Нежный негодяй - Бартелл Линда Ланг. Страница 38

Луиджия молчала, и Джульетта подняла голову. Девушки посмотрели друг на друга и обе неожиданно улыбнулись.

— Достаточно сказать, — добавила Джульетта, — что я не хотела выходить замуж за человека, выбранного отцом. Я здесь по своему желанию и, Боже! — это совсем не то, что мне представлялось.

— Услышала бы тебя сестра Елена… да она заставила бы тебя неделю стоять на коленях перед алтарем в часовне! — усмехнулась Луиджия.

— Christo al cielo [34]! — Джульетта притворно всплеснула руками. — Шутишь!

— Две недели, сестра Джульетта! — с притворной суровостью объявила подруга и не преминула поддразнить.

— Ну и влипли же вы, разве не знаете? — Джульетта вытерла рукавом испачканную щеку девушки. — А коров вы уже подоили?

— Коров?

— Si. Они еще скупее, чем некоторые монахини. Опасайся второй пеструшки.

При всех ограничениях монастырской жизни им удалось подружиться, и это стало единственным светлым пятном в унылом однообразии повседневности. Джульетта ужасно скучала по своей семье, постоянно думала обо всех. И, уж если быть до конца честной перед собой, ее мысли слишком часто обращались к Родриго да Валенти… его поцелуям.

И все же она упрямо объясняла эти мысли только нынешним образом жизни. Ей доставляли радость любые фантазии, отвлекавшие от тоскливой обыденности Санта-Лючии, даже если их героем становился человек, предназначенный ей в мужья.

Нужно научиться дисциплинировать себя, полностью отдаться своим обязанностям. Чтобы приспособиться к новой жизни, необходимо время. Все, что ей нужно, можно найти здесь, в Санта-Лючии…

Шла уже вторая неделя. После дневной службы Джульетта размышляла в своей келье. А точнее, с восхищением рассматривала иллюстрированный религиозный манускрипт, который ей дала сестра Лукреция. Девушка давно увлекалась искусством, и ей доставляло огромное удовольствие листать страницы, ярко украшенные библейскими сценами, потому что трудившийся над ними монах обладал настоящим талантом.

Она вспомнила, как обратилась к сестре Лукреции с просьбой, и как та неожиданно согласилась. Но еще более удивительны были слова, сопровождающие согласие: Я аплодирую женщине, которая интересуется чтением священных писаний, ведь женщины не ниже мужчин.

Тогда Джульетта сочла замечание странным, но чем больше думала над словами игуменьи, тем больше соглашалась с ними. Она не сказала настоятельнице, что ее, в основном, интересует живопись… кое-что лучше оставить невысказанным.

И теперь, восторгаясь иллюстрациями, девушка мысленно представила себе скромного монаха, который, запершись в своей келье, без устали работал… работал… умер, а талант его так никто и не оценил. Какой позор…

Внезапно до нее донеслись приглушенные звуки лютни. Джульетта поднял голову, чувствуя, как заколотилось сердце. Этого не может быть!

Она закрыла глаза, отгоняя звуки лютни, но дело было не в воображении. Девушка встала и выглянула из кельи. В холле никого не было. Джульетта вышла и направилась на звук. Музыка слышалась все явственней. Но играл явно не тот музыкант, которого она хотела бы слушать. Сейчас звучала погребальная мелодия.

Внезапно музыка оборвалась, и Джульетта замерла возле входа в комнату, где принимали гостей. Опасливо отступила на шаг, еще один. И уже собралась повернуться, когда из двери вышел человек в темном одеянии — монах.

Сначала он ничего не сказал, просто пристально посмотрел ей в глаза. Его собственные были удивительного зеленого цвета, они гипнотизировали девушку, притягивали к себе, но отнюдь не красотой, а необычайной пронзительностью.

Джульетту будто пригвоздили на месте, сверкающие зеленые очи проникли в ее сердце… душу… И тут девушка поняла, кто перед ней. Холодок предчувствия окутал все ее существо, дыхание перехватило.

Она никогда прежде не видела приора Сан-Марко, но много слышала о нем от своего отца, близкого семейству Медичи. Джироламо Савонарола, говорил Данте, презирал Медичи и все, что те олицетворяли.

— Кто ты? — резко спросил он.

— Джу… сестра Джульетта, — прошептала послушница, не столько опасаясь навлечь недовольство Савонаролы, сколько привлечь его внимание. — Можно, я позову мать-настоятельницу? — девушка знала, что любопытство здесь считается эквивалентом лености и стремилась хоть в чем-то оказаться полезной.

Казалось, приор не слышал ее. Он протянул руку, но наткнувшись на взгляд Джульетты, резко отдернул.

— Джульетта? — пробормотал Савонарола.

— Si, — его поведение было совершенно ошеломляющим, и девушка нахмурилась.

— Джульетта — кто?

— Де Алессандро.

К этому времени она уже отметила бледность его лица, подчеркивающую темные густые брови, уродливый нос и толстые мясистые губы. Худой, небольшого роста, чуть выше ее самой. Ряса поношенная, в заплатах.

— Это вы играли на лютне? — спросила девушка, чувствуя себя очень неловко и надеясь, что услышит отрет, а не очередной резкий вопрос.

Он кивнул, продолжая изучать ее лицо.

— Господу можно поклоняться через простую, незатейливую музыку.

Да, подумала Джульетта, только не через те заунывные гаммы, которыми славили Его вы.

Она кивнула.

— Дочь дьявола! — выкрикнул Савонарола.

Джульетта посмотрела на него, чувствуя, как ее опять охватывает оцепенение. Такие обвинения приводили женщин на костер за колдовство. И вот влиятельный — по крайней мере, так считают многие — монах заявляет, что она богоотступница.

Смущенная и оскорбленная его словами, девушка отпрянула. Внезапно ей стало страшно. Она даже не осмелилась рассмеяться в лицо этому нелепому человеку, хотя именно такова была ее первая реакция. Савонарола отказался повиноваться папе Александру, за что его отлучили от церкви. Конечно, он ничего не боится, даже гнева ее отца.

В мгновение ока Санта-Лючия перестала быть для нее приютом. Стены обители угрожающе надвинулись, стены тюрьмы… склепа. Он всего лишь человек.

Беспокойство обратилось в ярость и, ощущая прилив храбрости, девушка спросила:

— Почему вы так меня называете, отец Джироламо?

Брови приора гневно сошлись на переносице, он поднял руку и погрозил ей костлявым пальцем. В глубине зеленых глаз зажглись злобные красные огоньки.

— Ты — мираж, посланный дьяволом, как напоминание о величайшем искушении в моей жизни — Лаодамии.

Ошеломленная Джульетта напрягла память. Лаодамия… Лаодамия… Вспомнила!

Лаодамия Строци, дочь флорентийского изгнанника, надменная и величественная, она несколько лет тому назад отвергла любовь Савонаролы.

Неужели он думает, что Джульетта — это Лаодамия? Девушка гордо вскинула голову, выражение лица стало жестким, она вспомнила, что она — де Алессандро.

— Нет. Вы ошибаетесь. Я никто иная, как Джульетта де Алессандро. Спросите здесь любого.

— Отец Джироламо? Джульетта? — из-за спины приора показалась сестра Лукреция.

Не сводя с послушницы глаз, монах склонил голову набок.

— Да, сестра Лукреция, это я. Но скажите же, кто это… существо?

Девушка рассвирепела, страх улетучился. Существо? Само по себе слово не такое уж плохое, но этот снисходительный тон… Да сам он, настоятель Сан-Марко, существо! Посадить его на крышу собора, и он сойдет за горгулью, злобно взирающую вниз на ничего не подозревающую толпу!

Забыв о смирении, Джульетта открыла рот, но тут вмешалась сестра Лукреция.

— Это сестра Джульетта. Сестра, это отец Джироламо Савонарола, настоятель Сан-Марко, — и, не давая ни одному из них сказать ни слова, добавила: — Джульетта у нас недавно, всего несколько недель. Извините, отец, если по неведению она чем-то обидела вас. Ее семья погрязла в мирской суете.

— Si, — казалось, приор несколько смягчился, его взгляд прояснился. — Алессандро — безбожный род, тщеславный и распутный. Семья сия прониклась языческим вожделением к роскоши и удовольствиям. Они ничем не отличаются от тиранов Медичи, с которыми и предавались плотским утехам.