Ублюдок Баннермен - Спиллейн Микки. Страница 2

Первым узнал Руди, и у него сразу перехватило дыхание. Вот-вот задохнется.

— Кэт... — наконец выговорил он. — Кэт Кей!

— Привет, Пунк! — я подошел поближе и взглянул ему в глаза сверху вниз, хорошо понимая, что его должно парализовать от страха. Когда же он, наконец, нерешительно попытался протянуть мне руку, я поднял свою и шлепнул его по отвисшим губам.

Тэдди несколько секунд сидел, как завороженный, потом вскочил и забежал за письменный стол.

— Ты... ты что, с ума сошел? — выдавил он.

— Ты не ошибся, братец, — я засмеялся и показал Майлсу, чтобы он сел куда-нибудь. Сейчас дядюшка выглядел еще хуже, чем в момент моего появления.

— Не может быть!.. Не может быть!.. — других слов он не находил. И тем не менее прекрасно понимал, что к чему.

Один из сидевших сзади, довольно прилично выглядевший мужчина, поднялся со своего места, важно приблизился к столу и пристально уставился на меня. Мы обменялись жесткими холодными взглядами. Он был примерно одного роста со мной, но на этом сходство заканчивалось, так как его внешность совершенно не внушала уважения, но в то же время настораживала. Такие неуклюжие угловатые парни частенько действуют подобно ударам хлыста.

— Вы что же, считаете, что уже объяснили, кто вы такой? — возмутился он.

Я легонько толкнул его.

— Начать с объяснений придется вам, дружище!

Толчок, похоже, благотворно подействовал на него.

— Я Вэнс Колби и волею судеб я жених Аниты Баннермен...

Анита! Черт возьми! И как только я забыл про нее? Моя маленькая кузина! Мне было двенадцать, а ей тогда только исполнилось десять. Это была крошечная малютка, ходившая за мной по пятам, как преданная собачонка. Она тоже тайком совала мне сэндвичи и поила молоком, когда меня ставили в угол... Милый маленький цыпленок!

Когда я навсегда уходил из этого дома, она дожидалась меня в темноте у ворот. Поцеловав меня на прощание, Анита убежала обратно в дом, горько плача.

— Отлично! — буркнул я.

— А теперь ваш черед, мистер...

— Баннермен. Ублюдок Баннермен! Вы, должно быть, слышали обо мне. Макс, мой старик, и Майлс, этот вот, были родные братья. И какое-то время я жил в этом доме.

— Вот как?

Только это он и сказал. Потом кивнул с понимающим видом, будто действительно хорошо знал эту историю, и посмотрел на дядю Майлса. Но тот, казалось, превратился в соляной столб.

Положение принимало все более глупый и даже нелепый оттенок. Все размазалось, как бы не в фокусе, и в воздухе появилось что-то осязаемое, что все чувствовали кожей.

Наконец я прервал затянувшееся молчание.

— Я, конечно, не ждал, что в честь меня заколют барашка, но чтобы мои родственники опустились до того, чтобы принимать в доме таких, как эти двое...

Гейдж вздрогнул, а Матто поднял руку и предупредил:

— Полегче, парень!

Но мой молниеносный удар переломил его надвое, а второй — в тыльную часть шеи — кинул на ковер, и пока Гейдж вытащил револьвер, я ткнул ему в рожу своим сорок пятым. Дуло заскрежетало по зубам. Кровь тонкой струйкой потекла по подбородку, а глаза округлились от страха. Он отлетел к стене, вскочил и по нему было видно, что он собирается довести дело до конца. Но, получив не менее увесистый удар, чем первый, он с жалобным стоном свалился рядом с Матто.

Наступила зловещая тишина. Такая тишина, про которую говорят, что она даже звенит. Я вновь прервал молчание, заметив:

— Никто не смеет говорить мне «парень».

И по очереди оглядел всех троих Баннерменов, которые никогда не называли меня по-другому.

Но она никогда не называла меня ни «мальчишкой», ни «парнем». И с порога чуть ли не шепотом позвала:

— Кэт!

Моя девочка, моя маленькая, милая девочка! Только она могла превратиться в такую хрупкую изящную женщину. У нее были великолепные пышные каштановые волосы, глубокие синие глаза и милые теплые губы, подарившие мне первый в жизни поцелуй. Прекрасная грудь подчеркивала женственность фигуры. Талия у нее стала тонкой до дерзости и переходила в божественной формы бедра, которые были самым ярким штрихом ее чувственной красоты.

— Здравствуй, Анита! — выдохнул я.

Ни пара гостей на полу, ни кровь, ни револьвер в моей руке не остановили ее. Она бросилась мне на шею и со слезами на глазах очутилась в моих объятиях. Я с радостью прижал ее к себе, а затем немного отстранил, чтобы взглянуть ей в лицо.

— Черт меня подери, Анита, как ты изменилась!

Она смотрела на меня затуманенными от слез глазами.

— Откуда ты, Кэт? Мы все думали, ты умер... Ни разу не написал! И мы ничего... ничего не слышали о тебе. Почему ты не...

— У меня же тут никого не осталось, — я приподнял ее за подбородок, — кроме тебя. И все это время я хотел приехать за тобой и забрать отсюда, но до сих пор не мог.

— Анита! — Вэнс Колби раздавил в пепельнице сигарету. Он был единственный человек в комнате, отважившийся громко заговорить.

— Легче, приятель. Как-никак мы с ней родственники. К тому же мы были большими друзьями, и наша дружба даже скреплена поцелуем. Так что веди себя вежливо, если не хочешь, чтобы тебе показали на порог.

Казалось, Анита только сейчас заметила валяющихся мужчин. Она сразу стала какой-то скованной. Глаза, только что светившиеся счастьем, потускнели, а пальцы лихорадочно вцепились в мою руку.

— Может, мы поговорим в другом месте? — шепнула она. — Пожалуйста, прошу тебя!

Я взглянул на Колби и почувствовал, как рот совершенно непроизвольно скривила улыбка. Я сунул револьвер обратно за пояс и обратился к нему:

— Не возражаете?

— Нисколько.

Я показал на Гейджа и Матто.

— Когда они придут в себя, поздравьте их с приятным пробуждением.

2

В детстве мы находили друг друга в летнем домике. И сейчас мы отправились туда.

Анита села в большое плетеное кресло, а я расположился на перилах и сразу же спросил:

— Ну вот, дорогая... А теперь расскажи мне, что тут происходит?

— Ничего особенного, Кэт... Действительно ничего...

— С каких это пор Баннермены принимают всяких подонков? Дедушка или мой старик сразу бы выбросили их в окно, да и дядя никогда не распахивал двери перед теми, кто был по положению ниже его. Так в чем дело?

— Ты... ты знаешь этих двоих? Знаешь, да?

— Конечно, знаю. Это люди из «синдиката», их обычно называют контролерами. Они всегда объявляются, когда у «синдиката» возникают какие-нибудь... ну, недоразумения, что ли, в финансовых вопросах. Их всегда посылают, чтобы дать толчок и удостовериться, что «синдикат» свое получит.

— А ты откуда все это знаешь?

— А что?

— И у тебя есть револьвер?

— Видишь ли, штука в том, что именно я и занимаюсь такими делами. Но ты можешь не беспокоиться. Так в чем дело?

— Я не могу тебе этого сказать, — прошептала Анита.

— Ну зачем так, дорогая? Говори, ничего не бойся. Я все пойму.

Даже в темноте было видно, как судорожно она сжала руки.

— Пожалуйста, Кэт, прошу тебя, не надо об этом!

— Я ведь довольно странный человек, Анита. Кто знает, может, мне удастся наступить Руди на хвост. Он-то частенько проделывал это со мной.

— Но они... они же не всегда вели себя так...

— Не бойся, дорогая, рассказывай.

— Нет.

Я спрыгнул с перил и встал перед ней.

— Расскажи все, Анита, прошу тебя. И я с ними рассчитаюсь. Ничего другого я не хочу от этих гнусных пресмыкающихся.

Анита медленно отвернулась, прячась от моего взгляда.

— Я боюсь, Кэт... Они, конечно, сделали тебе много зла. И никто бы на твоем месте его не забыл. Но пожалуйста... пожалуйста, прошу тебя, не усугубляй положения.

— Странный ты человек, Анита, — я приподнял ее с кресла и крепко обнял. Только потому, что двоюродным братьям и сестрам разрешается обниматься, но тем не менее это оказалось ошибкой.

Пальцы вдруг ощутили ее нежное тело, руки непроизвольно сжали ее крепче, чем было допустимо, точно ток прошел по телу, в голове зашумело и мои чувства передались ей.