Профессионалы - Шакилов Александр. Страница 74

Толчок — и резкая, пронзительная боль в груди. Зуд татуировок.

Озноб.

Акиру трясёт и…

Ослепляющая вспышка — так взрываются шарики-гранаты убийц-синоби. Темно — зрение в минус. Акира моргает, он давит на веки «кошачьими глазами» — и картинка слегка проясняется. Вместо старика-индуса — кумо, паук-оборотень. Монстр-арахнид поднимается, и Акира понимает, как же чудовище огромно — мерзкая головогрудь «затылком» упирается в потолок вагона.

Трамвай неимоверно качает. Биомехи-компостеры, как с цепи сорвались, — клацают зубами. Сейчас Акира не решился бы продырявить талончик.

Сгустки.

Слизь.

Туман?..

Там где только что сидели буракумины-мусорщики, что-то происходит, нечто аморфное и лишённое плоти шевелится, пытаясь пронзить защитные покровы реальности и войти в мир людей, почтить своим мерзостным присутствием вагон. Туман? слизь? сгустки? — всё это вместе взятое превращается в троицу приведений-юрэй. Из двоих мусорщиков — три штуки приведений. Акире кажется, что это как бы неравноценный обмен. Ну, почему не два на два? Или, скажем, два на одного? Или, лучше, два на половину приведения? На нижнюю часть?

В вагоне — полумрак, вязкая серость. И тяжело дышать, что-то жилистыми лапами сдавливает грудь, кожистыми перепонками крыльев мешает кислороду протолкнуться в лёгкие и длинными мохнатыми ушами чешет сердечко за клапана-желудочки, что это?! И здесь не слава Будде?! Огромное мускулистое тело — вместо одного вполне приличного байкера. И, понятно, кинжалы-клыки, облагороженные гнойно-зелёной слюной, в наличии. И ветвистые рога тоже имеются.

Растмана? А нет теперь ямайца. Есть второй демон-они — когтями-пятками царапает пол вагона, фыркает смрадным паром, трясёт гривой и поправляет набедренную повязку из тигровой шкуры.

Все в сборе?!

Вроде в вагоне больше пассажиров не было…

А значит…

— Добро пожаловать, жители Ада-Дзигоку!! — что есть силы вопит Акира-феникс, Акира-феникс неимоверно напуган. — Милости просим!! Откушайте от наших щедрот, не побрезгуйте!!

Восемь покрытых бурой шерстью лап хрустят сегментами сочленений. Острые лезвия-шипы выглядят весьма внушительно. Бугрятся могучие мышцы, толстое, переливающееся всеми цветами радуги, брюхо волочится по вагону, марая пол мерзостной слизью, которая тут же застывает красной нитью.

Кумо.

Оборотень.

Тварь из кошмарных снов.

Татуировки Акиры горят огнём, хочется расчесать кожу до крови, выдрать ногтями проклятые профсоюзные рисунки, мешающие нормально жить, быть как все — быть одному из многомиллионного стада любителей.

Жар.

Живот разрезали, засыпали вовнутрь углей, и зашили кое-как.

Один из они, напрягая мощную шею и цепляясь лапами за поручни, движется к фениксу. Второй на ходу трансформируется, плывёт нестабильными образами — вот посреди вагона стоит классический «Харли Девидсон»: амортизатор, вилка, карбюратор, трамблёр, шкивы, бензонасос, крокодиловая кожа кресел — идеал, красота. А в следующее мгновение — косматая морда и спутанная шерсть.

Жар.

Пупок разрывает от жара, лопается истлевшая кожа — сейчас, сейчас огонь вырвется наружу, испепеляя всё на своём пути.

Сгустки, слизь, туман — это юрэй: полупрозрачные, похожие на желе лица, постоянно меняющие очертания и форму: глаза, ресницы, глаза — то здесь, то там, то открываются, то прячут взгляды, вспухают нарывами на худых руках, на изгибах аморфных локтей, вскакивают чирьями на полупрозрачных подбородках. Быть может, приведения надеются загасить пламя феникса потусторонней влагой?

Жар. Сколько же огня накопилось в Акире?!! — сотни тонн углей сгоревших зданий, температура расплавленного пластика и треснувшего бетона перекрытий, бугры рубероида и смрад палёной стекловаты, истлевшая мудрость исковерканной словами бумаги и треск окислённых терабайтов. Каждый феникс — аккумулятор. Пожар — ещё один рубец, ещё одна рана. Жар — гной из свища. Воскрешение — отсрочка, хе-хе, перерывчик небольшой: день, два, три, пять — и феникс будет харкать лёгкими и мечтать о пожаре, бредить и вспоминать серебро, проколовшее плазму и осиновые опилки, сгорающие без дыма под хвостом огненной саламандры.

Наму Амида-буцу! Наму Амида-буцу! Наму…

Трамвай резко затормозил. Двери распахнулись. Акира взглянул в окно — огромные противоракетные ангары-конуса, построенные по технологии Чужих.

Инкубаторы?!

Как?! Почему?! Сюда даже рельсы не проложены?!

Магия-Анмийоджи! — не иначе!

Джамала тащили под локти, запястья же крепко связали оптобечевой, от груза бандольер с магазинами милостиво освободили. Надо признать, со снайпером обращались крайне осторожно: не роняли без надобности и пинали не слишком часто.

Если б не испорченное воздержанием зрение — убить! застрелить! — можно было бы пофантазировать на тему озабоченных дамочек из секты амазонок, да в кожаном белье, с хлыстами…

Джамал напрягся — незаметно — ровно настолько, чтобы активировать «летучие мыши», набитые иглой профессионального художника на внутренней поверхности век. Ночное зрение. Монохромное, серое.

Джамал, покачиваясь и едва переставляя ноги, поглядывал по сторонам. Люди, много людей. Джамал и подумать не мог, что в Инкубаторах проживает столько народу!

На фоне серых конусов-ангаров — чёткие, ровные ряды молодых парней. Серых парней. Парней в камуфляжах: разводы светло и тёмно-серых пятен, нашивки, погоны, закатанные рукава. И все парни — одного роста. И все — на одно лицо.

Клоны!!

Боевые клоны!!

— Слышь, красавчик, ты черепом не верти, да? А то, не ровен час, отвертится череп-то?

Снайпер послушно опустил голову: думай, Джамал, думай! — хмель вышибло ударом об асфальт. Снайпер прикидывал расклад, сопоставлял факты, анализировал информацию.

Думай, Джамал, думай!

Перед «летучими мышками» — дорога, асфальт, мусор.

— Жена моя у вас. — Как бы между прочим, не поворачивая головы, сказал Джамал.

— Была твоя, стала наша. — Довольный смешок. Ехидный смешок.

— Я скучаю.

— Ничего, красавчик, сейчас мы удовлетворим все твои естественные потребности!