Моя шоколадная беби - Степнова Ольга Юрьевна. Страница 40

Зря он время потратил на этот архив.

Троллейбус остановился напротив кафе-кондитерской. Март помялся у двери – выходить, не выходить? Там один кусок торта, наверное, стоит все четыреста двадцать пять рублей, которые есть у него в кармане. Завтра не на что будет ехать на работу, придется просить мелочь у матери, а мать спросит: «И за каким хреном нужно было заканчивать этот твой„фак ю“? Чтобы сидеть у меня на шее?!» «Фак ю» – так и только так, называла мама юридический факультет, где учился Март. Она очень хотела, чтобы он выучился на торгового работника.

А еще в этом кафе шныряют юные официантки в коротких юбчонках, которые будут насмешливо его рассматривать, видя в нем прыщавого бедного мальчика, а не сорокалетнего мужика, обремененного серьезной государственной службой. Мама очень гордилась тем, что он так юно выглядел, и говорила: «Это наследственность». К черту такую наследственность.

Троллейбус тронулся, Март так и не вышел. За каким фигом ему это кафе? Лучше он купит торт в кулинарии. И попьет чай на кухне. В пять часов вечера на общей кухне обычно никого не бывает – все соседи еще на работе.

В кулинарии была очередь, а торты в прозрачных коробках поразили его безобразно высокой ценой. Были там и изделия подешевле – в картонных коробках, но Март решил, что ну ее, очередь, и ну его, торт, счастливее от него не станешь. А у бабки Вальки – соседки, пропадает и сахарится от старости варенье в навесном шкафчике. Он возьмет баночку, сдерет бумажечку, перетянутую резиночкой, и наковыряет себе темной, сладкой, сахаристой массы на блюдечко с отбитым краешком (почему-то все блюдечки у них с матерью были с отбитым краешком). И деньги целы будут, и время на очередь не потрачено, и мать не выскажется про «этот его фак ю», и бабке Вальке польза – не пропадет варенье. А обыденность – черт с ней, с обыденностью. Разве можно с такой «наследственностью» бороться с обыденностью? У него разве что паспорт не спрашивают, когда он сигареты покупает. А так – пренебрежительное отношение всех окружающих. Всех. Даже подследственных.

Он пришел домой. И в пустой кухне наковырял варенья в старое блюдце. И мать еще не пришла с работы, и соседи не путались под ногами – было здорово. Март почувствовал почти счастье, когда выпил горячего чаю, а потом – грусть, а потом скуку, потому что привык в это время работать, а не расслабляться дома. И он не знал, что с ним делать – почти счастьем. Были бы у него друзья, он позвал бы кого-нибудь в гости, была бы у него женщина – он пошел бы в гости к ней, но ни друзей, ни женщины у него не было. Друзей не было, потому что неудачников он не любил, а преуспевающие не очень хотели дружить с ним, женщины не было, потому что ну не существует в природе женщины, которая бы ему понравилась. Вернее, не существовало. До тех пор, пока он не увидел эту Катерину Ивановну.

Господи, какая она была!

У нее была тонкая талия, грудь, которая выпирала сильно и непослушно, борясь с тонкой тканью платья. У нее были длинные ноги с тонкими щиколотками и высоким подъемом, шея Нефертити, руки – сильные, нервные, с красивыми пальцами без нелепых длинных ногтей, и розовые, нежные, совсем беззащитные ладони. У нее были буйно-кудрявые волосы, осанка царицы и кожа! Кожа – волшебно-коричневая, неземного, инопланетного оттенка. И нрав у нее был... кроткий у нее был нрав, хотя она упорно хотела доказать обратное.

Март на допросах даже мысленно потискал ее, поцеловал чуть повыше коленки, где красовался огромный расчесанный волдырь от тюремных клопов, потом усадил ее мысленно на свою кухню, напротив себя в халатике, растрепанную – полюбовался и решил: нет, не для него. Слишком дорого она одета, слишком внутренне свободна и слишком сильно чувствует свою женскую силу. Хоть и кроткая, но не пригнет головы, не вынесет ни его билетно-кассовую маму, ни его самого, обремененного малооплачиваемой государственной службой. Ведь не зря все ее возлюбленные – богатые старички. Хотя... уж он бы отмазал эту Катерину Ивановну, если бы она согласилась на то, чтобы он потискал ее, поцеловал, а потом растрепанную, в халатике усадил напротив себя на своей кухне пить с ним чай с засахаренным вареньем.

Жаль, что ее пришлось отпустить за недостаточностью улик, жаль, что у него нет возможности часто видеть ее.

...Скука смешалась с тоской, которая подогревалась тем, что с минуты на минуту должна была придти мать и начать гундеть про «фак ю», про «наследственность», и особенно про то, что она, наверное, никогда не уйдет на пенсию, а так и помрет в своем Доме культуры за кассовым аппаратом.

Март встал, помыл блюдце, чашку, вышел в длинный захламленный коридор, скинул там тапки, поймал ногами раздолбанные ботинки и вышел из дома.

Пожалуй, он сегодня еще поработает.

Пожалуй, он человек, который отдыхать не умеет.

Он решил, что съездит все-таки еще раз в тот крутой дом, поговорит с охранником, порасспрашивает соседей. Может, кто-нибудь вспомнит что-нибудь важное про того переодетого типа, вымазанного коричневой краской.

У шлагбаума Март задержался, чтобы представиться и показать удостоверение охраннику. Он уже успел так сформулировать вопрос, что этот парень в камуфляже наверняка бы почувствовал себя незаменимым помощником доблестных органов, как сзади вдруг загудел трубным басом черный «Мерседес». Охранник ткнул какую-то кнопку, шлагбаум медленно пополз вверх, но черный «мерс» не тронулся с места, продолжая призывно гудеть. Март оглянулся – богатый урод вел себя нагло и шумно. Тонированное стекло плавно опустилось, и огромная белая лапа приветственно замахала Марту. Марта это озадачило. Он терпеть не мог встречаться со своими бывшими подследственными, пусть даже и благодарными.

– Март! – заорал тип из «мерса». – Март, это ты?!

Март нехотя направился к «Мерседесу». Дверь резко открылась, и навстречу ему выскочил огромный, немного грузный, светловолосый тип. Март последовательно признал в нем сначала некогда очень популярного телерепортера, потом своего удачливого отличника-одноклассника, затем закадычного друга по игре в песочнице – Никиту Сытова.

– Ты меня узнаешь?! – Никита радостно ударил Марта по плечу так, что тот отлетел назад, к будке охранника. – Ты меня узнаешь?!!

– Узнаю, – кивнул Март, не разделяя восторга. Он удивился такой бурной радости Сытова. Близкая дружба их связывала только в самом раннем детстве, когда они играли в одном дворе. Сытовы жили в соседнем доме, в отдельной, роскошной квартире и занимали иную ступень на пресловутой социальной лестнице. Но в раннем детстве это совсем ничего не значит, и они до одури носились вместе, удирали от дома подальше, и тогда их мамаши, наплевав на свой разный статус, носились по окрестностям, выкрикивая их имена. Это потом, уже в школе, Сытов осознал свою избранность. Не то, чтобы он стал избегать Марта, он просто перестал его замечать. Затем Март был свидетелем его блестящей телевизионной карьеры, потом Сытов исчез куда-то с экрана, и вот... встретив Марта, орет от радости, толкает в плечо.

– Узнаю, – кивнул Март и постарался улыбнуться.

– Ну, ты даешь! Все одноклассники стали толстыми, лысыми дядьками, а ты таким и остался!

Для Марта это была больная тема – что он «таким и остался», но он улыбнулся и сказал:

– И ты... хорошо выглядишь! Ты живешь в этом доме?

– Живу, черт бы его побрал! Слушай, поехали, посидим где-нибудь! Вспомним наше сопливое детство! Где ты, что ты, как ты?!!

– Я следователь прокуратуры, расследую убийство, которое произошло в этом доме.

– Да тут каждые две недели происходит какое-нибудь убийство! Поехали, посидим!

– Поехали, – решился Март и на всякий случай уточнил: – Ты из второго подъезда?

– Да, из второго! – захохотал Сытов. – Если я видел убийцу, то опишу его в эксклюзивных подробностях! Поехали!

– А можно в кафе-кондитерскую? – спросил Март, когда они уселись в машину.

– Ты сдурел! Там куча мамаш с детьми и влюбленных парочек! Нет, я повезу тебя в очень забойное место!