Звездный час Уилта - Шарп Том. Страница 50

– Он перегибает палку. Из-за особого режима секретности складывается впечатление, что на базе не все в порядке. Это первая ошибка Надо вернуться к обычному режиму, и подозрения утихнут. Ошибка номер два: на базе задержан британский подданный, и если вы позволили майору переломать ему все ребра – а я подозреваю, что…

– Я ему ничего такого не позволял. Я только дал разрешение… ну, в общем, допросить его и… – генерал замялся и, подпустив в голос проникновенные нотки, продолжал: – Да поймите, Джо. Глаусхоф. конечно, олух, но ведь добился же он от Уилта признания в шпионаже. Надо отдать ему должное.

– Это признание – ложь от первого до последнего слова. Я проверил: послал запрос и получил отрицательное подтверждение – чтобы смягчить удар, полковник перешел на привычную для генерала канцелярскую тарабарщину.

Генерал забеспокоился:

– Я не знал. Отрицательное подтверждение? Тогда дело плохо.

– Именно так, сэр. Поэтому я прошу, чтобы вы незамедлительно отдали распоряжение о выведении разведки из-под действия приказа о введении особого режима секретности. Кроме того, я хочу, чтобы новый допрос Уилта был поручен мне. Я его допрошу как положено.

Генерал Бельмонт взвесил эту просьбу, выказав определенную сообразительность.

– Если им руководят не из Москвы, то откуда?

– Вот это и хочет узнать ЦРУ, – ответил полковник.

Через десять минут полковник Эрвин покинул центр управления авиабазы. Он добился своего. Генерал отменил особый режим секретности, а Глаусхофу, под надзором коего пребывал задержанный, предписывалось передать его полковнику Эрвину.

Но это в теории.

На практике же вызволить Уилта оказалось весьма непросто. Сначала полковник наведался в штаб службы безопасности и узнал, что Уилта, по-видимому, целого и невредимого, доставили к полковнику Глаусхофу для допроса на дом. Полковник в сопровождении двух сержантов отправился к майору. Но у самого дома Эрвин усомнился. что Уилт по-прежнему цел и невредим: сверху доносился ужасающий шум.

– Во балдеют, – заметил один сержант. В доме раздавались яростные вопли миссис Глаусхоф; она грозила кастрировать звездорванца, как только остановит кровь, и возмущалась, почему сукин сын, мать его так, не откроет дверь и не выпустит ее. Майор из дальней комнаты умолял жену успокоиться: он как-нибудь отопрет дверь, стрелять в замок ни к чему и не надо заряжать долбанный револьвер.

Миссис Глаусхоф объясняла, что вовсе не собирается стрелять в долбанный замок, лучше она постреляет в майора и долбанного коммуняку, который ее тяпнул. Вот только зарядит долбанный револьвер, и тогда им не жить. Что же это долбанные патроны, мать их так, не лезут, куда им положено?

В окне мелькнуло лицо Уилта. В тот же миг стекло разлетелось вдребезги, из окна вылетела настольная лампа с огромным абажуром и повисла на шнуре. При виде лампы полковник Эрвин содрогнулся. Даже ядреная похабень, которой сыпала миссис Глаусхоф, не шокировала его так, как этот абажур. Он был оклеен вырезанными из журналов картинками садомазохистского свойства, фотографиями кутят и котят в корзинках, изображениями румяных сердечек и цветочков. Чудовищный коллаж уязвил утонченную душу полковника, и он застыл как вкопанный.

На Глаусхофа конфуз с лампой произвел обратное действие. Его не слишком беспокоило, что пьяная супруга норовит пристрелить русского шпиона – тем более что она, по всей видимости, пытается зарядить револьвер патронами не того калибра. Куда страшнее, если она раскурочит весь дом и выставит необычную домашнюю обстановку на всеобщее обозрение. С перепугу майор покинул относительно безопасное убежище – ванную – и метнулся к двери спальной. Очень некстати, ибо, лишив Уилта последней надежды улизнуть через окно, майорша зарядила-таки револьвер и нажала спусковой крючок. Пуля пробила дверь, плечо Глаусхофа, пластмассовый домик хомяка на стенке над лестницей и воткнулась в ковер.

– Господи! – взвизгнул Глаусхоф. – Она все-таки стреляет! Так ты это серьезно?

– Что-что? – переспросила миссис Глаусхоф. Она сама не ожидала, что простое прикосновение к спусковому крючку может наделать столько шума. Это ее удивило, но не обескуражило. – Что ты говоришь?

– Ужас, – простонал Глаусхоф. опускаясь на пол.

– Думаешь, не смогу отстрелить долбанный замок? – петушилась миссис Глаусхоф. – Думаешь, слабо?

– Нет! Не надо! Господи, я умираю.

– Ипохондрик! – проорала миссис Глаусхоф, очевидно, сводя какие-то старые счеты. – А ну прочь от двери! Щас я выйду.

– Только не это, – пискнул Глаусхоф, во все глаза глядя на пулевое отверстие возле дверной петли. – Не стреляй в замок!

– Почему это?

Глаусхоф не нашел, что ответить. Не дожидаясь, когда жена вновь откроет пальбу, он откатился в сторону и кубарем загремел по лестнице. Грохот падения встревожил майоршу.

– Глауси, ты жив? – спросила она и одновременно нажала курок. На этот раз пуля угодила в декоративный мешочек со всякой дребеденью.

Уилт сообразил, что еще немного – и его постигнет участь мешочка и майора И он решился. Ухватив табуретку с сиденьем, отделанным розовыми оборочками, он хрястнул миссис Глаусхоф по голове.

– Крутой мужик, – пробормотала она и растянулась на полу. Насчет Уилта она, как всегда, заблуждалась.

Уилт раздумывал. Если Глаусхоф жив – а судя по звону стекла этажом ниже, так оно и есть, – то высаживать дверь нет смысла. Уилт подошел к окну.

– Ни с места! – крикнули ему снизу.

Уилт замер. Возле дома застыли пять человек в военной форме с пистолетами наизготовку. В кого они целились, было ясно с первого взгляда.

21

– Будем рассуждать логически, – предложил мистер Госдайк. – Что подсказывает нам здравый смысл? Пока у нас не будет достаточных оснований утверждать, что вашего супруга удерживают в Бэконхите против его воли, вы не можете обращаться в суд. Вы меня понимаете?

Ева в упор взглянула на адвоката Она понимала одно: тут ей ничего не добиться. Это Мэвис насоветовала ей обратиться к мистеру Госдайку, а то, дескать, она еще наделает глупостей. На самом деле Мэвис, конечно же, боится не глупостей. Просто ей не хватает мужества действовать без оглядки, идти на риск.

– В конце концов, может, ты имеешь право подать на него в суд, – объясняла Мэвис на обратном пути с базы. – Надо сперва все обстоятельно разузнать.

Но Ева и так все знала. Она с самого начала чувствовала, что мистер Госдайк не поверит и станет кивать на логику и здравый смысл. Можно подумать, в жизни все подчиняется логике. Ева и слова-то этого не понимает. Для нее логика – все равно что железнодорожная колея, по которой мчится поезд, и никуда с нее не свернуть. А так иногда хочется взять в сторону, рвануть, не разбирая дороги, по полям и лугам, как лихой скакун. Да ведь и поезд когда-то подойдет к станции, а дальше – ступай куда вздумается.

Нет, в жизни не все так прямолинейно. И люди, дойдя до точки, ведут себя не так. Чего там, даже в суде этой логики наищешься. Разве логично, что сажают в тюрьму рассеянных старух вроде миссис Риман, которая вынесла из магазина банку маринованного лука, а заплатить забыла? Она же ничего маринованного не ест. Ева точно знает когда она развозила обеды соседским старикам, миссис Риман ей говорила, что терпеть не может уксус. А с банкой лука произошло недоразумение: старушка прихватила ее потому, что месяц назад у нее умер китайский мопс по кличке Лучок. Ну как не понять, что это ошибка? А суд не понял. Вот и мистер Госдайк не понимает Еву, а у нее имеются верные доказательства, что Генри на авиабазе. Видел бы мистер Госдайк, как изменился в лице тот офицер, заговорил бы по-другому.

– Стало быть, вы мне не поможете? – спросила Ева и встала.

– Сначала нам необходимо получить доказательства, что вашего мужа удерживают на базе вопреки…

Но Ева уже не слушала. Что толку от пустой болтовни? Она вышла из кабинета, спустилась по лестнице и направилась в кофейню «Момбаса», где ее дожидалась Мэвис.