Звездный час Уилта - Шарп Том. Страница 49

Уилта снова запихнули в машину и отвезли домой к Глаусхофу. Едва Уилт в больничном халате оказался на кровати в форме сердечка, перед ним предстало видение в черных сапогах, поясе с подвязками, красных трусиках и черном бюстгальтере с розовой оторочкой. Открытые части тела отливали загаром, ибо миссис Глаусхоф частенько подвергала себя воздействию кварцевой лампы. И алкоголя: с тех пор как Глауси, как она прежде называла мужа, устроил ей разнос за амурничанье с лейтенантом Харой, миссис Глаусхоф то и дело прикладывалась к бутылке виски. Или даже к флакону Шанели №5. Впрочем, может быть, она использовала духи по прямому назначению – Уилт не разобрал. Ему было не до того. Он совсем растерялся, когда к нему подвалила пьяная потаскуха и сказала, что ее зовут Мона.

– Как?

– Мона, малыш, – мурлыкнула миссис Глаусхоф и, дыхнув ему в лицо перегаром, потрепала по щеке.

– Я вам не малыш!

– Нет, пупсик, ты мне малыш. Слушайся мамочку.

– Вы мне вовсе не мать, – Уилт предпочел бы, чтобы шлюха была его матерью, тогда бы она уже десять лет назад отдала Богу душу.

Рука миссис Глаусхоф скользнула под халат Уилта.

– О черт, – вырвалось у него. Проклятое зелье вновь напомнило о себе.

– Так-то лучше, малыш, – прошептала миссис Глаусхоф, чувствуя, как Уилт весь напрягся. – Ты не робей, я тебя так осчастливю…

– Осчастливлю, – поправил Уилт. В его положении остается тешить себя только знанием правил грамматики. – Если вы думаете, будто… ой!

– Ну что, будешь слушаться мамулю? – спросила миссис Глаусхоф и языком раздвинула ему губы.

Уилт попытался заглянуть ей в глаза, но никак не мог поймать ее взгляд. Ответить он тоже не мог – боялся разжать зубы: змеиный язык миссис Глаусхоф, от которого во рту появился привкус табака и алкоголя, бойко ощупывал его десны, норовя проникнуть глубже. Сгоряча Уилт уже примеривался оттяпать мерзкий язык, но распутница впилась в такую часть его тела, что о последствиях страшно было подумать. И Уилт стал размышлять о более отвлеченных материях. Какого черта на него все шишки валятся? То какой-то полоумный изверг, потрясая револьвером, грозит размазать его мозги по потолку, если Уилт не расскажет ему про бинарные бомбы, а через полчаса он уже лежит на кровати, застеленной покрывалом, и эта похотливая тварь вцепилась ему в причинное место. Чем объяснить этот несусветный бред? Объяснения Уилт найти не успел: миссис Глаусхоф убрала язык.

– Малыш бяка, обижает мамочку, – простонала она и молниеносно куснула его за шею.

– Ну это как сказать, – буркнул. Уилт, клятвенно обещая себе как можно чаще чистить зубы. – Дело в том, что…

Миссис Глаусхоф всей пятерней ухватила его за физиономию и промяукала:

– Розанчик!

– Рофанфик? – с трудом выговорил Уилт.

– Губки у тебя, как розанчик, – миссис Глаусхоф еще сильнее впилась когтями ему в щеки. – Не ротик, а розочка.

– А по вкуфу не похофе. – заметил Уилт и тут же пожалел. Миссис Глаусхоф взгромоздилась на него, и перед самым его носом появился сосок, торчащий из розовых кружев.

– Пососи у мамы сисю.

– Пофла к ферту, – огрызнулся Уилт. Но развить эту мысль ему не удалось. Миссис Глаусхоф навалилась на него грудью, и ее сосок заелозил по его лицу. Уилт начал задыхаться.

За стеной в ванной Глаусхоф тоже задыхался – от бешенства. Он следил за происходящим через полупрозрачное зеркало, которое установил для того. чтобы, лежа в ванной, любоваться, как миссис Глаусхоф надевает наряд его мечты. Глаусхоф уже клял свою хитрую уловку на чем свет стоит. Хитрость называется. Эта шалава совсем совесть потеряла. Патриот Глаусхоф надеялся, что жена просто-напросто вскружит голову русскому шпиону и тем самым тоже выполнит свой патриотический долг. Но трахаться-то с ним зачем? И хуже всего, что обольщала она с явным удовольствием.

Глаусхофу же эта сцена никакого удовольствия не доставляла. Он скрежетал зубами и старался не думать про лейтенанта Хару. Легко сказать – «не думать». А ну как Хара лежал на этой самой кровати и Мона тешила его таким же вот манером? В конце концов Глаусхоф не выдержал, вылетел из ванной в коридор и завопил:

– Ты что же это делаешь, а? Тебе было сказано растормошить стервеца, а ты его возбуждаешь!

– Чего ты бузишь? – удивилась миссис Глаусхоф. поднося к лицу Уилта другую грудь. – Думаешь, я не понимаю, что делаю?

– Я не понимаю, – хрюкнул Уилт. Теперь он мог хоть немного отдышаться.

Миссис Глаусхоф слезла с него и направилась к двери.

– Я думаю, что ты… – начал Глаусхоф.

– Топай отсюда! – взвизгнула миссис Глаусхоф. – Этот парень на меня уже конец навострил!

– Да уж вижу, – проворчал Глаусхоф. – Растормошила, нечего сказать. Дура набитая.

Миссис Глаусхоф стащила сапог.

– Ах, дура? – заголосила она и с завидной меткостью швырнула сапог в голову мужа. – Чтоб меня еще всякий хрыч недоделанный дурой обзывал? Да у тебя же встает, только когда я расхаживаю в этих сапогах, как нацист какой-нибудь, – в дверь полетел второй сапог. – Пока не разоденусь, как Гитлер, ты и на мужика не похож. Смотреть противно. А у этого парня хрен, по сравнению с твоим, – прямо как монумент Вашингтону.

– При чем тут мой хрен? Пойми ты: это коммунист, шпион! Опасный тип!

– Ишь ты, – хмыкнула миссис Глаусхоф и сняла бюстгальтер. – Опасный, говоришь?

– Неправда, я не опасный, – возразил Уилт, потихоньку сползая с кровати. Между тем миссис Глаусхоф, пошатываясь, стягивала с себя пояс.

– Предупреждаю, ты влипнешь в историю, – взывал Глаусхоф. Он отступил подальше от двери, чтобы супруга еще чем-нибудь его не зашибла.

– Уже влипла! – рявкнула миссис Глаусхоф, захлопнула дверь и заперла на ключ. Уилт и ахнуть не успел. как она выбросила ключ в окно и двинулась на него.

– Ну, Красная площадь, вот и я.

– Я не Красная площадь! Почему все думают, будто…

Но миссис Глаусхоф не думала – она действовала С неожиданной ловкостью она повалила Уилта на кровать и, встав рядом на колени, склонилась над ним.

– Ну малышик, ну что ты, как не родной? – простонала она. Что должно было за этим последовать, Уилт догадался без труда. И он на деле доказал, что Глаусхоф не зря назвал его опасным типом: ошалев от ужаса, Уилт укусил настырную майоршу за ляжку.

Глаусхоф у себя в ванной одобрительно крякнул.

– Отменить свои приказы? Отменить свои приказы? – от удивления генерал Бельмонт понизил голос на несколько децибелл. – На территорию базы проникает вражеский агент, возникает угроза диверсионного акта, а вы требуете, чтобы я отменил свои приказы?

– Не требую, а прошу, генерал, – мягко поправил полковник Эрвин. – Я просто объясняю, что в политическом отношении ваши приказы могут иметь нежелательные последствия.

– А если оголтелый фанатик взорвет базу к чертовой матери, это как – желательные последствия? Я этого не допущу. Не хочу, чтобы на моей совести была гибель тысяч невинных американских военнослужащих и членов их семей. Майор Глаусхоф делает именно то, что необходимо в данной ситуации. Никто не знает, что проходимец у нас в руках. Пусть Глаусхоф ему все ребра переломает, я и слова не скажу. Я не…

– Маленькая поправка, сэр. Кое-кому уже известно, что Уилт у нас в руках. О нем справлялись по телефону сотрудники британской полиции. А только что охрана у главных ворот спровадила женщину, которая называла себя его женой. Если пресса узнает…

– Пресса? – завопил генерал. – Чтоб я этого поганого слова не слышал! Я отдал майору приказ исключительной важности, директива номер один: не допускать вмешательства прессы. Этот приказ я не отменю ни под каким видом.

– Я и не предлагаю. Я только хочу сказать, что из-за непродуманных действий Глаусхофа мы рискуем привлечь к себе внимание прессы. Мировой прессы.

– Черт, – генерал поежился. Он уже представлял, как журналисты, взгромоздив телекамеры на грузовики, со всех сторон стекаются к базе. А там, глядишь, и бабы из антивоенного движения пожалуют. Генерал поспешил очнуться от этого кошмара – Почему вы считаете, что Глаусхоф действует непродуманно?