Предательство страсти - Бакст Настасья. Страница 7

Супруги познали радости взаимной любви только на брачном ложе. Опытный в любви барон фон Штерн бережно и нежно, медленно открывал своей жене все радости плоти. Его губы ласкали ее шею, словно два мягких бархатных бутона. Руки Рихарда сжимали ее тело. Постепенно его поцелуи становились все более решительными, Мари будто потеряла сознание. Так сильно было ее блаженство. Она уже не понимала, где находится, кто она, был только ОН — Рихард. Он был воздухом, что наполнял легкие, он был сердцем, что билось, заставляя бежать кровь. Мари вскрикнула, почувствовав боль, когда муж лишил ее девственности, но эта боль была такой сладостной… Боже милостивый, она бы все отдала, чтобы снова испытать эту боль. Наслаждение затопило ее, и Мари прижималась к Рихарду, желая отдаться ему навечно, всем существом…

На следующий день ей стало стыдно. Она поехала в церковь, где покаялась духовнику в том, что получила непозволительное наслаждение на брачном ложе. Тот выслушал ее и успокоил.

— Здесь нет греха, дочь моя. Хоть апостол Павел и говорит, что воздержание — лучшее, на что способен верующий, это не так. Брак дан людям Господом для взаимного познания радости любви. Радости давать новую жизнь. В браке должны рождаться красивые дети. Любовь — есть священный дар супругам, который сохранит их союз на долгие годы, до самой смерти. Радуйся, жена. Ибо если союз твой освящен любовью, и ты идешь на брачное ложе как королева, а не как рабыня. Прекрасен будет плод твоего чрева, радостен и счастлив будет твой муж. Я благословляю тебя. Радуйся любви, освященной церковью и Богом, Господь добр и милостив.

Мари ехала домой с замирающим сердцем, закрывая глаза и хватаясь за сиденье экипажа, каждый раз, когда представляла себе, что сейчас Рихард сожмет ее в своих объятиях и чудо повторится.

Точно так же она ощущает себя и сейчас. Как она могла! Рихард к ней так добр. Он даже не упрекает ее за бездетность, а она затрепетала от одного вида этого русского!

— Нет, Мари Франсуаза, ты не позволишь сатане завладеть твоей душой и телом, — сказала она своему отражению и стала убирать волосы. Нужно надеть закрытое платье, чтобы у этого графа Салтыкова даже и мысли не возникло…

Баронесса фон Штерн опустилась на колени У изголовья своей кровати и вознесла молитву Деве Марии, чтобы та уберегла ее от козней дьявола. Обычно Мари молилась на ночь, о смирении своей плоти. Уже почти полгода как муж не прикасается к ней; после того как врачи признали ее бесплодной, Рихард будто утратил к ней интимный интерес, хотя уверяет, что любит по-прежнему. Да и сама Мари не решалась сказать мужу, что хочет его любви не меньше, чем когда мечтала зачать ребенка. Это было бы неприлично. Рихард бы посчитал ее распущенной, но тело томилось и жаждало любви, ласки, нежности… Потому, баронесса гнала мужа от дверей своей спальни, даже если тот приходил просто пожелать ей спокойного сна. Чтобы не видеть его, чтобы не впасть в искушение греха. Что она говорит и кого пытается обмануть? Все ее тело только и жаждет этого греха!

— Святая Дева Мария, защити! — Мари воздевала руки к кресту, а перед глазами все было сатанинское наваждение — зеленые глаза графа Салтыкова, полные страсти, огня…

Баронесса истово молилась, осеняя себя крестным знамением.

Обед прошел в неловком молчании. Лизхен во все глаза таращилась на гостя, так, что Мари стало даже неудобно за нее. Рихард вообще не имел привычки разговаривать во время еды, а русский, похоже, был единственным из присутствующих, кто испытывал голод. Невольно Мари восхитилась тому, как граф Салтыков легко и с удовольствием поглощает огромные куски мяса, ломти белого хлеба, запивая все это чудесным легким белым вином. В прошлом году, благодаря тому, что сбор задержался до середины осени, виноград чуть подмерз, и это придало вину восхитительный аромат. Рихард распорядился оставить треть всех произведенных бутылок в подвалах замка. «Придет время, и оно будет цениться дороже золота», сказал он тогда управляющему.

— Превосходно, — сказал граф Салтыков, вытерев рот белоснежной салфеткой и бросив ее в тарелку. — Должен признать, дорогой барон, что зря моя матушка отказалась от немецкого повара.

— А много ли в России немцев? — поинтересовалась Лизхен, глядя на Александра томным, полным вожделения взглядом. Мари ужасно захотелось запустить в нее туфлей. Господи! Неужто она ревнует?

Очень много, и должен заметить, что некоторое из них занимают весьма и весьма высокое положение, — ответил Салтыков, губы его скривились в тонкой усмешке.

Барон несколько секунд смотрел на него, а потом зашелся сухим трескучим смехом. Мари вздрогнула, Рихард давно уже так не смеялся. Да, этот русский, вне всякого сомнения, не только красив, но и умен. Его намек на немецкое происхождение русской императрицы действительно следовало оценить.

— Принцесса Анхальт-Цербстская более не принадлежит своей скромной родине, — заметил Рихард.

— За здоровье ее величества, императрицы Екатерины Алексеевны! — гаркнул граф Салтыков и выпил свой фужер, стоя и залпом.

— Не удивительно, что русская императрица так могущественна, если ее подданные принадлежат ей душой и телом, — заметила Лизхен.

— Фройляйн Риппельштайн! — Мари сжала в руку салфетку. — Я бы просила вас соблюдать приличия. Граф Салтыков наш гость, а Россия — великая держава. Вы же не хотите, чтобы мы казались невежливыми/

— Но Мари, ты же сама недавно высказывала недовольство тем, что в России крестьяне являются рабами!

Баронесса опустила глаза, чувствуя себя в высшей степени неловко.

Салтыков, который наблюдал за всей этой сценой словно сторонний зритель, немного оживился.

— Вы совершенно правы. Императрица много размышляет о том, чтобы дать русскому народу общую вольную, но… Увы, народ к этому вовсе не готов. Проверьте, помещики не только используют крестьянский труд — они заботятся о своих людях, они думают о том, как собрать запасы хлеба на случай неурожая, как организовать работы, найти купцов для выгодной продажи. Русский мужик не может сам охватить своим темным умом все тонкости ведения большого хозяйства, да и не хочет этой хвори. Ее Величество думает о своем народе, как о собственных детях, поверьте. Однако я удивлен, что в Пруссии женщины думают о таких серьезных вещах, как внутренняя политика иностранных государств. Признаться, я поражен, и обязательно буду рассказывать об этом в России.

Салтыков наклонил голову, как бы выражая свое почтение Мари, но его улыбка! Почти незаметная, слегка кривящая чувственные губы, в сочетании с блеском в глазах и изогнутой правой бровью… Он издевается? Баронесса не верила, что он и вправду ею восхищен, а если и восхищен, то уж точно не умом! Мари никогда не видела таких мужчин, но много читала о них во французских романах. Такими завсегда описывают соблазнителей, вероломных похитителей девственности и брачных авантюристов. «Надо держаться от него подальше!», — подумала Мари.

— Не желаете ли взглянуть на моих лошадей? — прервал молчание Рихард, обращаясь к гостю.

Мари снова удивленно приподняла брови. Последний, кому предлагалась такая «честь» как увидеть любимых лошадей Рихарда, был герцог Брауншвейгский. Что бы это значило? Или этот русский чрезвычайно важен для Рихарда, или же он просто волшебник, раз сумел так очаровать ее мужа. Барон просто сиял, и даже его отвратительный монокль, что вечно блестел у него в правом глазу во время приемов, куда-то исчез. Рихард действительно был чрезвычайно взволнован, когда услышал, что известный всей Европе граф Салтыков, человек исполняющий личные поручения Ее императорского Высочества, самого сложного и деликатного дипломатического свойства, просит временно остановиться в их замке. Передняя ось его кареты треснула в двух милях от замка фон Штерна, и граф прискакал на лошади в надежде получить помощь. Барон не мог упустить такого шанса. Быть может, удастся стать поставщиком и русского двора, который задает сейчас тон в Европе, тогда процветание роду фон Штернов будет обеспечено на долгие, долгие годы. Хотя… Рихард постарался не думать сейчас об отсутствии наследника.