Контроль - Суворов Виктор. Страница 49

Идет.

Если она где-то между Казанью и Ульяновском, то слева Волга течет почти с севера на юг. Надо все время Волгу слева иметь. Километрах в двадцати-пятидесяти западнее параллельно Волге течет Свияга. Только в обратном направлении – с юга на север. Карту Настя хорошо представляет. Однажды на экзамене по географии ответила она на три вопроса и дополнительный ей: «Назовите притоки Волги». «А я вам нарисую», – отвечает. Взяла мел и на доске сверху вниз провела волнистую линию в форме вопросительного знака. У самого начала точечку поставила – это деревня Волговерховье. Высота над уровнем моря – 228. Вот озера Стерж, Вселуг, Пено, Волго, вот Селижаровка из Селигера течет, вот впадают Молога, Шексна, Кострома, Унжа, вот Тверда подходит. Ой, забыла: тут же река Вазуза, из воды Вазузы водку делают. Вот Гжать впадает в Вазузу, а Вазуза у Зубцова – в Волгу. Вот Лама впадает в Шошу, а Шоша в Волгу, вот подходит Дубна, Медведица, Кашинка… Не знали учителя, что у Волги столько притоков. Вот и до Камы добрались. Притоки Камы рисовать? Нет? И называет Настя деревеньки справа и слева, справа и слева. И города… И глубины реки у городов и ток воды в районе каждого города. А в каком это году такой был сток? Это рекордный – весной 1927 года. Но если хотите, Настя назовет сток в районе любого волжского города в любой год, когда, конечно, был учет. И скорость течения на фарватере.

Смотрел-смотрел старый учитель на Настины рисунки, а потом повернулся к комиссии экзаменационной: «А ведь вы не поняли главного. Она все извилины рек наносит совершенно правильно, смотрите на карту: вот тут Вазуза пошла чуть вправо, а тут чуть влево. Так ведь она по памяти рисует изгибы рек точно так, как они на карте нарисованы…»

Давно это было. Никак учителя понять не могли, откуда у Насти такие знания. А ларчик просто открывался: однажды сосед забыл в их квартире книгу какую-то истрепанную без обложки. Все про Волгу. Насте как раз читать было нечего. А тут – географическое описание Волги. Прочитала все 932 страницы, а прочитав, запомнила со всеми приложениями, со всеми таблицами и схемами, со всеми картами, со всеми городами и деревнями по волжским берегам…

И вот оказалось, что лишних знаний не бывает. Теперь по очертаниям волжского берега определила она свою точку стояния, мысленно рассчитала маршрут.

И пошла.

Пошла в уверенности, что заблудиться невозможно.

Исцарапаны руки колючками и лицо, шнурки изорваны, ногу из ботинка легче вытащить, чем ботинок из грязи. День и ночь. И еще – день и ночь. Солнце точно луч гиперболоида инженера Гарина. Луч солнца так страшен, что не слепит, а сверлит глаза. Еще в первый день оторвала она край куртки, завязала глаза повязкой, только маленькие дырочки для глаз. Все равно слепит ей глаза словно электросваркой. И болит голова. И тело ватное горит.

Но она идет. А солнце свирепствует, как конвоир на расстрельном участке. Никогда в октябре не было такого страшного солнца. Откровенно говоря, и в августе такого не бывало. Потому Настя старается ночами идти. А днями – если только лес впереди. Если нет впереди леса – отдыхает, чтобы всю ночь без остановок идти.

И еще день. И еще ночь. Продирается Настя орешником. Бредет кустами. Оглянется: та гора, которую утром прошла, все еще и к вечеру видна. Кажется, за последние десять часов сто километров позади осталось, сил отдала на тысячу километров, а если разобраться, то больше десяти не наберется.

Знает Жар-птица, что мысль свою все время от дороги отвлекать надо. Ноги пусть несут, глаза пусть видят, но мозг совсем о другом думать должен. О чем? О жизни. Бредет, своим мыслям улыбается.

Идет и идет. Вспоминает всю свою прошлую жизнь. И вдруг открытие. Простое совсем. В ее жизни было и плохое, и хорошее. Так вот у нее оказывается выбор есть: можно жизнь свою сделать счастливой или несчастной. Это так же просто, как выбрать фильм в правительственной гостинице – выбирай, что хочешь: драму, комедию, трагедию, фарс, приключения и вообще что нравится. Так вот, если выбирать в памяти все хорошее, то хорошая жизнь получается. А если вспоминать все плохое, то получается плохая жизнь. От нас самих зависит, что из прошлого наша память выбирает. Захотел жизнь превратить в триумф, скажи себе только: моя жизнь – триумф, и выбирай в памяти моменты великих свершений. Хочешь счастья в жизни – вспоминай моменты счастья. У каждого есть что вспомнить. Как каждый для себя жизнь прошлую сформулирует, такой она для него и будет. Можешь жизнь свою по собственному желанию превращать во что нравится: в приключения или в героическую эпопею. Но если так легко прошлую жизнь сделать счастливой, то почему жизнь будущую не превратить в один яркий взрыв счастья? Надо просто отрицательные эмоции отметать. Надо просто о плохом не думать. Все будет хорошо. Надо только верить, что все будет хорошо. Надо только отрешиться от плохих воспоминаний. Надо только душу не пачкать мечтами о мести, надо злую память давить. Надо прощать людям зло. Надо его забывать. Смеется Настя над собою: многим ли она прощала, многих ли намерена прощать?

Бредет счастливая Настя. Со счета шагов не сбивается. Только каждый шаг все труднее достается. Помнит она счет шагам в каждом марафоне, только не помнит, сколько марафонов прошла, не помнит, сколько дней она идет. Перепутались дни и ночи. Потрескались губы, кожа на лице совсем тоненькая. Скулы под тоненькой кожей как каркас проступают. И ребра каркасом. Голод ее не мучит. И жажда не мучит. Удивляется Настя. Сколько энергии отдано продиранию сквозь орешники и малинники, сколько километров пройдено, должен бы голод проявиться. Не проявляется. Ну и хорошо. Чувствует Настя, что с каждый днем она все легче становится. Почти невесомая. Один вопрос: если энергия расходуется и никак не пополняется, то на чем же она до 913-го километра дойдет?

И решила: на гордости.

Бредет.

На юг. На юг. На юг.

Идет рощами. Чахлыми перелесками. Идет степью. Ложится, когда кто-то на горизонте появляется.

Больше шагов Настя не считает. Решила идти не останавливаясь. Идти, идти, идти. Звенит голова от недосыпа. Знает: остановится – уснет.

Потому не останавливается.

Бредет.

Мираж пред нею на полмира. Мост. Одним концом в берег упирается. Другим – в горизонт. Разъезд пустынный. Это 913-й километр. По откосу: «Слава Сталину!» Рельсы в осеннем мареве. Припекает солнышко и плывут рельсы у горизонта. И поезд на плывущих рельсах дрожит и колышется. Желанный поезд. «Главспецремстрой». Он тут бывает по субботам. До 12-ти дня.

Где они, субботы? Потеряла Настя счет дням. И времени не знает. Давно стукнула часы, давно остановились они, давно их бросила, чтоб руку не давили, чтоб лишнего веса не тащить. И «Люгер» давно бросила. Солдату в походе даже иголка тяжела. А тут «Люгер». Железяка чертова. По бедру все лупил, в Волге ко дну тянул. К чертям его железного. Бросила – и легче идти. Давно бросила его. С ним не прошла бы такой путь. Ни за что не прошла бы.

Потрогала Настя место на бедре, где «Люгер» висел, удивилась: он все еще висит, зараза железная. Все хотела бросить, да так и не дошли руки. Как же она с такой тяжестью столько километров? Сама себе удивляется. А часов точно нет. По солнышку полдень вырисовывается. Жаль, по солнцу часы определять легко, а минуты – не очень. И если верить солнцу, то сейчас «Главспецремстрой» тихонечко двинется и покатит. И покатит. Быстро он разгоняется. Быстро за горизонт его уносит. Черт с ним.

Разве жалко? Понимает Настя, что не настоящий это мост, не настоящий разъезд, не настоящий поезд. Не могла же она, больная, избитая, дойти до магистрали. Не могла. Это сверх человеческих сил. И не могла же она выйти к разъезду прямо в то время, когда «Главспецремстрой» тут стоит. Не могла. Просто ей хочется дойти до магистрали. Хочется встретить поезд. Хочется войти в вагон и упасть. И спать. Не просыпаясь. Спать всегда. И пусть с нее снимут ботинки. Она никогда не будет больше ходить в ботинках.