Дальний умысел - Шарп Том. Страница 36

– А потом они, кажется, подозревали мафию.

Френсик опять сглотнул. Еще того не легче.

– Мафию? Чем Пипер мог насолить мафии? Да бедняга вообще…

– Не Пипер, Хатчмейер.

– Ты имеешь в виду, что мафия совершила неудачное покушение на Хатчмейера? – огорченно спросил Френсик.

– Ничего я в виду не имею, – сказала Соня. – Я рассказываю тебе, что слышала от полиции: по их словам, Хатчмейер якшался с преступным миром.

– Если они хотели прикончить Хатчмейера, при чем тут Пипер?

– Ну ведь Хатч и я были на яхте, а Пипер с Бэби…

– Что за бэби? – испуганно спросил Френсик, наспех расчищая загроможденную сцену преступления для новых ужасающих подробностей.

– Бэби Хатчмейер.

– Хатчмейер? Я и не знал, что у этой скотины…

– Да нет у него детей. Миссис Хатчмейер. Ее звали Бэби.

– О господи, – сказал Френсик.

– Нельзя быть таким черствым. Тебе как будто все безразлично.

– Мне? – сказал Френсик. – Как это безразлично! Совершеннейший ужас. Так ты говоришь, мафия…

– Не я говорю, полиция говорит. Они думают, что это была попытка запугать Хатчмейера.

– И запугали? – спросил Френсик, надеясь найти в ситуации хоть что-нибудь утешительное.

– Нет, – сказала Соня, – он злой, как черт. Говорит, что подаст на них в суд.

– В суд? – ужаснулся Френсик. – Что значит – в суд? На мафию в суд не подашь и к тому же…

– Не на мафию. На полицию.

– Хатчмейер в суд на полицию? – спросил Френсик, окончательно потеряв нить.

– Ну, сначала они же на него подумали. Допрашивали несколько часов, оказывали давление. Ему еле поверили, что он был со мной на яхте. А тут еще эти канистры.

– Канистры? Какие канистры?

– Которыми я его обвязала.

– Ты обвязала Хатчмейера канистрами?

– Пришлось, а то бы он утонул.

Френсик не нашел в этом особой логики.

– По-моему, если бы… – Он осекся, не став выражать сожаления, что Хатчмейер не утонул. Между тем все бы очень упростилось.

– И что ты собираешься делать? – спросил он наконец.

– Не знаю, – сказала Соня, – пока побуду здесь. Следствие не кончено, мне даже переодеться не во что… ах, Френзи, все это так ужасно! – И она снова расплакалась.

Френсик подумал, чем бы ее приободрить.

– Кстати, рецензии в воскресных газетах были одна лучше другой, – сказал он, но Соню это ничуть не утешило.

– Как ты можешь сейчас говорить о рецензиях? – возмутилась она. – Тебе просто наплевать, вот и все.

– Ну что ты, милая, вовсе мне не наплевать, – запротестовал Френсик, – это такая трагедия для всех нас. Я сию минуту звонил мистеру Кэдволладайну и объяснил ему, что его клиенту придется теперь подождать с деньгами.

– С деньгами? У тебя одни деньги на уме. Мой милый Питер погиб, а ты…

Френсик выслушал обвинения себе, Хатчмейеру и какому-то Макморди: каждый из них и все вместе, как считала Соня, думают только о деньгах.

– Я понимаю твои чувства, – сказал он, когда она остановилась перевести дыхание, – но дело есть дело, и если Хатчмейер узнает, что Пипер – не автор «Девства»…

Но телефон замолк. Френсик укоризненно посмотрел на него и положил трубку. Оставалось надеяться, что Соня соберется с духом и что полиция не станет расследовать прошлое Пипера.

В Нью-Йорке Хатчмейер был настроен совсем наоборот. Он считал, что полиция – это свора кретинов, неспособных ничего толком расследовать. Он уже снесся со своими юристами, и те решительно отсоветовали подавать в суд на шефа Гринсливза за незаконный арест, потому что Хатчмейера не арестовывали.

– Этот ублюдок продержал меня несколько часов в одном одеяле, – доказывал Хатчмейер. – Они светили мне лампой в лицо, а вы говорите, я не имею права на возмещение. Должен быть закон, который защищает невинных граждан от подобных посягательств.

– Вот если бы какие-нибудь следы рукоприкладства, тогда бы можно было попробовать, а так…

Не сумев раскачать на дело своих юристов, Хатчмейер взял за глотку страховщиков, но с теми оказалось не легче. К нему прибыл мистер Синстром из Отдела рекламаций и выразил некоторые сомнения.

– Как, то есть, полиция необязательно права насчет террористов? – опешил Хатчмейер.

Глаза мистера Синстрома холодно блеснули за очками в серебряной оправе.

– Три с половиной миллиона – это большие деньги, – сказал он.

– Конечно, – согласился Хатчмейер, – зато и взносов я вам выплатил немало. Что вы вообще-то хотите сказать?

Мистер Синстром заглянул в свою папку.

– Береговая охрана выловила шесть чемоданов, принадлежащих миссис Хатчмейер. Это во-первых. В них были все ее драгоценности и лучшая часть гардероба. Это во-вторых. В-третьих, чемодан мистера Пипера был также на борту катера и, как мы удостоверились, содержал все его вещи.

– Ну и что? – сказал Хатчмейер.

– Таким образом, если это политическое убийство, то представляется странным, что террористы заставили погибших упаковать чемоданы, погрузили их на борт, а затем подожгли дом и катер. Это расходится с обычными террористическими акциями. Картина несколько сдвинутая.

Хатчмейер яростно сощурился.

– Если вы намекаете, что я умышленно подставил под катер себя и свою яхту, лишь бы потопить свою жену и самого многообещающего автора…

– Отнюдь, – возразил мистер Синстром. – Я лишь говорю, что в это дело необходимо вникнуть поглубже.

– Ну, давайте вникайте, – сказал Хатчмейер, – а когда вникните, выкладывайте мои деньги.

– Не беспокойтесь, – сказал мистер Синстром, – мы доберемся до сути дела. Три с половиной миллиона нас к этому обязывают.

Он встал и направился к двери.

– Да, кстати, может быть, вам будет любопытно узнать, что поджигатель прекрасно ориентировался – например, без труда отыскал бензохранилище. Возможно, это был кто-нибудь из домашних.

У Хатчмейера осталось беспокойное ощущение, что мистер Синстром и его помощники, в отличие от полиции, слабоумием не страдают. Из домашних? Хатчмейер обдумал его слова. И все драгоценности в чемодане. Ну, а если… может, Бэби и правда решила сбежать с этим поганцем Пипером? Хатчмейер не отказал себе в довольной улыбке. Если так, то поделом получила, гадюка. Только вот не всплыли бы опасные документики, препорученные ее юристам, это не дай бог. Ну что бы ей умереть как-нибудь попроще, скажем от того же инфаркта?

Глава 16

Особняк Ван дер Гугенов в Мэне остался пустовать со спущенными шторами и зачехленной мебелью. Как и обещала Бэби, уехали они очень просто. Покинув Пипера в полумраке спальни, она пешком пошла в Белсуорт и купила там подержанный автомобиль.

– В Нью-Йорке бросим его и подыщем что-нибудь получше, – сказала она, держа путь на Юг. – Не надо оставлять за собой хвостов.

Пипер, лежавший на полу кабины у нее за спиной, не разделял ее оптимизма.

– Пока обошлось, – проворчал он, – только ведь раз наших тел не отыскали, значит, будут искать нас. Это же само собой разумеется.

– Они решат, что тела унесло отливом, – невозмутимо заявила Бэби. – Так бы и было, если б мы утонули. И я слушала в Белсуорте, что найдены наши чемоданы, а в них твой паспорт и мои драгоценности. Стало быть, нас нет в живых. Не такая я женщина, чтобы расстаться с жемчугом и бриллиантами, пока меня бог не приберет.

Пипер счел этот ход мысли довольно убедительным. «Френсик и Футл» в его смерть безусловно поверят, но без паспорта и гроссбухов…

– Рукописи мои тоже найдены? – спросил он.

– Об этом речи не было, но, уж наверное, где паспорт, там и рукописи.

– Не знаю, как мне быть без рукописей, – сказал Пипер. – Это труд всей моей жизни.

Он лежал, глядел, как мелькают в синем небе верхушки деревьев, и думал о труде своей жизни. Теперь он не допишет «Поиски утраченного детства» и не станет признанным гением. Все его надежды пожрало пламя и поглотила пучина. На остаток дней в земной юдоли ему суждена посмертная слава автора «Девства». Это была невыносимая мысль, и Пипер проникся решимостью избавиться от чужой славы. Наверное, как-нибудь можно опубликовать опровержение. Но опровергать из-за гроба – дело нелегкое. Вряд ли можно просто написать в литературное приложение «Тайме», что «Девство» – не его роман и что «Френсик и Футл» уговорили его выдать себя за автора в своих корыстных целях. И подпись: «Покойный Питер Пипер»… Нет, это абсолютно исключено. А с другой стороны – нельзя же войти в историю литературы автором порнографического романа! Пипер спорил сам с собой, пока не уснул.