Осень сердца - Спенсер Лавирль. Страница 32
Что он мог ответить на это? Она воспринимала свои чувства, как… ну, как, например, торговец в лавке гордится своими товарами, восторгаясь их свежестью, ярким цветом, как бы приглашая и его разделить с ней эти ощущения.
— Вы считаете это мудрым поступком?
— С Фебой можно быть откровенной. Мы уже многим делились друг с другом.
— Ладно, но помните, это никогда больше не повторится. Согласны?
Прикусив нижнюю губку, она пристально посмотрела в его синие глаза:
— Я не собираюсь давать никаких обещаний, потому что не уверена, что сдержу их.
Он недоуменно взглянул на нее, удивляясь, как же удалось такому обычному парню, как он, вызвать выражение такой нежности на лице этой прекрасной девушки, принадлежащей к высшему обществу.
— Проводите меня до двери.
Он последовал за ней, втайне желая, чтобы она осталась с ним на весь день и сидела здесь, пока он работает. Первый раз ему захотелось стать богатым человеком. На пороге она остановилась и обернулась.
— Спасибо за рыбу.
— Я всегда рад что-то сделать для вас, мисс Лорна.
— Тогда мы снова встретимся. Ведь это не имеет значения, что вы только что поцеловали меня?
Он вложил в ответ все чувство, на которое был способен:
— Это очень многое значит.
Она поймала его взгляд, и они снова почувствовали, что между ними возникла какая-то внутренняя связь. Он ясно видел, что она снова хочет его поцеловать, и он хотел целовать ее, но вместо этого толкнул дверь плечом, и они вышли наружу. После сарая небо показалось бесконечно просторным, день прохладным, блестящим от дождя. О яхте, о будущем не хотелось и думать: и так было хорошо.
Он хотел только сказать, чтобы она снова вернулась, что ему нравится, когда она здесь с ним вместе болтает о лодках, разделяя его мечты о будущем, что он любит ее волосы и глаза и тысячи других мелочей, все, что связано с ней.
Но вместо этого он только проронил:
— Не забудьте про огурец.
— Не забуду, — улыбнулась она в ответ. Последнее, что он увидел, — как она бежала по лесу, подняв юбку до колен.
Лорна Барнетт удивилась, когда обнаружила свое нежелание что-нибудь рассказывать Фебе Армфилд о своем свидании с Йенсом Харкеном. Казалось, необходимо привести в порядок все, что она видела и чувствовала в этот день. И, лежа на спине в полной темноте, с ломтиками свежего огурца на лице, она пыталась сделать это. Вспоминалось утро, полдень, смешанный запах древесины и дождя, простоты и честности. Какое это удовольствие сидеть на свежеобструганном полу и уплетать за обе щеки жареную рыбу! Какое наслаждение находиться рядом с Харкеном и наблюдать, как меняется выражение его лица — от простой улыбки до полного восторга. И когда кончился их поцелуй, она почувствовала себя такой беззащитной.
Если бы узнала об этом мама, ее хватил бы удар.
Лорна уже давно поняла, что она не похожа на мать. Она была чувствительна и увидела в Йенсе Харкене не только слугу, которого наняли для работы, а человека, которого можно уважать, любить, даже восхищаться, у которого есть мечта, и он добивается ее осуществления. Его физическая привлекательность не только притягивала ее, она разрушала классовые преграды между ними. Когда они были вместе, они были просто мужчиной и женщиной, а не бедным человеком и богатой леди. Рядом с ним она была счастлива. Наблюдая за его работой, она восхищалась им. Слушать его беседы было для нее почти таким же удовольствием, как внимать музыке маэстро Сосы.
Она наслаждалась им и физически. Ну, конечно, его лицо, его красивое лицо викинга, а потом руки, шея, разворот плеч, даже его простые носки волновали ее просто потому, что они были частью его. Когда он двигался, каждое его движение казалось ей изящным, поворот головы — верхом совершенства. Даже его одежда отличалась, на ее взгляд, от одежды других мужчин.
А как он целовал — о, его поцелуй был неизъяснимым наслаждением. У него был такой же запах, как и в сарае, — чудесный аромат древесины. И она все время чувствовала этот запах, даже когда он коснулся влажного кончика ее языка. При воспоминании об этом она снова заволновалась. Лежа в спальне только на один этаж ниже его каморки, она решила про себя, что ничто на свете не помешает ей еще раз поцеловаться с ним.
Йенс Харкен понял, что легче выдворить Лорну Барнетт из сарая, чем из своей головы. Всю оставшуюся часть дня он не переставая думал о ней, ее лицо стояло перед ним, не отпуская его ни на минуту.
Черт возьми, вот попался на крючок.
И ночью она снова не шла у него из головы, подбираясь все ближе к тому месту, которое называется сердцем. Боясь, что она завладеет всей его душой, он написал письмо брату.
«Дорогой Девин!
Думаю, наконец я кое-что смогу сделать. Мне удалось найти человека, который согласился финансировать строительство лодки, о которой я говорил так долго. Мой благодетель — мистер Гидеон Барнетт, можешь поверить. Он отдал в мое распоряжение сарай, разрешил закупить инструменты и лесоматериалы, и я уже делаю лофтинг. Я уверен, что он все еще считает меня безумцем, но у него есть желание потратить деньги, используя этот шанс, а уж я его не упущу. Он дал мне сроку три месяца, хотя лодка будет участвовать в парусных гонках только на следующее лето. Будь готов к тому, чтобы приехать сюда. Она победит, и выигрыш будет значительным, вся страна узнает об этом, и мы с тобой сможем заняться серьезным бизнесом. Сейчас я по возможности экономлю каждый цент. Думаю, что и ты тоже. Это необходимо делать, если мы хотим, чтобы лодочные мастерские Харкенов стали реальностью. Когда я закончу, у нас уже кое-что будет, чтобы начать дело, потому что я сам заплатил за лесоматериалы для формы сгибания шпангоутов, и поэтому смогу забрать ее себе, а это гораздо больше того, что у нас было, когда я приехал с востока.
Я хочу, чтобы ты был здесь вместе со мной, тогда мы сможем и обсуждать дизайн яхты, и работать над ней вместе. Я встретил нового друга Бена Джонсона и, думаю, попрошу его помочь мне, когда придет время устанавливать шпангоуты. Как ты догадываешься, он скандинав, а ведь никто не может довести яхту лучше, чем это делают скандинавы, правда, братишка? Он работает на лесном складе, где я покупал доски, но сейчас у него мало работы, потому что строительный сезон окончился, и он сможет помочь мне. В воскресенье он брал меня с собой ловить рыбу, которой здесь полно, и мы кое-что поймали. Да, между прочим, я поделился рыбой с одной леди».
С одной леди. Это так много значило для него, что Йенс не мог признаться в этом самому себе. Он вспомнил, что говорила Лорна Барнетт, и испугался, что просто лопнет, если не расскажет кому-нибудь об этом. Но больше не написал ни слова.
После того как он заклеил письмо, он улегся в спальне, точно так же, как она лежала в своей этажом ниже, растравляя свое воображение мыслями о том, как они проводят вместе время, как он целует ее…
Он закрыл глаза, обхватил руками плечи и моментально представил себе все как наяву. Только теперь, когда он мечтал о яхте, о быстроходной яхте, он представлял себе, как будет строить свой парусник, испытывая удовольствие, видя, как он летит по ветру. Он всю жизнь мечтал об этом, и каждый раз его воспоминания были яркими и все в картинах, хоть и отрывочных, но ясных, — его собственный бизнес вместе с братишкой Девином и все, что этому сопутствует.
Только теперь, в первый раз в жизни, он мечтал о выигрыше ради нее — тогда он будет чего-нибудь стоить в глазах ее отца и заслужит уважение тех, кто его окружает, и ему не придется больше возвращаться на кухню.
Он представил себе парусные гонки, в которых принимает участие и сам управляет яхтой — всегда только сам, — а Лорна Барнетт с берега вместе с другими дамами наблюдает за тем, как он выруливает и как наполняются ветром его паруса. Он представил себе лодку, которая летит как пуля, и услышал аплодисменты зрителей, толпящихся на лужайке перед яхт-клубом, когда они увидят, как он управляет ею, и вообразил себе, как Тим Иверсен будет фотографировать его для почетной стены в яхт-клубе и как сам Гидеон Барнетт, пожимая ему руку, скажет: «Отлично сделано, Харкен».