Золотой выстрел - Щелоков Александр Александрович. Страница 16

Принято считать, что революции связаны со всеобщим взрывом народного недовольства, которое влечет за собой слепое насилие, вооруженную борьбу, погромы, огромные жертвы — людские и материальные. Все это так. Но сам механизм возникновения революций находится в душах отдельных людей и начинается с их бунта против того, что их окружает, против порядков, с которыми они не могут примириться, против условий жизни, которые не согласны принять.

Бунт одиночек не страшен обществу и его проявлениями власти чаще всего пренебрегают. Подумаешь, какой-то псих решил осуществить самосожжение в приемной демократического президента страны. Да нехай горит! Газеты напишут, но читатели об этом забудут уже на следующий день. Однако как в любой цепной реакции, когда число бунтующих достигает некой критической массы, начинается революция. И сдержать ее уже невозможно. Она будет бушевать, пока сама не исчерпает внутренней энергии, которая ее питает.

Сколько человек в обществе в каждый момент ощущает силу бунта внутри себя, не может сказать никто.

Что может дать прибавление к их числу еще одного бунтаря, спрогнозировать никому не по силам…

Главная тяжесть подготовки операции легла на плечи Крылова — энергичного и настырного. Ему в первую очередь предстояло выяснить время, когда Быков собирается улететь в Тучар и когда будет возвращаться оттуда. Сделать это было не так-то просто. За грузом на прииск Тучар отправлялся вертолет, принадлежавший частной компании самого Быкова и его полеты никакими расписаниями не регламентировались. Единственным путем выяснить то, когда и куда сделаны заявки на полеты машины «Тучарзолото» было обращение в службу воздушного движения. Официальной справки о таких заявках постороннему там никто бы не дал, а обращение к чиновникам, которых прикармливал из своих рук Быков, вызвало бы подозрения. Поэтому Крылов предпочел другой ход — через женщину.

Из трех дам, работавших в авиационном учреждении на роль информатора больше всего подходила Надежда Рябая, работавшая сменным диспетчером местного аэропорта, незамужняя и весьма осведомленная. Показать ее Крылову вызвался Барсов.

Крылов не был бабником. В том смысле, что не бегал за каждой юбкой, даже если та едва прикрывала колени или оказывалась еще короче. Он оставался эстетом и предпочитал женщин видных, фигуристых, которые производили впечатление не макияжем и вызывающе модными тряпками, а формами, данными им природой. Поэтому, когда на его вопрос о фамилии той, к которой придется искать подходы, Барсов ответил: «Рябая», Крылов поморщился.

Фамилия — не знак качества, но своей неблагозвучностью даже о хорошем человеке может испортить впечатление.

— Рябая?!

Барсов не уловил в удивленном вопросе подтекста и спокойно подтвердил:

— Ага. Да вон она идет, гляди.

Крылов глянул и челюсть отвисла

На стройных ножках с пятиступенчатого крыльца конторы «Вертаэро», покачивая бедрами спускалась молодая женщина. Но не бедра потрясли эстета Крылова, а грудь, красиво обтянутая, белой прозрачной блузкой: закрытая целиком, она в то же время выглядела настолько рельефно, что одним своим видом вызывала легкое обалдение.

В принципе титька — творение природы, гениальное по простоте замысла и исполнения: мешочек для молока с одним соском как у козы. Правда, козье сооружение особой эстетикой не блещет.

Иное дело — женская грудь, которую высокая цивилизация создала и выпестовала путем долгого процесса естественного отбора.

Если исследовать вкусы европейских мужчин, то легко выяснится — красивая женская грудь — высокая, упругая, сильная — у большинства из них при одном взгляде на нее, пробуждает желание увидеть ее открытой, потрогать, помять, подержать в руках.

Надя Рябая не сразу поняла, какую великую силу дала ей природа, наградившая красивой крупной грудью.

Первые признаки телесного богатства, обозначившиеся уже в пятом классе, доставили Наде массу отрицательных переживаний. Все девочки в классе были как девочки — плоские спереди и сзади. А Наденьку распирала неведомая сила, которую нельзя было обуздать, как нельзя обуздать тектонические процессы, ведущие к горообразованию.

Позже это ей казалось смешным, но в девичестве она даже стеснялась богатых форм своего тела.

Страшно вспомнить, сколько переживаний доставило ей первое посещение врача-гинеколога!

— Не пойду! — Твердо и со слезами заявила Наденька матери. — Он заставит меня раздеваться.

— Дурочка!

Голос матери сочился презрением. Она пережила двух мужей, а в перерывах между замужествами имела по меньшей мере пятерых любовников или, как говорили в их кругу — хахилей . Для нее раздеться перед мужиком никогда не было большой проблемой, хотя в большинстве случаев общение с противоположным полом проходило при минимальной степени обнаженности. Порой было достаточно приподнять юбку, поскольку во времена молодости матери колготки от Парижа до Находки еще не докатились.

— Дура! Он же врач. Раздетых баб перевидел — ого-го! Не ты первая, не ты последняя…

К врачу Надежда все же пошла. Ее стыдливость пересилило не столько давление матери, сколько жгучее желание стать стюардессой и утереть нос подружкам.

Доктор Коган работал в местной больнице, был прекрасным специалистом, и на дому принимал только по рекомендациям знакомых. Советская власть боролась со всем, с чем только можно было бороться, в том числе с частной врачебной практикой. Доктор Коган советской власти боялся и если что и делал не очень законное, то с соблюдением конспирации.

В назначенное время Наденька явилась в одноэтажный домик на окраине города. Внешних признаков того, что здесь живет и принимает врач, не имелось, хотя адрес Когана для многих не был секретом. Его в частном порядке посещали и жена начальник милиции, одолеваемая недугами, и заведующая районным финотделом, баба строгая, нарушителям спуску не дававшая, но о своем здоровье заботившаяся в первую очередь.

В доме врача было чисто, тихо, пахло свежевымытыми полами. Простенький домотканый половичок вел к комнате, в которой хозяин принимал пациентов.