Пришествие Короля - Толстой Николай. Страница 20

Наконец, когда веселье улеглось и люди расслышали, как дождь барабанит по дранке крыши и поскрипывают над их головами укрытые темнотой балки, настроение людей переменилось. И тогда позвал король Гвиддно Талиесина [29], главу бардов, чтобы спел он песнь славной битвы, напомнив присутствующим о деяниях героев и отваге на поле боя в сражении против превосходящих числом врагов.

Сразу же почтительное молчание опустилось на зал. Все несмело взирали на великого поэта Но Талиесин сидел молча и угрюмо, завернувшись в пурпурный плащ барда, — может, потому, что ауэн еще не снизошел на него, или потому, что его раздражали хвалы, расточаемые шайке низких шутов, кто знает? Лицо его было задумчивым, хмурым, и его ясные, далеко видящие глаза были тусклы от внутреннего созерцания.

Постепенно, поскольку бард продолжал молчать, потупив голову, гости снова стали перешептываться, пока король не поднял руку и не издал резкий крик. Все в изумлении воззрились на него, и тут увидели, что глава бардов поднял голову и уставился прямо перед собой в исступленном сосредоточении. На губах его вскипала медовая пена. Увидев это, мальчик, что стоял рядом с ним, тихо тронул струны арфы. Талиесин одобрительно улыбнулся, и арфист провел по струнам — тихая волна звуков, достойная Арфы Тайрту. Словно нежно плескался ручеек в Краю Озер в разгаре лета.

И полилась песнь. Песнь, в которой с удовольствием услышали князья искусную похвалу благородным гостям. Ибо была это хвалебная песнь о бессмертной славе предка Рина маб Мэлгона, его прадеда, защиты людей Манау и Гододдина, Кунедды маб Эдайрна маб Падарна — того, кто первым получил алую мантию верховного короля от императора Ривайна [30].

Поначалу слова вызывали тревогу. Между холмом, морем и рекой запел Талиесин громкую торжественную песнь, и твердыни Кунедды содрогнулись по всей Стене от Каэр Лливелидд до Каэр Вайр. Не сила ли морских разбойников Бринайха угрожает людям Севера? Нет, продолжал Талиесин негодующе и печально, прославленные крещеные государи безжалостно преследуют язычников, что, словно лисы, спасаются бегством в устьях рек. Это раздоры между самими людьми Севера, вот о чем пою я, жестокая, бессмысленная усобица между родичами.

Как океанские волны, что поднимаются одна над другой, продолжал поэт, гневно возвышая голос, истребляют друг друга храбрые. Как ветер, что колеблет юные ясени, сражается брат с братом. Дом Эдайрна воюет с домом Коэла, и барды королей подстрекают своих владык к еще более жестокой вражде. И кто же смеется в своем логове, глядя, как короли Севера истребляют друг друга мечом и копьем? Уж не Огненосный ли, приближаясь к нашим берегам с сотней своих кораблей? Люди Севера трясут деревья, но подбирают плоды волки Ллоэгра и Бринайха.

— Околдовали вас или опоили, о люди Севера, что враждуете вы, как звери, со своими братьями-христианами? — внезапно возопил бард голосом таким звонким, что все вспомнили о сигнальном роге, созывающем воинов на битву. — Неужто позабыли вы о славе Кунедды, о том, как сто раз бился он и одерживал победы над людьми Бринайха, прежде чем самого его принесли домой на плетеных носилках его скорбящие воины? Словно свора псов — оленя, обложили его предатели, но прежде, чем пасть мертвым, он сам многих положил замертво! И даже после гибели со страхом и трепетом произносят его имя, ибо сто тысяч людей Бринайха оставил он мертвыми на месте битвы и их глаза слепо смотрели в небо, а вороны и коршуны кружились над ними!

Одобрительный шепот прошел по залу, и люди стали горячо поглядывать на ясеневые копья и беленые щиты, развешанные по стенам. Но когда страстное желание битвы запылало в их жилах, песнь Талиесина быстро изменила настроение. Теперь звучала в ней печаль и горечь. Низким прерывающимся голосом оплакивал он безвременный конец благородного Кунедды, его двора и его окружения. Отступил морской прилив, лосось соленых вод уплыл, от стад и изобилия ничего не осталось, кругом одни потери. Ныне только барды хранят его славу в своих песнях, и песням этим не будет конца. Ах, щедрейший из королей, чьи руки раздавали добро, не колеблясь, даритель вина и масла, коней и молочных коров, если бы ты был ныне с нами! В пепелище лежала пред сыном Эдайрна земля врага, был он львом и драконом пред войсками, стена щитов и лес копий — войско, что шло за ним, и не было им числа!

Талиесин резко и неожиданно оборвал песнь, и струна арфы задрожала на пронзительной высокой ноте. Поэт бессильно опустился на сиденье. На устах его была пена. Тишина повисла в зале, словно каждый воин был пригвожден к месту думами. Затем громкий крик вырвался из каждой глотки. Эти быстрые, мимолетные образы, вызванные волшебными словами поэта — всего каким-то полудесятком слов, сложились в картину более яркую, чем сами те события. Одно видение сменялось другим, но все равно они не исчезали, словно не было им конца. Князья уже не сидели в доме короля Гвиддно, перед ними была Стена с ее крепостями, извилисто тянувшаяся под летним солнцем, словно гадюка, что греется на пустоши. Видели они дальний дым горящих городов, слышали тяжкую поступь сверкающего оружием воинства Кунедды, самого благородного короля, едущего впереди войска. Узрели они также и его ужасный конец от копий сынов Коэла, его собственных родичей. Пал Кунедда, и предавшие его разбежались перед бледноликими айнглами! Раскаяние и гнев теснились в каждой груди, и торжественные клятвы о мести произносили пред лицом всего прославленного собрания герои с золотыми гривнами на шее, жадные до убийства, равно как и до меда и вина.

Король Гвиддно глянул туда, где сидел Талиесин, надвинув капюшон своего пурпурного плата, чтобы укрыть в тени свое лицо, и улыбнулся в душе. Ауэн поэта переменил замыслы людей, собрав воедино их думы и сердца. Слава Кунедды была дорога людям Севера, верховным королем которых он был много поколений назад. Он был также предком Рина маб Мэлгона, самого почетного гостя Гвиддно, помощи отца которого он искал. Песнь о гибели Кунедды пробудила стыд и сожаления среди потомков Коэла, которых много было на этом пиру.

Так случилось, что король Гвиддно недавно связал свою судьбу с Уриеном Регедским, главой племени Коэла, величайшего из Тринадцати Королей Севера. Ныне замыслы Уриена были таковы: на другое лето намеревался он вступить в союз с королями Севера и вступить войной в земли Бринайха на восточном побережье, ибо решил он рассчитаться с морскими волками и низвергнуть их короля Иду.

Гадатели Уриена уверили его в том, что эти орды айнглских дворняг, что вечно толкутся в устьях рек да в лесах, словно лисы, будут изгнаны и что морской прилив слижет их. Но гадания туманно говорили также о крови и предательстве, и от раздумий дальновидного короля не ускользало и то, что Ида может получить помощь от флота и войска Кинурига, короля ивисов — сэсонов Юга. Ведь известно, что все князья сэсонов связаны кровью, ведя свой род (как они заявляют) от одноглазого бога, которого именуют Воден.

Тремя годами раньше Кинуриг разгромил в битве Кунина, доблестного князя бриттов, и его союзное войско из южных городов и крепостей Придайна, оттеснив их в сильную крепость на холме, построенную еще людьми Ривайна. После жестокой осады дикари взяли крепость приступом и изгнали оттуда Кунина, который бежал, как раненый олень, в леса Дивнайнта, ища убежища у Герайнта маб Эрбина. Впоследствии Кинуриг стал самым могущественным королем сэсонов и айнглов, что были до него, не исключая коварного Хенгиста и проницательного Кередига, и в надменной наглости он присвоил себе титул Вледига всего Острова Придайн! Если Кинуриг двинется на север на помощь Иде со всеми своими войсками, то даже Уриену Регедскому придется туго, и уж желанной победы ему точно не одержать.

Но если на Кинурига, в свою очередь, нападет Мэлгон Высокий из Гвинедда, владыка богатого зерном Острова Мон, то тогда войска и флот сэсонов Юга будут изрядно прижаты к стене на собственной земле и не смогут помочь своему дружку — волку Идее из Бринайха Тогда самые могучие Защитники Быков Острова Придайн Уриен Регедский и Мэлгон Гвинеддский смогут спихнуть бледноликое племя сэсонов со всех их выгодных позиций на восточном и южном побережье Придайна в море навсегда.