Слово - Уоллес Ирвин. Страница 180

— Я тут вспомнил еще одно имя. Глупое, но…

— Вы хотите сказать, что этот Тоти использует еще одно имя?

— Глупое имя, очень глупое. Но вот девушки с улицы — ну, вы понимаете, какие девушки? — они назвали его так, потому что он такой умный и притворяется элегантным, хотя на самом деле очень бедный и жалкий. Они называют его, — Джулио хихикнул, — Дукой Минимо, что означает — Герцог Ничего. Именно таким вот прозвищем они его одарили.

Ренделл в возбуждении стиснул руку официанта.

— Значит, его зовут так? Тоти, он же Дука Минимо, он же Роберт Лебрун. Это именно тот человек, которого я разыскиваю.

— Я рад, — заявил Джулио. Три тысячи лир теперь без всякого принадлежали ему.

— Он все еще посещает “Дони”? — хотелось знать Ренделлу.

— Ну да, чуть ли не каждый вечер, если только погода хорошая. Он приходит на свой aperitivo точно к пяти часам, перед тем, как начнется час пик, он заказывает Перно 45 или Негрони, рассыпает шутки и читает свои газеты.

— Он был тут вчера?

— Вчера я не работал в эту смену. Если хотите, я могу узнать…

Джулио направился к трем официантам, что-то спросил у них, и двое из них засмеялись и закивали.

Старший официант вернулся с улыбкой на лице.

— Все правильно. Этот Тоти — ваш Лебрун, как вы его называете, был вчера здесь в течение часа, в свое обычное время. Скорее всего, сегодня он тоже будет здесь в пять вечера.

— Замечательно, — ответил на это Ренделл. — Прекрасно. — Он вновь достал свой бумажник и извлек из него банкноту достоинством в 5000 лир. Показав ее ошеломленному официанту, он сказал:

— Джулио, для меня это очень важно…

— Благодарю вас, сэр, от всей души благодарю. Все, что смогу, я сделаю с огромной радостью.

— Сделайте. Я прийду сюда где-то без четверти пять. Когда Тоти, или же Лебрун, появится здесь, покажите его мне. А уже я займусь всем остальным. Если случится так, что он появится раньше, позвоните мне в номер. Я остановился в “Эксельсиоре”. Мое имя Стивен Ренделл. Вы не забудете? Стивен Ренделл.

— Я не забуду ваше имя, мистер Ренделл.

— Еще одно дело, Джулио. Этот наш приятель, Лебрун… как он приходит в “Дони” каждодневно? Я имею в виду, он приходит пешком или приезжает на такси?

— Нет, он приходит на своих двоих.

— Выходит, он живет где-то рядом, по соседству. Ведь он же не может проходить большие расстояния на своем протезе, не так ли?

— Похоже, вы правы.

— Ну хорошо, — сказал Ренделл, поднимаясь с места. — Благодарю вас за все, Джулио. Встретимся без четверти пять.

— Сэр, а как же ваш лимонный щербет?

— Приношу свои извинения, но свой десерт сегодня я уже получил.

РЕНДЕЛЛ ПРОВЕЛ ПЯТЬ БЕСПОКОЙНЫХ ЧАСОВ в своем двойном номере гостиницы “Эксельсиор.

Он старался не думать о том, что ждет его впереди. Ренделл положил свой портфель на кровать, открыл его и вынул папку с корреспонденцией. Усевшись за столом со стеклянной столешницей рядом с единственным окном своего номера, он решил заняться письмами.

Он написал банальное сыновнее письмо своим матери и отцу в Оук Сити, включающее поздравления своей сестре Клер и дяде Герману. Помимо того он написал краткую писульку, скорее туристическую, чем отцовскую, своей дочери Джуди в Сан Франциско. Он даже начал было письмо Джиму Маклафлину из Рейкеровского Института, объясняя в нем, что “Ренделл Ассосиэйшн” пыталась выявить его месторасположение в течение нескольких недель, чтобы сообщить: в связи с определенными, не зависящими от них обстоятельствами (не мог же он упоминать Тауэри или продажу компании концерну “Космос”) фирма не сможет поработать с Институтом. Но это письмо Ренделл не смог закончить и в конце концов порвал уже написанное.

Поскольку он никак не ответил на письмо своего адвоката, Ренделл решил позвонить Тэду Кроуфорду в Нью-Йорк, но тут до него дошло, что у него нет никакого терпения на это. Даже не испытывая голода, Ренделл позвонил в отдел обслуживания и заказал то, что должно было стать легким обедом, но на самом деле превратилось в каннелони с грибами и вареного цыпленка с томатным соусом и сладким перцем, которые он съел, даже не замечая вкуса.

После этого Ренделл решил дать знать Анжеле, что задержался в Риме, но потом предпочел отказаться от звонка, чтобы не придумывать новую ложь или заставлять ее предполагать нечто дурное. Вместо этого он раздумывал над возможностью позвонить Джорджу Уилеру в Амстердам, чтобы объяснить собственное отсутствие, поскольку до дня объявления Международного Нового Завета оставалось всего шесть суток, но потом он решил отложить этот звонок — и соответственное раздражение со стороны американского издателя — пока не встретится с Робертом Лебруном.

Чем больше он старался изгнать Лебруна из своих мыслей, тем труднее это было. Ренделл мерил шагами свой гостиничный номер, пока не изучил каждый дюйм узора на восточном ковре, каждую трещинку на бюро с мраморной столешницей и цветочной вазой, любую мелочь в собственном отражении в зеркале.

Он присоединился к Возрождению Два в Амстердаме чуть более двух недель назад, чтобы заняться жизненно важной работой, чтобы самому узнать значение веры. Тем не менее, половину этого времени, вплоть до переломного момента в Риме, он затратил на усилия уничтожить единственное, во что он мог еще поверить.

Все началось с прокола Богардуса. А может это было лишь маленьким толчком в пути к отделению от других, поскольку прокол заключался в нем самом. Его личном проколе, на что указывала Анжела, на что время от времени указывали все близкие ему люди, по причине его личного жестокого цинизма. Так что вся его охота была безумием, если только ее рациональная составляющая не была честной. А его рациональная составляющая состояла в том, что уж если верить, то эта вера не должна полагаться на неоспоримое мистическое суеверие. Все следует ясно понимать реальность.

И вот теперь, в конце концов, все свелось к личности Роберта Лебруна. Так или иначе, но последний ответ мог дать только Лебрун.

Такими были его мысли в гостиничном номере, и те же самые мысли занимали его, когда Ренделл вновь уселся за столом в кафе “Дони”, такой же беспокойный и нетерпеливый. Он даже никак не мог понять, хочется ли ему, чтобы Лебрун признался, или нет. Единственное, что он желал наверняка, это то, чтобы встреча наконец-то состоялась.