Хозяин - Уайт Теренс Хэнбери. Страница 70

Конюшни Гонтс-Годстоуна представляли собой одно из тех мест, где поневоле начинаешь что-то насвистывать и где вдруг слышишь — за звоном копыт и лязгом ведерка, — как конюшенный мальчик к полной для тебя неожиданности высвистывает «Non piu andrai» или «La ci дбтен»и высвистывать точно.

Стояло яркое осеннее утро, листва на деревьях задумалась, не пришла ли пора покрываться золотом, задумалось и ясное солнце, — не время ли приукрасить восход толикой инея. Зеленые изгороди уже приобретали оттенок древесного дыма.

Герцог отправился поутру на ловлю лисят и к завтраку запоздал. Теперь он, сбивая с сапог грязь, топал ими по коврику у кухонных дверей и насвистывал любимый мотив из «Иоланты». Попозже днем ему предстояло запрячь все свое семейство, чтобы оно продавало экскурсантам буклеты и водило их по спальням дворца. (Да, мадам, это герцогская корона нашей матушки, но вам лучше воспользоваться одной из специально расставленных здесь пепельниц, если только их не унесли посетители.) А до той поры, поскольку дворец не открывался до половины двенадцатого, когда появлялись первые автобусы, его дом все еще принадлежал только ему, — пусть ему даже и приходилось жить при дворцовых конюшнях. Герцог насвистывал:

Не рискнул, не жди наград.

Взялся — делай, рад не рад.

Кровь людская не водица.

На любви Земля вертится.

— Именно так, — сказал мистер Фринтон, имевший в своей теплой шапочке и пиратских усах свирепый и комический вид.

— Ну что, дорогие мои, все еще завтракаете?

Именно этим они и занимались.

— Пинки пошел в дом, — сказала Джуди, — готовить каталоги. Он просил разрешения одеться ливрейным лакеем, — таким, как у Хогарта на картинке.

— Пусть себе, если хочет.

— Ему нравится переодеваться, и может быть, это поможет продать несколько каталогов. А нельзя нам с Никки тоже переодеться пажами, как ты считаешь?

— Мы могли бы выносить чучело любимого попугая герцогини Лоутеанской.

— Я не хочу, чтобы вы таскали его с места на место. Оно и так уж на ладан дышит.

— Тогда можно я надену доспехи Кромвеля?

— Нет.

— Сдается мне, что на острове у нас было больше свободы, — мрачно сказал Никки. — А здесь, куда ни ткнись, сплошное «Руками не трогать».

— Никки.

— Ну ладно, ладно. Извиняюсь.

— На острове, — сказал мистер Фринтон, дабы поддержать мир и спокойствие, — вам вообще надеть было нечего, кроме ночных рубах.

— Джуди надо спасибо сказать.

— Себе скажи.

— Интересно, почему это говорить спасибо нужно мне, когда шитье — самое что ни на есть женское дело? Ведь так, папа?

— Я не понимаю, о чем вы толкуете.

— Джуди обещала…

— Ничего я не обещала.

Никки начал раздуваться, как уязвленная лягушка.

— Ты…

— А знаете, — сказал мистер Фринтон и для предотвращения драки поставил между ними мармелад, — когда вся эта публика на острове трепалась насчет Наполеона, у меня тоже была в запасе цитата из него, только я постеснялся ее привести.

— Что за цитата?

— Он как-то сказал: «Всякое дело удается сделать не чаще, чем раз в столетие».

— И что он имел в виду? — заинтересованно осведомился Герцог, на несколько дюймов не донеся до усов вилку с кеджери.

— Насколько я понимаю, он имел в виду, что Гитлер исчерпал все запасы диктаторства примерно до две тысячи сорок пятого года. Хозяин все равно своего не добился бы.

— Это интересно, весьма.

— Да, но ты не знал Хозяина, — сказал Никки.

— Слава Богу, не знал.

— А если бы ты его знал, ты не был бы так в этом уверен.

— Уверен в чем?

— В том, что он бы своего не добился, как сказал мистер Фринтон.

— Как сказал Наполеон, — церемонно поправила Джуди.

— Как сказал Наполеон по словам мистера Фринтона, дурища ты этакая.

— Николас, тебе не следует называть сестру дурищей.

— Черт подери, — начал Никки. — Все, как один…

— Не чертыхайся и займись, наконец, завтраком.

— Что мне не нравится в наших приключениях, — заметила Джуди, — так это какая-то их бессмысленность. Я к тому, что его должен был одолеть какой-нибудь настоящий герой. Рыцарь в сверкающих доспехах. А у нас все получилось как-то… ну, вроде как неопрятно. Что это такое, — взял да и споткнулся о собачку.

— На самом деле все получилось как раз очень опрятно, — сказал мистер Фринтон.

— Почему это?

— Если ты сверхчеловек, так ты и должен споткнуться на недочеловеке. А он об этом забыл. И к тому же — «время и случай для всех людей».

— С людьми-то он, во всяком случае, справился.

— Со всеми сразу.

— И еще, — сказал мистер Фринтон, — вы понимаете, насколько умен оказался в конечном итоге Трясун?

— Почему?

— Он с самого начала предвидел такую возможность. Потому и спер у вас Шутьку. Чтобы ее использовать.

Сидевший с надутым видом Никки припомнил вдруг остроту, читанную им когда-то в газете, и в мозгу его зародился дьявольский план.

— Я так понимаю, — коварно начал он, — что твой сверкающий герой — не иначе как принц? Ему, небось, только и дела будет, что с утра до вечера именовать тебя Прекрасной Дамой?

— Вот именно. А почему бы и нет? Не всем же быть грубиянами, вроде…

— А знаешь, как тебя станут называть, если ты выйдешь замуж за принца?

— Ну как?

— Спринцовкой! Снимите штанишки, прекрасная дама! Промывание желудка! Очень полезно!

И он пристукнул ложечкой по верхушке сваренного вкрутую яйца.

— Скотина!

— Может, еще получишь титул Герцогини Клистирной Трубки.

— Я тебя сейчас убью…

— А вот и почта, — сказал мистер Фринтон.

И вправду почта, — и доставила ее, как и было задумано, миссис Хендерсон, вместе с молоком, — и среди прочего содержала эта почта письмо с надписанным незнакомой рукой конвертом, отправленное из Леруика и адресованное «генерал-майору Герцогу Ланкастерскому, Владельцу псовой охоты».

— Вот так, — сказала Джуди, когда письмо вскрыли.

Да, так вот, ГилбертиСалливен, разбиравшиеся в искусстве трагедии не хуже, чем Аристотель, выдумали однажды военно-морского злодея, чье единственное, но зато ужасающее злодейство сводилось к умению вовремя ввернуть: «А что я вам говорил?». У Джуди в миг торжества это получалось не хуже, как и у Никки, впрочем.