Похищенный трон. Страница 30

«Дихгану Абиварду любящая сестра Динак шлет поклон». Абивард улыбнулся, приступая к чтению свежего письма от Динак. Хотя он читал его своим голосом, он одновременно слышал и ее голос и видел, как она сосредоточенно хмурится, опуская перо в чернильницу, прежде чем предать слова пергаменту.

Дальше Динак писала: «Я счастлива, что тебе удалось спастись от злобного колдовства, и сожалею о неприятном происшествии на твоей женской половине.

Когда ты написал мне об этом, я должна признаться, что угадала имя Ардини еще до того, как увидела его на пергаменте. Я знала, что она очень рассчитывала стать главной женой, хотя, насколько я понимаю, для этих надежд у нее не было никаких оснований, кроме собственной гордыни и тщеславия. И я заметила ее недовольство тем влечением, что возникло между тобой и Рошнани, хотя после твоей свадьбы пробыла на женской половине Век-Руда совсем недолго».

Абивард медленно наклонил голову. Ардини была молода, хороша собой и, как заметила Динак, тщеславна. Она думала, что этого более чем достаточно, чтобы он сделал ее своей главной женой. К несчастью для нее, у него было на сей счет другое мнение.

«Я здорова, благополучна, и мне все больше доверяют управление этим наделом, — писала Динак. — Птардак говорит, что считает меня не менее полезной, чем управляющего-видессийца, и, судя по работе, которой он меня загружает, я этому верю. И все же госпожа наша мать справляется с большим, хотя и не владеет грамотой. Парни, одна из женщин на нашей половине, ждет ребенка. Надеюсь, что скоро окажусь в таком же положении».

— И я тоже на это надеюсь, сестра моя, — пробормотал Абивард. В нем вскипало негодование — как мог Птардак предпочесть какую-то там Парни самой Динак? Абивард посмеялся сам над собой — нельзя быть таким глупцом.

Беременность была делом случая, как и все остальное. Например, Рошнани тоже не забеременела, хотя отнюдь не из-за недостатка усилий с его стороны.

И все же он был обеспокоен. Если Парни родит Птардаку сына, судя по всему, первого с той поры, как он стал дихганом, она возвысится в его глазах, а следовательно, понизится положение Динак. Это было бы нехорошо.

Он принялся читать дальше; «Господин мой муж еще не полностью оправился от перелома, полученного этим летом. Он больше не носит руку на перевязи и довольно свободно может ею пользоваться, но пока она не так сильна, как другая.

Сейчас он ходит только с одной палкой, а время от времени может пройти несколько шагов и вовсе без палки. И еще он рвется вновь сесть в седло; он имеет обыкновение жаловаться, как недостает ему игры в мяч, хотя именно из-за этой игры он и пострадал».

«Тем временем, — писала Динак, — помимо радостей женской половины он тешит себя какими-то планами, которыми пока не считает нужным поделиться со мной или еще с кем-либо, потому что, если бы дело обстояло иначе, я определенно узнала бы об этом через служанок или других его жен. Осмелюсь предположить, что ты и сам уже убедился: на женской половине слухи расползаются иногда еще до того, как кто-то положит им начало».

— Истинная правда! — вслух произнес Абивард. Интересно, что такое задумал Птардак, если не посвящает в это даже свою главную жену? Скорее всего какую-нибудь глупость — иначе Птардак определенно посоветовался бы с Динак. Сам Абивард ничего не скрывал от Рошнани. Как же иначе, если он рассчитывает получить от нее наибольшую помощь в управлении Век-Рудом? Возможно, Птардак думает по-другому; возможно, Птардак и в самом деле глупец.

Письмо кончалось так: «С нетерпением жду очередного письма от тебя; дай Господь, чтобы в нем были новости получше, чем о хаморских налетчиках и недостойной доверия жене. Всякий раз, как вижу твой знакомый почерк, я будто возвращаюсь в крепость, в которой выросла. Мне здесь совсем неплохо, но само место и люди — не те, которых я давно знаю и люблю. Надеюсь, ты не дашь моим воспоминаниям о них засохнуть. Не забывай твою любящую сестру».

Деревенский плотник делал для Абиварда ящичек со множеством отделений, двадцать на двадцать, чтобы всего было четыре сотни ячеек. После того как у него наберется столько писем от Динак, он вполне может заказать у того же мастера и второй такой же. Он свернул письмо, перевязал ленточкой, с которой получил, и, поднявшись, положил его в ящик комода, служивший для этих целей, пока не будет изготовлен специальный ящичек.

Едва он успел это сделать, как крик со стены заставил его стремительно выбежать из жилой части.

— Отряд всадников! Они направляются к стадам на северо-запад от нас!

Абивард устремился к конюшне. Его примеру последовали все воины, услышавшие крик часового. Он завел привычку оставлять там свой щит и меч.

Облачаться в доспехи не было времени. Он нахлобучил на голову шлем, схватил копье и устремился в стойло, где конюхи снаряжали его коня. Как только они затянули последнюю подпругу, Абивард вставил ногу в стремя и взмыл в седло.

В соседнем стойле почти в то же мгновение взгромоздился на коня Фрада.

Абивард усмехнулся брату:

— Нам-то легко. По словам отца, его дедушка помнил времена, когда мы еще не научились у кочевников пользоваться стременами.

— Как же тогда прадедушка держался в седле? — спросил Фрада.

— Я так думаю, не очень хорошо. — Абивард окинул взглядом конюшню. Число конных воинов увеличилось. Их было достаточно, чтобы разбойники или кочевники или кем там еще окажутся неизвестные всадники — хорошенько подумали, стоит ли покушаться на его стада. Он повысил голос, чтобы слова его были слышны сквозь шум и грохот:

— Вернем то, что нам принадлежит! Наш клич «Годарс!».

— Годарс! — взревели макуранцы, да так громко, что у Абиварда зазвенело в голове. С помощью колен и поводьев он вывел своего мерина из стойла, из конюшни и из крепости.

Спускаясь с вершины холма, на котором располагался Век-Руд, он вынужден был двигаться медленно, чтобы конь удержался на склоне. Но выехав на равнину, пустил коня рысью, которую при необходимости мог мгновенно перевести в галоп.

Позади крикнули:

— Вот они, стервятники проклятые!

Да, это были они — неподалеку от реки Век-Руд они рассекали отару надвое.

— Это хаморы! Берегись стрел! — крикнул Абивард, подъехав достаточно близко, чтобы распознать воров. Что же сталось с пастухом и теми, кто охранял стадо? Пожалуй, ничего хорошего.

— Года-арс! — вновь загремел боевой клич. На сей раз хаморы его услышали.

И в один момент из воров превратились в воинов. В их маневрах Абиварду привиделось нечто до жути знакомое. В тот же миг он понял, что они намерены сражаться, так же как и отряд, напавший на свадебный кортеж на обратном пути из Налгис-Крага.

Это не испугало его, напротив, придало небывалой решимости.

— Мы уже раз побили степняков! — крикнул он. — И снова побьем!

И лишь когда эти слова слетели с его губ, он вспомнил, что и степняки побили макуранцев, и куда более ощутимо, чем он со своими слугами, разбившие лишь небольшой отряд.

Всадники, скакавшие рядом с ним, похоже, тоже об этом забыли. Они орали как одержимые. К тому же сегодня с Абивардом был приличный отряд лучников, так что для победы над противником не придется сближаться с ним.

Кочевники начали стрелять издалека. Абивард презрительно усмехнулся, когда стрела всколыхнула пыль в нескольких шагах от копыт его коня.

— Они думают, что могут напугать нас своими луками, — сказал он. — Доставим им такое удовольствие?

— Нет! — вскричали его воины. По обе стороны от него загудели тетивы. Одна из степных лошадок накренилась и упала. Макуранцы закричали с удвоенной силой.

Потом сквозь боевой клич прорезался пронзительный крик боли. Слева, совсем рядом с Абивардом, из седла скачущего коня выпал воин. Он грохнулся оземь, как куль с мукой, и больше не шевелился. Теперь торжествующим кличем разразились кочевники.

Абивард усилием воли заставил себя не думать об этом. Хаморы из точек выросли до размера кукол, — казалось, это произошло в мгновение ока. Абивард выбрал себе противника, опустил копье и устремился в решительную атаку.