Хозяин - Уайт Теренс Хэнбери. Страница 69

Вообще-то Шутька была не из кусачих собак, но нынче ей владел ужас. Расплющенная и расчесанная ветром, она каким-то чудом держалась за голый утес, а гром, которого она боялась пуще всего на свете, буквально перекатывался через ее дрожащее тельце. Шутька в ужасе таращила одичалые глаза, и даже язык у нее во рту трепетал от страха. Приникнув за спиною Хозяина к вершине Роколла, она цеплялась за нее, как цепляются за жизнь.

Сделав шаг назад, Хозяин наступил на нее.

Шутька в ответ цапнула его за лодыжку.

Потерявшая равновесие, подхваченная порывом ветра, споткнувшаяся о собаку древняя горстка костей повернулась на полоборота и рухнула на собственное бедро.

Послышался резкий хруст, громкий, словно кто-то ломал для костра хворост.

Шутька, потрясенная содеянным не меньше, чем бурей, ползком убралась в ангар.

Никки стоял неподвижно, ожидая, когда ему скажут, что делать.

Прошло несколько мгновений, и в промежутке между ударами грома Хозяин вдруг рассмеялся.

То был удивительный смех, — сильный, полнозвучный, веселый, — смех юноши, записанный в университетском Доме Славы в 1820 году.

И пока он весело звенел над вершиной скалы, Никки стал оживать. Похожий на огненное колесо прожектор отъехал назад и раздвоился, превратясь в синие глаза, вполне обыкновенные. Никки смотрел на старика со сломанным тазом, распростертого у его ног. Хозяин насмешливо произнес, совершенно не затрудняясь словами:

Отрекся я от волшебства.

Как все земные существа,

Своим я предоставлен силам.

И увидев, что цитата выше разумения мальчика, он потешил себя добавлением еще одной:

Бан-бан! Калибан,

Ты больше не один,

Вот новый господин…

Прощай, хозяин мой, прощай!

Никки спросил:

— Вы что-нибудь повредили? Я могу вам помочь?

— Нет.

— Я мог бы привести мистера Фринтона, он отнесет вас в лифт.

— Оставь.

— Может быть, принести вам виски?

— Целую бочку. Мой винный погреб на берегу, под скалой. Там спрятано мое винцо.

Это, наверное, тоже цитата, смутно подумал он, в ошеломлении спускаясь за виски вниз. Напор ветра, как он заметил, ослаб, хотя шторм еще бушевал в полную силу. Когда он уходил, Хозяин сказал ему вслед:

— Чарующая музыка.

На фонографе уже стояла пластинка. Прежде, чем отправиться с виски назад, он запустил ее на полную мощь. Затем, спохватившись, открыл окно. Чистый ветер ворвался в него, шелестя пампасной травой и павлиньими перьями. На пластинке была записана четвертая часть Пятой симфонии Чайковского.

Хозяин устроился поудобнее. Отбив у бутылки горлышко, он вылил ее содержимое себе в глотку и, вслушиваясь, застыл.

Стихающий ураган рвал громовую музыку в клочья. Она налетала порывами, сотрясая под ними скалу. Белые буруны воспетого в сагах моря, волоча за собой кисею пены, торжественной процессией шли мимо острова, вздымаясь и с грохотом опадая. Сверканье и рев стихий понемногу смирялись.

Пока они слушали, Хозяин произнес, обращаясь к себе самому, две фразы. Сначала он сказал: «Свободны мысли наши». И немного позже: «Коли ты помрешь, с тебя ничего не взыщут». Ладони его мирно лежали на ручке альпенштока.

Мажорно сверкнула тема из первой части, старик кивал и улыбался. Ему больше нечего было сказать.

Нет, еще одно оставалось невысказанным, и это одно он сказал тоже.

Опираясь на альпеншток, он встал.

Мой милый сын, ты выглядишь смущенным

И опечаленным. Развеселись!

Окончен праздник. В этом представленье

Актерами, сказал я, были духи.

И в воздухе, и в воздухе прозрачном,

Свершив свой труд, растаяли они. —

Вот так, подобно призракам без плоти,

Когда-нибудь растают, словно дым,

И тучами увенчанные горы,

И горделивые дворцы и храмы,

И даже весь — о да, весь шар земной.

И как от этих бестелесных масок,

От них не сохранится и следа.

Воля и одна только воля довела запинающееся тело до края отвесной скалы.

Хозяин врезался в чистую воду, окутанный саваном водной пыли, взлетевшей ему навстречу. Под воду он ушел, почти не плеснув.

Вот там все и кончилось — на дне морском.