Молот и наковальня - Тертлдав Гарри Норман. Страница 112

– Меня это ничуть не удивляет, – сказал Маниакис. – Ступайте в казармы, соберите всех свободных воинов и приступайте к розыску. Выкрикивайте имя генерала на всех улицах. Особое внимание обратите на припортовые районы.

– Слушаюсь, величайший, – отсалютовал капитан стражников. – Ты говоришь, припортовые районы? Опасаешься, что он попытается бежать к макуранцам в Акрос?

– Опасаюсь, что он к ним уже бежал, – ответил Маниакис.

Отпустив капитана, он вернулся в резиденцию, чтобы сообщить неприятные известия отцу.

– Что ж, как вышло, так вышло, – с кислой миной проговорил старший Маниакис. – Генерал не дурак. Получив твой запрос, он наложил в штаны. А потому, отправив ответ, немедленно отбыл к дальним берегам. Вернее, к ближним, на тот берег Бычьего Брода. Что ты намерен делать дальше?

– Еще раз попытаюсь выяснить, как много известно Парсманию, затем велю выбрить ему тонзуру и отправлю в ссылку, – ответил Автократор.

У него снова мелькнуло желание отправить брата в руки заплечных дел мастера, но он снова подавил это желание. Вот Парсманий на моем месте не испытывал бы никаких колебаний, подумал Маниакис, входя в комнату, где под усиленной стражей содержали предателя.

– Пришел позлорадствовать? – зло и горько поинтересовался Парсманий.

– Нет. Пришел сообщить, что твой сообщник Цикаст удрал к макуранцам. Интересно, с кем ему выгоднее иметь дело, с ними или со мной? Ведь я не собирался его казнить – это было бы несправедливо, раз уж я намерен сохранить жизнь тебе. Вы вполне могли отправиться в Присту вместе. Вдвоем веселее.

– Великолепно! – процедил сквозь зубы Парсманий. – Какая бездна великодушия!

Неужели он нарочно подталкивает меня к тому, чтобы вместо Присты я послал его к палачу, подумал Маниакис, но решил не обращать внимания на выходки брата.

– Значит, твоим сообщником был Цикаст?

– Раз знаешь, зачем спрашиваешь?

– А как зовут колдуна? – продолжал настойчиво расспрашивать Автократор. – И кто его нанял?

– Его имя мне неизвестно, – нехотя ответил Парсманий. – Можешь втыкать в меня иголки и жечь раскаленными щипцами, все равно не скажу. Просто потому, что не знаю. Я и Цикаст встретились с ним в одном полузаброшенном доме, неподалеку от площади Быка. Не думаю, что дом принадлежал ему. Скорее всего, проклятый паразит жил там на птичьих правах, а Цикаст его на этом накрыл. Генерал знал его раньше и вполне мог бы обойтись без меня, но тот сказал, что мое присутствие сделает его магию сильнее. Может, так оно и было, но, к моему несчастью, она все же оказалась недостаточно сильной.

Даже если все сказанное являлось чистой правдой, толку от нее не было никакого. Маниакис, будто между прочим, задал еще один вопрос:

– А ты не помнишь, как выглядел тот колдун?

– Помню, – ответил Парсманий. – Мужчина твоих лет, может, чуть старше. Не тощий, не толстый.

Эдакий длинный нос. Говорил по-ученому, но ведь неученых магов не бывает, верно?

– Я тоже так думаю, – рассеянно согласился Маниакис.

Поняв, что колдун, нанятый Цикастом, не был тем ужасным стариком, который прежде служил Генесию, он испытал огромное облегчение. Еще бы. Ведь тот колдун дотянулся до него через половину империи и едва не прикончил. Маниакис был счастлив, что тот пропал неизвестно куда, а еще счастливее он почувствовал бы себя, если бы старик канул в небытие навсегда. Против любого обычного мага его достаточно хорошо защищал Багдасар, да и члены Чародейской коллегии кое-чего стоили.

– Если когда-нибудь надумаешь вызвать в столицу из провинции моих жену и сына, не ставь им в вину мои дела, – вдруг попросил Парсманий.

– Ты сейчас не в том положении, чтобы просить о подобных вещах, – отрезал Автократор. Парсманий замолчал, глядя в пространство. Подумав, Маниакис немного смягчил свои слова:

– Я не причиню им зла только из-за того, что ты повел себя как последний идиот.

– Идиотов в Видессии полно, – вскинул голову Парсманий. – Я далеко не единственный. – Упрямство, фамильная черта Маниакисов, было свойственно ему в полной мере. – Империя битком набита красавицами, которые рады сбросить с себя все свои тряпки, стоит тебе мизинцем шевельнуть. Но нет, ты предпочел вываляться в грязи. Пусть мне не удалось то, что я замышлял! Все равно в конце концов ты попадешь в лапы к Скотосу!

Маниакис торопливо сплюнул на пол, чтобы отвести от себя злобное пророчество.

– Она мне не сестра, и ей не десять лет от роду! – гневно воскликнул он, но осознав, что с таким же успехом может убеждать в своей правоте крепостную стену, махнул рукой:

– Быть посему, Парсманий. Пусть последнее слово останется за тобой. Можешь наслаждаться этой мыслью всю дорогу до Присты.

Автократор круто повернулся и, ни разу не оглянувшись, покинул помещение, где сидел под стражей его брат.

На следующий день поднялся сильный ветер. Разыгралась снежная буря. Маниакис хотел отправить Парс-мания в ссылку немедленно, но попытка осуществить такое намерение могла повлечь за собой не только гибель брата, которая вряд ли сильно огорчила бы его, но и потерю корабля вместе со всей командой. Зимнее плавание по Видесскому морю – весьма опасное дело. Поэтому Парсмания перевели в тюрьму под правительственным зданием; начальник тюрьмы получил приказ содержать его отдельно от остальных узников. Что делать, придется Парсманию повременить с путешествием до той поры, пока погода не улучшится.

Когда буран ослабел, превратившись в обычную метель, из Акроса прибыл вестник с посланием от Абиварда. Его появление ничуть не обрадовало Маниакиса, хотя нисколько не удивило. Обернувшись к Камеасу, возвестившему о прибытии гонца, Автократор спросил:

– Достопочтеннейший Камеас, не желаешь ли поспорить со мной на пару золотых, что я угадаю содержание сего послания?

– Нет, величайший, – ответил постельничий. – Не желаю. Я с легкостью найду лучшее применение каждому золотому из тех, которыми ныне располагаю.

А ведь Камеас наверняка располагает внушительным количеством этих самых золотых, подумал Маниакис. Интересно, насколько конфискация его имущества повысит платежеспособность империи? Нет, о таком нельзя даже думать! Разозлившись на себя, Маниакис покачал головой. Все же он пока не в столь отчаянном положении; во всяком случае, он на это очень надеялся.

Вскрыв футляр, он извлек оттуда свиток пергамента, развернул его и принялся читать вслух:

«Абивард, генерал Царя Царей Шарбараза, да продлятся его дни И прирастет его царство, – Маниакису, именующему себя Автократором Видессии.

Приветствую”.

– Прежде он не употреблял слов “именующий себя Автократором”, – заметил Камеас.

– Верно, – отозвался Маниакис. – Не употреблял. Но ведь в своем последнем письме я оскорбил и его, и Сабраца. Так что пускай. Читаю дальше:

«Поскольку высокочтимый генерал Цикаст, прежде введенный в заблуждение и служивший тебе верой и правдой, осознал свои заблуждения, оный генерал счел нужным поручить мне сообщить тебе: отныне он признает, что вся верховная власть в Видессийской империи по праву принадлежит Автократору Хосию, законному сыну Автократора Ликиния, в связи с чем вышеупомянутый Цикаст отвергает установленный тобой режим правления, каковой, как общеизвестно, не представляет собой ничего иного, кроме самой подлой, тщеславной, незаконной, лишенной какого-либо будущего, ничем не прикрытой узурпации трона; а посему вышеназванный Цикаст призывает всех видессийцев последовать его примеру, ибо лишь таким образом на землях империи может вновь воцариться долгожданный мир”.

Камеас некоторое время шевелил губами, обдумывая услышанное. Наконец он сделал заключение:

– Величайший, содержание сего послания вряд ли может кого-нибудь удивить. Но должен признаться, стиль его вызывает невольное восхищение: мало кто сумел бы вложить столько содержания всего в одну, грамматически изысканно построенную фразу.

– Будь уверен, достопочтеннейший Камеас, как только мне понадобится литературный критик, я немедленно обращусь к тебе, – отозвался Маниакис.