Повесть о страннике российском - Штильмарк Роберт Александрович. Страница 36

Человек, назвавшийся Матвеем, затрусил следом за женщинами, спускаясь с кладбищенского холма в долину. Но его одолевали сомнения: ехать ли домой к Зуриди, чтобы, пока хозяев нет, расспросить кое о чем служанок, или же вернуться назад, на кладбище. Что может делать там Панайот ночью, один, во тьме? Почему не провожает домой убитую горем Анастасию? Не тайная ли у него встреча на кладбище? Удобнее места не найти!

Взошла луна. На море, до самого горизонта, холодным блеском засеребрилась лунная дорожка. Всадник заметил, как эту полосу светлой зыби пересекла парусная шаланда. Она держала путь к берегу и вскоре исчезла за выступом мыса.

— Для рыбаков время как будто неподходящее. Может, гонец к забиту? Или, наоборот, к грекам? А забит почивает и ничего не видит…

Мысли человека опять вернулись к старосте поселка. Надо воротиться! Так подсказывает чутье…

— Поезжай вперед, Матвей! — советует всаднику все тот же женский голос. — Не сворачивай с дороги до самого верха. Там, у нас, и дождешься хозяина.

— Спасибо, сестра! — по-гречески проговорил конник и подождал, пока женщины отдалятся.

Тогда он повернул назад. До ворот кладбища он не доехал и укрыл коня в придорожном кустарнике весьма заботливо и тщательно. Он не пошел по освещенной луной дороге к воротам, а перелез через кладбищенскую ограду и осторожно, все время держась в чернильной тени кустов и чутко прислушиваясь, стал пробираться к месту Зоиного погребенья. Кладбище было старым и обширным, походило на темный парк, и отыскать в нем нужную могилу было нелегко даже днем. А сейчас? Если на кладбище даже кто и скрывается, различить тихие отдаленный звуки невозможно: мешает шум ручья, бегущего в долине.

Один раз человеку, назвавшемуся Матвеем, послышался слабый шорох на склоне, обращенном к морю, будто осыпалась и зашуршала земля, но в эту самую минуту его внимание отвлекла картина неожиданная и страшная… Забыв обо всем, человек в ужасе припал к стволу дерева, не в силах охватить рассудком происходящее…

Перед ним, вся в лунном свете, была та самая могила, которую он искал. И грек Панайот Зуриди был здесь. С ним рядом — греческий поп Иоанн и еще какие-то люди… Но что они сделали с могилой, о Езус Мария!

Жилище смерти было разрыто, гроб вынут, крышка с него снята. Около ямы стояли на земле носилки. Какой-то мужчина могучего телосложения вдвоем с незнакомым черноволосым греком… укладывали на них бездыханное тело усопшей! Поп Иоанн и еще какой-то старик грек тут же подхватили носилки и потащили тело к часовне. А трое оставшихся мужчин — Панайот, черноволосый грек и белокурый богатырь — закрыли пустой гроб крышкой, опустили его в яму, завалили землей, уложили на место венки и цветы, придав могиле прежний, неприкосновенный вид. Потом все трое постояли, прислушиваясь, и поспешили к часовне чуть не бегом. Что все это могло значить?

Зачем похитили мертвое тело? Кто они, эти люди, помогающие ночному преступлению? Что происходит в часовне?

Тайный наблюдатель остался в одиночестве за кустом, медленно приходя в себя после пережитого испуга. А что, если рискнуть… постучать в часовню? Иначе ничего не разведаешь, а риск — не очень велик: он придет как друг!..

Внутри часовню освещали только две лампады перед ликами византийских святых. От входных дверей к ступеням алтаря вела ковровая дорожка. Она заглушала шаги на каменном полу.

Поп Иоанн поставил носилки под образом Николы Мирликийского и сразу же запер чугунную входную дверь. Ему помогал старик аптекарь, изготовивший снотворное питье.

— Жива ли? — шепотом спросил священник.

Аптекарь взял холодную руку лежащей и пытался нащупать пульс. Пальцы его не ощутили биения.

Еще одна человеческая фигура, вся в черном, как монахиня, неслышно отделилась от стены и наклонилась над носилками. Это была старая Зоина нянька. Поп Иоанн заранее укрыл ее в часовне.

— Батюшки мои! Да она и не дышит нисколечко!

— Тише! — старик аптекарь стал на колени и приложил ухо к Зоиной груди. Не сразу ему удалось различить слабые, глухие удары сердца…

— Жива!

На дубовой скамье рядом уже приготовлено подобие больничного ложа. Старики перенесли бесчувственное тело девушки на эту постель и укрыли теплыми шерстяными одеялами. Женщина принялась растирать Зоины руки и ноги, а медик-аптекарь пытался влить ей в рот вина и лекарства. Лишь с трудом удалось разжать стиснутые зубы больной, но в конце концов у нее появилось дыхание, исчезла мертвенная бледность лица, согрелись руки и, мало-помалу, глубокий обморок стал переходить в спокойный сон.

Вскоре под сводами часовни прокатился смутный чугунный гул, будто слабый отзвук колокольного звона. Это вернувшиеся «могильщики» осторожно трясли входную дверь. Отец Иоанн впусти Панайота Зуриди, Василия Баранщикова, Николо Зуриди! Еще в самом начале «болезни» надежный гонец, сосед-рыбак Захариас, поскакал за ним на север, в горы. Меняя лошадей у знакомых крестьян, брат поспел вовремя в поселок… Теперь, когда он горячо обнял возвращенную к жизни сестру, Зоя открыла глаза.

Нянька отгородила Зоино ложе натянутым платком, чтобы пробужденная не сразу увидела мрачную обстановку вокруг. Отец приподнял больную и усадил ее в постели.

— Все прошло, ты совсем здорова, Зоя, моя доченька, — твердил он ласково, — здесь — все свои, одни близкие тебе люди, теперь ничего не нужно бояться. Вот, видишь, и Николо с нами. Ты узнаешь Николо, доченька?

— Узнаю, — с усилием выговорила дочь. — Где мама?

— Доченька, маму увели домой. Понимаешь, надо было кому-то из нас идти домой, а здесь требовались мужские силы… Сейчас мы пошлем к маме твою няню, чтобы успокоить…

— Отец, а Николо приехал… один? — Зоины щеки чуть порозовели.

— Пока один, доченька, но наш друг Захариас на обратном пути с севера поехал в Силиврию за твоим Константином. Мы все ждем его с минуты на минуту. Ведь он должен, дитя мое, увезти тебя отсюда.

Слабый стук в дверь прозвучал как тревожный сигнал! Часовня отца Иоанна не первый раз служила местом ночных встреч с посланцами клефтов. Каждый, кто прокрадывался сюда на тайные сходки, знал: стук запрещен!

Нужно было легонько потрясти дверь.

Стучит чужой!

Зоин брат Николо и Василий Баранщиков подошли по ковровой дорожке к двери. Из-за пазух достали оружие: один — булатный тесачок, другой — турецкий пистолет. Отец Иоанн перекрестился и погасил ближайшую к двери лампаду…

Сквозь щель в двери поп разглядел на паперти тень человека. Не Константин ли Варгас? Нет, тот знает, как постучаться… Впустить чужого? Но он сразу же увидит Зою!

— В алтарь! — шепотом приказывает священник. — Зою с нянькой — обеих в алтарь! Беру грех на свою отягченную душу во спасение души невинной! [32] Василий, Николо, оружие спрячьте, отворите с богом!

Незнакомца впустили. Обежав быстрым взглядом полутемную часовню, человек стал торопливо креститься, прикладывая ладонь к груди и плечам, а не поднося щепоть ко лбу. «Католик, что ли? Все же христианской веры человек, не турецкой», — подумал Василий Баранщиков. Пришелец прошептал по-турецки:

— Где Панайот Зуриди?

Потом, осмелев, повторил вопрос громче.

Что-то отдаленно знакомое почудилось Баранщикову в звуке этого голоса, в самой манере говорить. С человеком этим Василий наверное встречался раньше, но где? Если на стамбульском Гостином дворе, то это может стать опасным для Василия-беглеца. На каком языке говорить с чужаком? Василий спросил по-итальянски:

— Кто ты таков? Не итальянец ли?

— О нет, нет! Я русский. Меня зовут Матвеем.

«Он-то русский? Почему же крестится не по-нашему?» — Василий перешел на родной язык:

— Коли русский, то и говори по-русски!

Незнакомец отшатнулся, внимательно всматриваясь во мрак и тщетно пытаясь рассмотреть лицо говорящего. Но единственная лампада горела слишком далеко и тускло… Снова послышался мягкий, вкрадчивый звук чужой речи: