и само либидо – продукты метафорического гипостазиса, когда самостоятельной жизнью начинают жить…»

Она вычеркнула слова «самостоятельной жизнью начинают жить» и заменила их на «самостоятельное бытие обретают». Но этот второй вариант ничуть не лучше первого, и то и другое – метафора. Может быть, так: «…когда отдельным, самостоятельным бытием наделяются события, относящиеся к единому телу опыта».

«Тело опыта» – ещё более замысловатая метафора. Слово «опыта» она зачем-то написала дважды, смотрится дико. «Событие» – «со-бытие», здесь тоже таится метафора!..

Она всем существом ощущала присутствие Роланда. Вот он сидит позади неё на полу, в белом махровом халате, прислонясь к белому дивану, где спал в самое первое посещение и на котором поселился теперь. Воображаемыми пальцами пробежала она у него надо лбом, по мягким, чёрным, чуть всклокоченным волосам. И почти что услышала его тихий, грустный вздох. Он понимает: его неистовая поглощённость тайнами прошлого миновала – ей же внятны все его чувства. Он, скорее всего, чувствует, что прячется от жизни.

Если он выйдет из комнаты, эта комната сразу станет серой, пустой.

Если он останется, разве сможет она хоть немного сосредоточиться?..

На дворе уже октябрь. У Мод начался учебный год. А он, Роланд, так и не вернулся к Аспидсу. Не вернулся он и в квартиру в Патни, только раз наведался туда – до этого звонил по телефону множество раз, Вэл не отзывалась – решил проверить, жива ли она вообще, – но дальше двери ходить не понадобилось. Пустой молочной бутылкой припёртая, там внизу красовалась размашистая, на картоне записка: «Я уехала. Надолго».