Жанна д'Арк - Твен Марк. Страница 78

— Да. Других желаний у меня нет.

— Но ведь это ничто, меньше даже, чем ничто. Проси, не бойся.

— Мне не о чем больше просить, милостивый король. Не настаивай. Тебе известно мое желание.

Король, казалось, впал в замешательство. Некоторое время он стоял молча, стараясь понять сокровенный смысл этого странного бескорыстия. Потом, гордо выпрямившись, сказал следующее:

— Она спасла отечество и увенчала нас короной. И за это просит оказать ей лишь ничтожную милость, да и то не для себя, а для других. В этом мы усматривали истинное благородство! Сей поступок соответствует достоинству человека, душа и сердце которого таят сокровища во много раз ценнее тех, какие может предложить король, даже если бы ему пришлось отдать все, чем он располагает. Ее желание будет исполнено. А посему отныне повелеваем: Домреми, родную деревню Жанны д'Арк, Спасительницы Франции, прозванной Орлеанской Девой, освободить от всех податей отныне и навеки.

Король умолк. И в тот же миг заиграли трубы, прославляя его добрые дела.

Именно эта сцена, как вы помните, предстала Жанне в ее видениях еще там на пастбищах Домреми, и мы тогда же спросили у нее: чего бы она пожелала от короля, если бы ей когда-нибудь представился удобный случай? Были ей видения или нет — неважно: ее поступок свидетельствует о том, что несмотря на обилие благ, свалившихся на нее, она осталась таким же простым и бескорыстным человеком, каким была и прежде.

Итак, Карл VII отменил навечно взимание налогов с деревни. Часто благодеяния королей и правительств теряют свою силу, их обещания забываются или умышленно нарушаются. Но вы, дети Франции, должны знать и гордиться, что на сей раз Франция честно сдержала свое слово. С того дня прошло шестьдесят три года. Шестьдесят три раза взимались налоги в той провинции, где находится Домреми, шестьдесят три раза все деревни этой провинции платили подати, за исключением Домреми. Сборщик податей и до сего времени никогда не появляется в Домреми. Село давно забыло, как выглядит этот безжалостный исполнитель, сеющий горе и слезы. Шестьдесят три податных книги были заполнены за это время, все они хранятся вместе с другими государственными документами, и желающие могут их увидеть. В начале каждой страницы этих шестидесяти трех книг стоит название деревни, а под названием — столбцы цифр, подробный перечень взысканных налогов. Лишь одна страница остается незаполненной. И это правда, это именно так. В каждой из шестидесяти трех книг есть страница, озаглавленная «Домреми», но под этим заголовком нет ни одной цифры. Вместо цифр значатся три слова, которые переписываются без изменений из года в год. Да, эта страница чиста, и кроме слов, начертанных в знак благодарной памяти, здесь ничего нет. Три трогательных слова:

«Домреми. Ничего — Орлеанская Дева». Как кратко, но как многозначительно! Это голос нации. В этих черствых документах вы слышите голос народа. Власти склоняются перед именем Девы и говорят своему исполнителю: «Сними шапку и проходи мимо — таково веление Франции». Да, обещание выполняется и, как сказал король, будет выполняться вечно. [47]

В два часа дня торжественный обряд коронации был завершен. Процессия, возглавляемая Жанной и королем, направилась к выходу. Они шествовали посредине собора под звуки фанфар и такие восторженные крики всех присутствующих, каких еще не слышало человеческое ухо. Так окончился третий по счету, великий день жизни Жанны. Эти дни стоят почти рядом — 8 мая, 18 июня, 17 июля.

Никогда не забуду тех счастливых минут, когда мы, вскочив на коней, тронулись в обратный путь. В богатейших нарядах, с колыхающимися перьями на шлемах, мы продвигались между двумя рядами ликующего народа. Люди склонялись перед нами, точно нива под серпом жнеца, и на коленях приветствовали помазанника божьего и его спутницу, Освободительницу Франции. Проехав во всем блеске по главным улицам города, мы уже приближались к дворцу архиепископа, как вдруг у гостиницы «Зебра» натолкнулись на странное явление: на обочине дороги стояли, выделяясь из общей массы коленопреклоненных зрителей, два человека. Они стояли в первом ряду, остолбенев от удивления, и пристально смотрели на нас. Оба были в грубой крестьянской одежде. Двое стражей с алебардами, пылая гневом, бросились к ним, чтобы проучить их за непочтение. Они уже готовы были схватить их, как вдруг Жанна вскрикнула: «Стойте!» и, мгновенно соскользнув с седла, бросилась к одному из них с распростертыми объятиями, называя нежными именами и громко рыдая. То был ее отец, а стоявший с ним рядом — ее дядя Лаксар.

Новость тотчас же облетела всех, вызвав бурю восторга, и в один миг два презренных, жалких плебея стали знаменитыми и известными. Все им завидовали, каждый стремился поскорее взглянуть на них, чтобы потом всю жизнь хвастаться, что ему выпало счастье видеть отца Жанны д'Арк и брата ее матери. Как легко она творила подобные чудеса! Она была, как солнце, лучи которого, разгоняя мрак, озаряли мир сиянием славы.

— Подведите их ко мне, — сказал любезно король.

И она подвела их. И все трое предстали перед королем. Она — улыбающаяся, счастливая, а они — растерянные, испуганные, комкали свои шапки в трясущихся руках. И тогда, на глазах у изумленной свиты и всего народа, король протянул им руку для поцелуя и сказал старому д'Арку:

— Благодари бога, что ты отец этого дитяти, этого источника бессмертия. Ты носишь имя, которое останется в памяти благодарного человечества даже тогда, когда все короли будут забыты. Не подобает тебе обнажать голову перед бренным величием одного дня. Покрой ее!

Поистине, он был великолепен, произнося эти трогательные слова. Затем он приказал позвать реймского бальи и, когда тот предстал перед ним, низко склонив обнаженную голову, король промолвил: — Эти двое — гости Франции! — и велел ему принять их со всем радушием.

Но я должен заметить, что старый д'Арк и Лаксар так и остались в маленькой гостинице «Зебра». Бальи хотел переселить их в лучшую гостиницу, предоставить им разные удобства и окружить приятными развлечениями, но скромные жители села уклонились от предложенных благ и упросили бальи оставить их в покое. Всеобщее внимание и почет не доставили бы им удовольствия. Бедняги не знали даже, как себя держать, куда спрятать свои непослушные руки. Бальи старался изо всех сил. Он велел хозяину гостиницы отвести им целый этаж и приказал доставлять им без ограничений все, что они пожелают, возложив расходы на городскую казну. Кроме того, каждому из них он подарил лошадь и сбрую. От удивления, восхищения и гордости они не могли вымолвить ни слова; они даже не смели мечтать о подобном богатстве и никак не могли поверить сначала, что лошади живые и настоящие, что они не исчезнут, не развеются как дым. Впечатление от подарка было настолько сильным, что они без конца повторяли «мой конь», «мой конь» и ни о чем другом не желали говорить. Они наслаждались звучанием этих слов и смаковали их, причмокивая губами, при этом вытягивали ноги и, заложив большие пальцы в проймы жилетов, блаженствовали, как господь бог, когда он созерцает созвездия, плывущие по мрачным глубинам вселенной, сознавая, что все они принадлежат ему, и только ему. Это были самые счастливые, самые простодушные старики-младенцы, которых когда-либо видел свет.