Нет царя у тараканов - Вайсс Дэниэл Ивен. Страница 40

Некоторых оседлали Блаттелла.

– Вы куда направляетесь? – спрашивал я.

В гости. За продуктами. Один – заняться серфингом.

Крысы – не более чем общественный транспорт.

Моя вдруг резко свернула.

– Эй, Нелли! – заорал я. Судя по нахлынувшим сточным водам, район изменился. Кусочки угля плавали в больших масляных лужах, пережаренные объедки, чипсы и другая мусорная еда, куча сахара и продуктов переработки алкоголя. Мы миновали Айрин квартал и попали в гетто. – Пока, Микки, – сказал я и прыгнул в пену. Крыса удалялась вверх по течению, все так же сосредоточенно бубня:

– Левой, правой, левой, правой.

Я вытянулся в воде и огляделся в поисках ориентиров. Не хотелось вылезать из воды слишком рано и на поверхности встречаться с зоркими крысами гетто. Знаки на потолке по-прежнему неясны. Труба за трубой извергали на меня отбросы.

Я почувствовал сзади легкий толчок.

– Полегче, – сказал я. Оно ударило снова. – Послушай, приятель, тут полно места.

После третьего удара я оглянулся. Я никогда раньше не встречал такого существа. Канализационный мутант. Ростом примерно с меня, но совершенно иных пропорций. У него была чудовищно раздутая голова, он ее опустил и прижал к животу. Глаза по бокам закрыты – может, поэтому он в меня и врезался. Передние лапки – точно цветная капуста, задние – как щетинистые ласты. Я никогда раньше не встречал животных с двумя хвостами: сзади сегментированный хвост рептилии и еще другой – мягкий, клочковатый и гораздо длиннее. Шкура мясного буро-пурпурного цвета, будто внутренности. Меня затошнило при мысли, что оно ко мне прикасалось.

По сравнению с этой хреновиной я элегантен и отлично сложен.

– Послушай, Ромео, – сказал я. – Если торопишься, сверни куда-нибудь. Я тут ищу кое-что.

Оно приблизилось и ударило меня снова. Вот, значит, как. Я лег на бок и пнул его задней ногой. Оно вздыбилось, будто я в него выстрелил; отвратительная голова поднялась над водой. Затем она погрузилась обратно, и негодяй перевернулся на спину.

Некоторое время он так и лежал. Я потыкал его ногой.

– Перевернись, грязный урод. – Он даже не попытался. Такой же водоплавающий, как и я. Я его, наверное, убил. Я не хотел. Мне стало нехорошо.

Что со мной такое? На меня напали, и я ответил. Так все животные делают. И эта безмозглая тварь умерла.

Библия проснулась во мне, «кроткие наследуют землю» и все такое. Ну уж нет. Я отбивался оговоркой из псалма: «Враги его будут лизать прах».

Уродец обо что-то стукнулся и перевернулся. Вокруг шеи обмотался длинный хвост. Вот что его убило. Хотя вообще-то никакой разницы.

Зачем нужен хвост, который может тебя погубить? Может, он хватательный, а другой – для баланса? У них общий корень или они совершенно отдельные? В этом дерьме не понять, и я снова перевернул зверя на спину.

Как же я сразу не понял. Длинный хвост начинался вовсе не рядом с сегментированным. Он выходил прямо из кишок. Это не хвост. Это пуповина.

То был не новый отвратительный вид. То был старый отвратительный вид. Человеческий эмбрион. Я его не убивал. Он и не жил никогда.

Первобытное неистовство охватило меня – я единственный раз в жизни столкнулся лицом к лицу с человеком моего размера.

– Если бы ты выжил, ты бы стал, как все. Борная кислота. Мотели. Спреи. Ты бы давил нас, расплющивал, вопил. А ведь мы ни капли не навредили твоему виду с того самого дня, как вы свалились на землю.

Я не сдержался. Я ударил его преогромной раздутой голове. Он отскочил. Я ударил его в живот, потом в грудь, тонкую как щепка. Мне нравилось его бить. Я ударил его в закрытый глаз. Веко порвалось, и нога провалилась в глазную впадину.

Какая мерзость. Я уперся остальными ногами ему в лицо и высвободился.

Покрытый синяками и вмятинами, эмбрион дрейфовал по течению, качая головой, будто извиняясь за всех себе подобных.

Я вылез на следующем акведуке. Луч света вывел меня на улицу.

Как прекрасно вновь оказаться на суше. Автобус обдал меня выхлопными газами. Ну и плевать. Зато я высох. Я шел по бордюру. До дома – всего пять кварталов, сообщил мне знак на перекрестке. Я был так счастлив, что не стал дожидаться сумерек.

Заселились

3Б – кладбище друзей, близких и тех, кто придет за ними. Зачем я вернулся? Я что, недостаточно тут натерпелся? И все же, едва переступив порог, я понял: вот мой истинный дом. Я сделаю все, чтобы его сохранить.

Неделю со дня Провала я избегал колонию и потому не знал, как они восприняли поражение. В коридоре пусто. Я опасался худшего.

Я свернул в столовую и увидел невообразимое зрелище: в ярких лучах солнца, прямо посреди комнаты медленно шествовали сотни граждан. Они двигались с подчеркнутой неспешностью, будто в трансе. Некоторые тащили на спинах бесполезные реликвии – волосы, пыль, щепки; другие опирались на самодельные посохи – на редкость неестественно для шестиногих. Они старались выглядеть еще голоднее и многострадальнее, чем на самом деле. Я и не воображал, что ухудшение наступит так быстро. Я рысью помчался к голове колонны. Самый длинный посох – почти ползубочистки – был у предводителя. Он был самый манерный. Его звали Исход. Я не удивился.

– Ты что делаешь? Куда ты их ведешь? – спросил я.

– Кто ты такой, чтобы спрашивать меня, ты, смердящий так, будто и коза, и корова, и курица взяли тебя и вытерли тобою зады свои?

– Я твой брат. Ты что, не узнаешь?

Его глаза сфокусировались где-то у меня за спиной.

– Если ты один из нас, идем с нами. Если нет, убирайся.

– Руфь с Айрой вернутся через несколько часов. Ты ведешь этих несчастных на верную гибель.

– Я веду их от земли сей в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед.

– В гостиную?

– В землю Хананеев, и Хеттеев, и Амореев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев.

– Но, Исход, мы в земле Фишблаттов, и Грубштейнов, и Вейнскоттов, и Тамбеллини. Повсюду смерть.

– Путник! Единственная смерть, что я чувствую, исходит от тебя; ужасающая вонь, как от кабаньего трупа под летним солнцем. Если ты незаслуженно страдал, мне жаль тебя. Но не сбивай с пути мою паству. – Он махнул задней ногой. – Шестьсот тысяч пеших в народе сем.

Я схватил посох, но Исход рванул его на себя. Вера сделала его сильнее.

– Это же просто книга, помнишь? Здесь не Синай, Исход, здесь квартира 3Б. Отведи их назад, умоляю тебя.

Но он упорствовал. В толпе за его спиной я видел множество некогда проницательных и сообразительных друзей. Как же это их сбили с панталыку? Я подошел к Сопле.

– Но почему гостиная? Там же ничего нет. Ты же знаешь. Вас убьют.

– Путь может быть долог и труден, – ответил он. – Но нам обещана благословенная земля.

– Мы же смеялись над этими сказками.

– Мы богохульствовали. Нам давным-давно следовало уйти, как и было предсказано.

– Вечером будете есть мясо, а поутру насытитесь хлебом, – нараспев объявил Исход.

– Аминь! – заревела его паства и двинулась дальше по коридору в гостиную.

У дальней стены под окном они остановились. Исход не мог угадать, куда сворачивать, налево или направо (насчет этого момента никакого стиха не было), поэтому просто замер на месте.

Пророческий ступор настиг его очень вовремя – они остановились в самом безопасном месте, скрытые от человеческих глаз спинкой дивана и тенью торшера. Если его агония продлится еще часов шесть, может, получится в ночи увести всех обратно под плинтус.

Айра и Руфь вернулись домой. После ужина они расположились в гостиной, но документальный фильм про гончарные изделия семинолов избавил толпу от человеческого внимания. Только бы они стояли тихо…

Исход оказался еще безумнее, чем я предполагал. Это была не игра – он взаправду жил в древнем Синае. Он повернулся и пошел сквозь толпу к своей священной горе – кофейному столику. Он взобрался на стеклянную поверхность, встал на задние ноги и, потрясая огромным посохом, возопил: