Нет повести печальнее на свете... - Шах Георгий Хосроевич. Страница 31

– Помню.

– Под таким названием во всех крупных городах есть дома для ночлега заезжих матов.

– Что из того, и у нас есть такие дома под вывеской «Спелое зерно».

– А то, что мы снимем там номер.

– Будет то же, что и в мотеле. Инструкции для роботов везде одни.

– Конечно, если мы сунемся в открытую.

– То есть ты предлагаешь…

– Вот именно. У вас, мужчин, никакой смекалки. Сначала я снимаю номер, причем прошу на первом этаже, – кто посмеет отказать внучке великого Капулетти! – а потом ты влезаешь в окно.

Ром загорелся.

– Ты гений, поехали. – Уже в экомобиле его охватили сомнения: следует ли оставлять следы, ведь знатная фамилия Улы сразу привлечет внимание? Хотя им всего лишь переночевать.

Первая часть плана Улы прошла как по маслу. Когда она предъявила паспорт, администратор-робот чуть было не разломился в пояснице и отвел ей люкс с шикарной балюстрадой, куда забраться такому атлету, как Ром, не стоило никакого труда. Ром спрятался в кустах, окружавших гостиницу сплошной стеной, и стоило Уле подать условный сигнал – трижды выключить и включить свет, как через минуту он был в номере.

Они сразу же погасили огни, чтобы никто из служителей не мог обнаружить столь вопиющего нарушения общепринятых правил. Им и не нужен был свет, тьма была для них желанным прибежищем, надежным покровом для неистовых любовных ласк. Тогда, в первый раз, в комнате Улы, их сдерживало и опасение быть застигнутыми, и природное целомудрие, и ощущение греховности связи, в которую они вступили, бросив вызов всем порядкам и установлениям, воле родителей, предостережениям наставников. Теперь все было иначе: они избавились от первой стыдливости, ощущали себя мужем и женой, были предоставлены самим себе.

И опять Ром и Ула, повторяя свою игру, отключили апов, чтобы слышать друг друга на родных языках, и в лишенных эмоций математических формулах, в пахнущих землей грубых и сочных символах земледелия искать и находить одну всепобеждающую проникновенную мелодию любви.

…Ула проснулась первой, услышав шум за дверью. Она разбудила Рома, и несколько секунд они лежали молча, пытаясь понять, что происходит. В коридоре кто-то громко разговаривал, затем в дверь номера постучали – сначала робко, потом настойчиво. Ула показала Рому глазами на балюстраду, он мигом оделся и, тихо выбравшись из комнаты, спрыгнул в кусты. Здесь его ожидал сюрприз: Ром чуть не столкнулся с притаившимся там роботом. Погашенный фонарь, который обычно монтировался в поясной части этих механизмов, не оставлял сомнения, что он поставлен часовым на случай бегства из здания. Только две линзы, заменявшие глаза, мерцали слабым зеленоватым светом, и Ром замер, как человек, завороженный взглядом змеи. Он лихорадочно взвешивал свои шансы. Вступать в борьбу с этой грудой металла было бессмысленно. Он знал, что робот не причинит ему вреда, а просто охватит своими клещами и доставит куда следует. Ему не раз приходилось наблюдать, как действуют роботы-полицейские. Оставалось одно: перехитрить машину. Но как?

И тут случилось невероятное: робот повернулся к нему спиной, явно давая понять, что не собирается его задерживать. В порыве признательности Ром похлопал его по плечу и кинулся вон из ловушки, какой оказались гостеприимные на первый взгляд «Дважды два».

Ула с трепетом наблюдала за всей этой сценой из окна комнаты. Убедившись, что Ром в безопасности, она накинула халат и отворила дверь. В номер ввалился незнакомый ей толстый усатый человек в сопровождении администратора и той самой физы, которая в обед наставляла ее на путь истинный.

– Приношу извинения, синьорита, – елейно сказал толстяк, – но мы обязаны проверить поступивший сигнал общественности.

– Эта мегера и есть ваша общественность? – спросила Ула, указывая на жительницу Милана.

– Я никому не позволю себя оскорблять, – завопила та, – особенно потаскушке, якшающейся с вертопрахами из чужих кланов!

Ула молча подошла к ней и ударила по лицу.

– Что же это делается?! – окончательно разъярилась миланка, хватаясь за щеку. – Я выследила молодых развратников, заботясь о морали вашего клана, – накинулась она на усатого, – а вы молча смотрите, как надо мной совершается безобразная расправа! Я буду жаловаться самому Великому математику, вам не поздоровится.

– Возьмите себя в руки, – хладнокровно сказал толстяк, – вы первая ее оскорбили, и поделом вам. Синьорита Капулетти, – обратился он к Уле, – я попечитель этой гостиницы в местной общине матов и прошу вас только сказать: вы одна в номере?

– Вы все спелись, – продолжала кричать миланка, – клановая солидарность, но я вас выведу на чистую воду!

Усатый просто от нее отмахнулся и даже подмигнул Уле, давая понять, чтобы она не обращала внимания на эту спятившую ханжу.

– Я понимаю, синьор, что вы исполняете свой долг, – вежливо сказала Ула. – Вы можете убедиться сами, что в номере никого, кроме меня, нет.

– Да, я вижу, – с поспешностью сказал попечитель. И обернувшись к миланке, заявил: – Вы будете отвечать за гнусный навет. Я сообщу об этом возмутительном происшествии в миланскую общину физов.

– Вы ее покрываете! – крикнула та. – Вы даже не хотите осмотреть комнату, он, вероятно, спрятался в шкафу.

– Смотрите сами, – с презрением сказала Ула и стала распахивать дверцы многочисленных шкафов люкса. Миланка следовала за ней по пятам, потом опустилась на колени, чтобы обследовать пространство под кроватью. Вдруг ее осенило: – Посмотрите на постель, смяты обе подушки.

– Я имею обыкновение спать на двух подушках сразу, – отпарировала Ула. – Вы что-нибудь имеете против?

– Тогда остается одно: он ушел через балкон.

– Это невозможно, – вмешался попечитель, – там стоял на страже робот.

– Допросите его.

– Хорошо, я сделаю это в вашем присутствии, чтобы у вас не осталось никаких оснований для обвинения местных властей в пристрастии. – Он подошел к окну и кликнул робота. Через секунду тот вошел в комнату, почтительно поклонился и застыл у дверей.

– Ваш порядковый номер?

– 327-й серии М.

– Вы были поставлены у балюстрады люкса с поручением не выпускать никого?