Филумана - Шатилов Валентин. Страница 93

Первый день после родов я провела в борьбе с пеленками. Все-таки даже в карете было недостаточно тепло для новорожденного. Кроме того, хватало забот и с кормлением, и с мокрыми пеленками. Хорошо хоть мой сын оказался молчуном. Он, правда, давал знать о том, что чем-то недоволен, но это был не заливистый и неостановимый младенческий ор, а негромкое гуканье, рассчитанное тишь на то, чтобы привлечь к себе внимание.

Тут еще все мужики-дружинники по поводу и без повода норовили заглянуть ко мне, полюбоваться княжичем. А гордый Бокша объяснял каждому: – Это я первый был, на кого княжич глянул! Глазенками так и пронизал всего! Я и подумал сразу – вот это уж будет господин! Дай бог эдакого господина всякому простому человеку!…

Так и пролетел первый день жизни моего сына. Трудно. Да и я была еще слишком слаба после родов. Обнадеживало одно – уже завтра будет Киршаг, а уж там-то все эти заботы достанутся другим. Не зря же Киршагский кремль слывет родовым гнездом? Должны же там понимать, как обращаться с новорожденными?

А пришло завтра – и день опять понесся суматошно вперед, загруженный заботами.

И когда снаружи послышался какой-то шум, а карета дернулась, останавливаясь, то поначалу я и внимания на это не обратила. А когда обратила, было уже поздно.

Каретная дверь рывком распахнулась, я увидела выкаченные от ужаса глаза Бокши, услышала его крик: «Вороги, вороги!» – и наконец прислушалась к тому, что творилось снаружи.

А творилось страшное. Люди умирали один за другим – и мои дружинники, и киршагские. Смертоносный дождь стрел сыпался, казалось, со всех сторон. Он пробивал теплые овчинные и заячьи тулупы, проходя их насквозь, втыкался в теплую, тонкую человеческую кожу, а потом, не останавливаясь, раздирал мясо и внутренности. Болевой шок от чужих страданий – вот что мне грозило.

Поэтому первое, что я сделала, – это попыталась перестать думать о чужой боли. А потом приказала Бокше быстро влезать в карету, захлопнула за ним дверь и откинулась на подушки, с внимательной отстраненностью рассматривая мысли тех, кто остался снаружи.

Из невообразимой каши чувств и образов довольно быстро удалось выделить две группы: мысли нападающих и обороняющихся.

Мои защитники окружили карету и пытались отстреливаться. Из налучий были вытащены луки, из колчанов – стрелы.

Но их позицию иначе как заведомо проигрышной назвать было нельзя. Обстрел шел и справа, и слева, поэтому спрятаться за карету они не могли, а своими стрелами противника тоже почти не доставали. Потому ито это была засада. Которую готовили заблаговременно, тщательно. И о надежном укрытии от стрел позаботились. Густой – даже сейчас, по зимней поре– кустарник по обеим сторонам дороги не давал разглядеть нападающих, мешал прицеливаться.

Так, лошади убиты, карета обездвижена, позиция необороноспособна. Что дальше?

Дальше – нападающие. Вороги.

Я присмотрелась к их мыслям.

Ого! Да это же элита даровых войск. Отборная сотня из полка Правой руки, которая была, оказывается, уведена из Вышеграда еще за два дня до сечи и гибели города. Почти сплошь – вышеградские лыцары.

А кто же возглавляет сотню? К чьим приказам повернуты мозги нападающих? Да это мой старый знакомый – лыцар Георг Кавустов! Ну, от этого пощады не жди! Правда, и вся сотня знала, что цель у засады только одна – лишить жизни всех нас, попавших в нее. Всех до единого. Ненависть, направленная на карету и ее защитников, была беспощадна.

Что ж, диспозиция ясна. И неутешительна.

А выход искать надо. Оставаться здесь – перебьют.

Бежать? Ох, боюсь, далеко я не убегу при всем желании. Не бегунья я нынче, на второй день после родов. Если же принять во внимание дождь из стрел, то прорыв и вовсе становится проблематичен.

Вокруг лилась кровь, стонали умирающие, а я сидела зажмурившись и старалась думать отстраненно.

Итак, мне не спастись. Что ж, тогда и не будем заниматься этим вариантом. Тем более что у меня есть более важный объект для спасательных операций. Мой новорожденный сын.

Есть ли шансы у него?

Что-то привлекло мое внимание. Я открыла глаза. Из стены кареты торчала стрела. Однако! Если посижу здесь еще немного, то рискую превратиться в подобие ежа.

Ладно, не будем отвлекаться…

Но отвлечься пришлось. Диспозиция переменилась.

Витязь Аникандр, чьи дружинники были слева, решился на отчаянный и, по сути, безнадежный шаг. Он поднял оставшихся своих людей в атаку. Вслепую, на левые кусты. Вотфеки убийственному ливню стрел.

И что же?

Больше половины атакующих не смогли добежать даже до кромки леса – полегли. С ними и сам Аникандр. Но иные ведь и добежали! И завязалась рукопашная.

Стрел с той стороны резко убавилось. А не это ли долгожданный шанс для моего сына?

Я приоткрыла правую дверь кареты и, каждую секунду рискуя быть подстреленной, позвала: – Никодим! Лезь сюда!

Появился мой воевода. Тяжело дыша, сел напротив, не выпуская из рук лука и стрел.

Я критически осмотрела его. Цел и почти невредим – царапины не в счет.

– Никодим, слушай приказ, – сказала я. – Сейчас ты снимаешь с правой стороны всех дружинников – почти всех. Оставишь пяток только для видимости обороны. И бросаетесь вслед за киршагскими воинами.

– А вы-то?.. – начал было Никодим, сообразивший, что я приказываю ему оставить себя без всякой защиты.

– Мол-чать! – негромко, раздельно приказала я. – Твоя задача прорваться. Но не самому. С Бокшей. Бокша вздрогнул, но возразить не посмел.

– У Бокши на руках будет княжич. Назван он Олегом.

И чего это мне Олег пришел в голову? Откуда всплыло это имя? Но раздумывать было некогда – почему-то очень не хотелось уходить из жизни, зная, что сын остался безымянным.

– Олега Михайловича надо будет обязательно доставить в Киршаг. Больше заданий нет, но это надо выполнить обязательно. Бокша, тебя это тоже касается. Я остаюсь здесь. Но сына чтоб спасли. Вперед!

Никодим мрачно глянул на меня и без звука полез в левую дверцу кареты. Послышались его команды дружинникам. Значит, понял.

Теперь Бокша.

– Олега быстро кутай в мою шубу. Бежать старайся среди людей, в середине – так, чтоб дружинники прикрывали тебя собой и спереди, и сзади. Ни в какие драки не вступай – просто убегай, и все. Выживи. И спаси. Больше ни о чем не прошу. Ну, с богом! – Я вытолкнула его в левую дверцу и почти без сил облокотилась на подушки.

– А с нами что будет? – запинаясь, спросила у меня Варька.

Бедные девушки сидели, дрожа в углу кареты Они все слышали, но не все уразумели. Пришлось внести ясность.

– Умрем, наверно, – просто сообщила я.

Хоть бы не пришлось еще и намучиться перед смертью… Но про это я говорить не стала – зачем расстраивать девчат еще больше?

– Ну вот и встретились! – удовлетворенно произнес Георг, заглядывая в распахнутую дверь кареты.

Я не ответила. Мне не о чем было с ним беседовать.

Георг ухватил меня за руку, выволок наружу.

Мне и ходить-то было непросто, а тут – спрыгивать со ступеньки. Да еще когда тебе при этом почти выворачивают руку. Вот я и не выдержала – застонала.

На губах у Георга зазмеилась язвительная улыбка.

– Что, не нравится? А ведь еще не знаешь самого главного!

Но я знала. Смерть, которую он мне уготовил. Утопление в Киршаговой пустохляби.

Пустохлябь-то, оказывается, начиналась совсем уж неподалеку. Значит, и вправду мы совсем рядом с Кирщагом.

И что их всех тянет на утопление? Ах да – ведь эта казнь будет означать конец моего княжения! Да и всего моего княжеского рода. Ты смотри, как Кавустов жаждет вернуться в Сурож победителем Шатровых! Просто мания какая-то!

А и точно – маниакальный психоз. Мысли у Георга так и бегают, так и мельтешат – а возвращаются все к одному: утопить, утопить, утопить Шатрову! Тогда все само образуется. И будет по-старому, как раньше было…

Бедный, сумасшедший Кавустов… Ничего не будет, как раньше. Да и тебя самого, скорее всего, прибьют – кому ты будешь нужен после того, как выполнишь свое поганое предназначение?