Загадка Ватикана - Тристан Фредерик. Страница 58

— Но, — недоуменно возразил нунций, — какой для нас интерес в этом листе?

ГЛАВА XXIII,

Теперь-то Адриен Сальва понял, что отныне назад пути нет. Приходилось преодолевать гадливость. Да, необходимо было, чтобы логика его рассуждений дошла до границ боли и — как бы неприятно ему ни было, — подобно скальпелю, вскрыла гнойник, слишком долго зревший в его памяти.

Он знал, почему Изиана покончила с собой и почему сорок лет он отказывался понимать трагические предсмертные слова: «Non creder mai a quel che credi». Сейчас, когда колесо повернулось, он оказался перед таинственным наростом — не из-за совпадений, но потому что с самого начала расследования знал, что события неминуемо приведут его к этой точке, ставшей зияющей, через которую не перемахнуть, если только не заполнить ее чем-то.

Через три дня папа Иоанн Павел II должен в частном порядке встретиться с главным раввином Рима у князя Ринальди да Понте. А почему именно у этого аристократа? Просто потому, что восьмидесятилетний старик владел ключом к весьма щекотливой, долго скрываемой части ватиканской стратегии, относящейся к последней мировой войне. Нужно было, чтобы папа и раввин помирились после признания, сделать которое мог только все тот же Ринальди да Понте, отец Изианы. Изиану да Понте Сальва когда-то встретил в поезде, полюбил ее, относился к ней как к сестре, хотя горел желанием стать спутником ее жизни; но она утопилась в Тибре. О, какое навязчивое воспоминание! Она просто скользнула в воду, так как — и это правда — абсолютно не было никаких брызг. Она спокойно погрузилась в реку, будто ложась спать. Она бесшумно проскользнула туда. А он стоял на берегу — оторопевший, оцепеневший, все воспринимавший, как лунатик; им вдруг овладело чувство покоя и красоты, его заворожил этот странный конец, оставивший после себя неисчислимые отблески луны на зеркальной воде. И только позже, намного позже, он осознал случившееся и понял, что Изиана ушла. А когда ему показали ее в морге, лежащей в металлическом ящике, он чуть было не расхохотался, сочтя это шуткой; потом, вернувшись в отель и погасив свет, почувствовал себя раненным навсегда.

Сегодня, после стольких лет, объездив мир, расспросив столько загадочных сфинксов, борясь с разнообразными призраками невежества и иллюзий, он возвращался в места неоспоримой истины, которая заставила Изиану войти в вечную реку тайны, оставив его на берегу.

Когда Сальва позвонил секретарю князя, ему назначили встречу в тот же день. Аристократ находился на своей вилле Ариччиа на берегу озера Альбано, недалеко от Кастель-Кандольфо, летней резиденции святого отца. За профессором прислали «роллс-ройс», на котором он проехал через весь Рим, после чего, за воротами Сен-Иоанн, выехал на виа Аппиа-нуова в направлении Веллетри к, миновав Фраттоки, очутился на Старой Алпиевой дороге.

Вилла Ариччиа больше походила на дворец, чем на загородный дом. В подражание палладиевскому стилю белое здание раскинуло два цокольных крыла вокруг роскошного фронтона с широкими окнами. Слегка приподнятое над парком с прудами и лужайками, окруженными античными статуями, оно заметно дисгармонировало с общим ансамблем, что придавало ему особую элегантность.

Сальва потребовалось немало усилий, чтобы вообразить, как жила здесь Изиана. В прошлом они всегда встречались в людных местах Рима, и он понимал, почему, нося знатную фамилию, она совсем не кичилась этим, — ее давило это бремя, и тяжкая ноша погубила ее. Но сначала Изиана попыталась оторваться от светских развлечений в компании с юным Адриеном. Да и как он мог противиться, раз не мог предложить ей ничего другого, кроме своей любви?

Слуга проводил его в библиотеку, где князь его уже ожидал. Этот восьмидесятилетний старик был истинным аристократом, на лице его лежала печать самого высокого происхождения. Знаком пригласив профессора сесть, он устроился напротив. И тотчас же завязался любопытный диалог.

— Профессор, я очень тронут вашим желанием встретиться со мною — ведь именно я посоветовал кардиналу Бонино вызвать вас в Ватикан под предлогом разгадки тайны «Жизнеописаний». А на деле мне хотелось, чтобы вы были рядом и предотвратили надвигающуюся катастрофу.

— Экселенц, известна ли вам природа этой катастрофы?

— Кардинал и я сам полагали, что Москва готовила покушение на верховного понтифика.

Князь говорил по-французски, с легким английским акцентом, напоминавшим о том, что первая половина его жизни прошла в Великобритании — он учился в Оксфорде.

— Экселенц, — продолжил Сальва, — я благодарен вам за оказанное доверие. Мы знаем место и время покушения. Я не сомневаюсь, что вы уже предупреждены американскими и английскими службами.

— Эти американские господа не очень-то приятны.

— Но деловиты. Полагаю, встреча папы с главным раввином Рима состоится именно здесь?

— Я подумываю сменить место. Моя вилла Тиволи вполне подходит. Однако господа американцы забраковали ее, считая, что здесь наблюдение будет гораздо эффективнее. А ну его, это дело! Оно укорачивает мне жизнь.

— Экселенц, нет никакого сомнения, что это покушение есть лишь часть какого-то более сложного плана. По правде говоря, решение о нем было принято после провала затеи с дискредитацией святого престола.

— Дискредитация? Каким образом?

— Экселенц, надеюсь, вы позволите мне приступить к изложению сути. Вам известно, по какой причине встреча папы с раввином должна состояться обязательно здесь: необходимо ваше присутствие.

— Господи, да я всего лишь преданный слуга нашей святой матери церкви.

— Ну разумеется! И вы всегда им оставались. И тогда, когда были тайным посланником Пия XII при нацистском режиме, и когда в конце войны стали обладателем некоторых досье, которые, будь они сегодня опубликованы, наделали бы немало шума.

Князь встал. Он медленно подошел к книжным полкам, рассеянно провел рукой по корешкам нескольких томов. Затем он вернулся и, пристально глядя на Сальва своими живыми глазками, сказал:

— Вы можете не сомневаться в моей совести.

— Упаси Бог! Политика Ватикана в годы нацизма основывалась на страхе перед коммунизмом. Главным врагом был Сталин. Но, несмотря на это, Пий XII оказался косвенно связанным с лицами, которых в глубине души ненавидел сильнее, чем большевиков. И тем не менее лица эти, будучи экстремистами, не были заслоном против атеизма — и не только атеизма.

— Как это?

— Экселенц, именно вы организовали в апреле 1941 года встречу Гитлера с усташами [21], дабы последние добились независимости Хорватии. Разве вам не известно было о репрессиях, совершаемых этими людьми?

— Они защищали католическую церковь от происков сербов.

— Православных сербов… Отсюда и убийство югославского Александра несколькими годами раньше, и все последовавшее за этим!

— Вы упрощаете события!

— Часто это необходимо, чтобы распутать клубок. Думаю, Пию XII нацизм был так же ненавистен, как и коммунизм. Но разве он выступил против геноцида евреев?

— Информация у нас была самая противоречивая. Надо понимать, какая атмосфера царила в Ватикане в ту эпоху. Пий XII ценил Муссолини. Он считал, что дуче ради блага Италии пошел на союз с Германией после того, как та нарушила германо-советский пакт. Позже, в конце войны, уже сами американцы обратились с просьбой к нашим службам приютить людей, боровшихся с коммунизмом и осужденных в Европе за связь с национал-социализмом.

— Ну, теперь все понятно.

— О, я знаю, о чем вы подумали, профессор, и отдаю должное вашей проницательности. Поговорим откровенно. — Князь уселся в свое кресло и продолжил: — Мы действительно взяли под свою защиту лиц различных национальностей, которые в тот период боролись с большевизмом, тогда как эти лица, справедливо или нет, подлежали передаче суду. Но какому суду? Главные преступники уже были осуждены в Нюрнберге, не так ли?