Последние распоряжения - Свифт Грэм. Страница 8

Он разрешал мне чистить конюшню и кормить Дюка, а еще, иногда, прокатиться с ним на телеге. Только не грузить металлолом. Цок-цок, цок-цок. Потом пришел день, когда он доверил мне вожжи, я взял их и полегоньку выучился править запряженной в телегу лошадью. «Не дергай их, — говорил он, — просто потряхивай и щелкай языком, как будто только собираешься дернуть». А я так и не сказал ему, что эта работа как раз для малышей, только для малышей. В смысле, управляться с лошадьми.

Мы в Бермондси, Рэй. Это тебе не Аскот. [4]

По-моему, именно на телеге, когда я сидел рядом с ним, глядя на зад Дюка, меня начали посещать грязные мысли о женщинах. Это было что-то, к чему мне предстояло перейти. Как будто женщины были какой-то другой разновидностью животных, с которыми я еще не научился ладить. Но переход оказался не таким простым, и однажды в воскресенье, когда я пригласил Дейзи Диксон посмотреть Дюка, зная, что отец уехал с ним по сверхурочному вызову, обнаружилось, что запах конского навоза и мочи почему-то не пробуждает в ней животную натуру. Я не добился желанного результата, хотя заранее подстелил там чистой соломки. Я сказал: «Сюда никто не придет». А она вдруг окрысилась: «Ну и куда мне теперь девать весь этот сахар?»

Потом, через десять лет, когда мой отец уж давно помер, приходит ее младшая сестренка Кэрол и спрашивает меня, не собираюсь ли я продавать двор, потому как ее папка не знает, стоит ли ему покупать грузовик, ежели некуда его ставить. Я думаю: а отчего бы Чарли не спросить самому? И еще думаю: а знает ли она, что мне всегда нравилась Дейзи? Что ей Дейзи рассказывала? И думаю, когда она наклоняется, чтобы прибавить газ на плите: а попка-то у нее аппетитная.

Это был лошадиный мир, вот что это было. Когда я вспоминаю, как сидел рядом с ним на телеге, я думаю не о металлоломе, не о меди, или бронзе, или свинце, или чугуне. Я думаю о Дюке. Думаю о жизни кучеров и мелких торговцев. Я вижу, как он наклоняется вперед, локти на коленях, после того как я забираю у него вожжи, и начинает вертеть головой, точно раньше у него не было времени оглядеться вокруг. Вижу, как он почесывает шею и поправляет кепку. Вижу, как он закуривает — что нам грудь, однова живем, — и делает первую затяжку, выпятив нижнюю губу, а потом потирает подбородок кончиком большого пальца той руки, в которой держит сигарету, и проводит подушечкой этого пальца по лбу, и я знаю, что делаю все то же самое, помимо воли, те же жесты, те же движения.

Не надо мне было продавать двор Винсу.

Ленни

Воскресные выезды в мясном фургоне, будто бы я не помню.

Будто не помню, как они доставляли нам Салли — бывало, уже почти уснувшую, — и моя Джоан говорила: «Может, выпьете чайку?» А Эми отвечала: «Нет, спасибо, мы лучше поедем, отвезем Винса домой». Будто не помню песок у Салли между пальцами ног, и это ее игрушечное ведерко, полное ракушек, и обрывков водорослей, и дохлых крабов, и запах моря, который оставался на ее волосах, на одежде, и бесконечные тюбики лосьона от солнечных ожогов, которые мы на нее выливали.

Мы бы и сами ее вывозили, да только у нас не было денег на поезд, ну и машины, само собой, тоже. Ни машины, ни лавки, ни дома нормального, в общем, еле перебивались, вот что мы делали. По мне, в армии и то лучше было. И я помню, какое лицо было у Эми — хотя, может, я это сам придумал, женщине вроде Эми это чести не делает, — когда она говорила: нет, мы уж поедем дальше. Точно напоминала, что мы живем в сборном домике, а они в кирпичном. Знайте, мол, свой шесток. Они с Джеком ездят к морю на целый день, а мы с Джоан кормим уток в Саутуоркском парке.

И вот Эми стояла у двери, держа Салли за руку, и поглаживала ее по головке, и наклонялась поцеловать, так что мне хотелось ляпнуть: «Зато вот что у нас есть, а у вас нету». Но я помалкивал. Просто глядел, как Эми целует мою дочку, а Джоан рядом тяжко вздыхала.

Что ж, не наша была вина, что бомбы угодили туда, куда они угодили. Не моя была вина, что после моего старика остались только три шиллинга шесть пенсов да овощной лоток на рынке Боро. [5] И не надо забывать, что у Джека с Эми были свои черные полосы, да и у пацана Винса, бедолаги, тоже. Невезенье бывает разное. Так что, может, я сам выдумал это, может, я просто думал: Эми здорово выглядит после целого дня на море, прямо глаз не оторвать. Она у тебя до сих пор конфетка, Джек.

Джек говорил: «Ну, тогда двинули, Эми». А Винси сидел там наверху, в кабине, и ждал, пока его отвезут в постельку, но не выглядел таким уж сонным, потому что он тоже смотрел на Эми и Салли, пока они стояли у нас на пороге, и видно было, как он надеется, что Салли обернется и помахает ему на прощанье.

Да, свободный денек нам очень даже не помешал бы. Я говорил, что последний пляж, где я загорал, был в Салерно, да и не то чтобы я любитель пляжей, но отдохнуть денек — это бы нам не помешало. Я с удовольствием поглазел бы на Эми в купальнике. Но я считаю, когда у тебя дети, это твой долг — специально вытаскивать короткую соломинку. Да и не влезли бы мы на сиденье ихнего фургона — непонятно, как они вчетвером там умещались. Так что все это делалось ради Салли. И ради Джека с Эми, конечно, особенно ради Эми. А мы вроде как ничего не понимали.

Джоан говорит: «Наши ребята — они прямо как брат с сестрой стали, правда?»

Но однажды Салли приходит домой из школы и говорит, что на переменках рассказывают про Винса всякие гадости. Что у него, мол, винтиков в голове не хватает. Как у его старшей сестры. И что его тоже надо засадить в больницу, в Барнардовскую больницу. Хотя если подумать, ему все равно светило либо то, либо другое, или сиротский дом, или психушка. Она говорит, что Винс то и дело ввязывается в драки и она уже сама не знает, чему верить.

Так что мы решаемся на объяснение. Салли тогда, наверно, лет десять было. Мы говорим, что этого ни одна живая душа знать не должна, но ей мы доверяем. Вообще-то все это было похоже на сказку, на необыкновенную историю вроде тех, какие специально выдумывают для детей.

Как много лет назад, когда они только поженились, у дяди Джека и тети Эми — которые ей не настоящие дядя и тетя, но это для нее не новость, — родилась маленькая девочка по имени Джун. Но она была не обычная девочка, она родилась неправильно, за ней нужен был особый уход. Это иногда случается — редко, почти никогда, но все-таки случается. И тетя Эми знала, что другого ребенка ей уже не родить, по крайней мере без того же риска, так что ее нельзя назвать счастливой женщиной. Ну и Джек, конечно, был не в восторге.

Потом началась война. На Бермондси стали падать бомбы, и одна из них упала на дом, где раньше жили твои мама с папой, но это ладно, после расскажем, а вот другая угодила в дом Причеттов, где как раз появился новый член семьи по имени Винс. Винсент Иэн Причетт, если уж хочешь знать: сокращенно ВИП. [6] Спасибо родителям, удружили. Это было на Пауэлл-роуд, там теперь многоквартирные дома, и оттуда рукой подать до Уилер-стрит, где тогда жила тетя Эми. В июне сорок четвертого, большой снаряд. Еще бы неделя, и миссис Причетт с Винсом эвакуировали бы, отправили куда-нибудь в безопасное место. В том месяце Джун как раз исполнилось пять лет. Потому ее так и назвали, что родилась в июне. Мистер Причетт был дома, он приехал в отпуск — ему, можно считать, не навезло, а может, и повезло, это как посмотреть. А твой папа и дядя Джек оба дрались с немцами, хотя тогда мы друг о друге и слыхом не слыхали.

В общем, от семьи Причеттов немного осталось. Только один Винс, который тогда был похож на мячик и, как мячик, выскочил наружу без единой царапинки. И, если ты еще не догадалась, именно Эми взяла Винса к себе и стала смотреть за ним и воспитывать его, как собственного сына. Может, ты понимаешь или еще поймешь, когда будешь постарше, что у нее была "а то не одна причина.

вернуться

4

Аскот — знаменитый ипподром близ Виндзора.

вернуться

5

Один из старейших лондонских рынков овощей и фруктов (букв., «городской рынок»).

вернуться

6

Эти инициалы совпадают с начальными буквами слов Very Important Person — «очень важная персона».