Григорий Распутин-Новый - Варламов Алексей Николаевич. Страница 123
«…агенты Охранного отделения дежурили в подъезде дома, в котором жил Распутин, под видом швейцара, и два агента всегда находились у ворот того же дома. Попутно, по моему приказанию они вели подробные записи всем лицам посещавшим Распутина, и тем, кого он посещал. Таким образом я ежедневно получал самые подробные сведения t том, кого видел и где был Распутин. Автомобиль, на котором ездил Распутин, принадлежал Охранному отделению, v шофером на нем был мой служащий. Поэтому мне всегда было известно, куда ездил Распутин, между прочим, по моим сведениям, он никогда не бывал в Царском Селе во дворце; он всегда останавливался там у Вырубовой, и к ней съезжались императрица Александра Федоровна, великие княжны и наследник, а также бывший император, если он в то время находился в Царском Селе», – показывал на следствии генерал Глобачев.
О дневниках наружного наблюдения среди исследователей жизни Распутина ведется много споров. Сторонниками Распутина высказывалось предложение, что многие из них были при последующей обработке фальсифицированы, и полностью скидывать со счетов эту версию нельзя. Дело в том, что записи наружного наблюдения существовали в двух видах – необработанные и обработанные. Первые составлялись непосредственно филерами, вторые подвергались редактуре, прежде чем лечь на стол к высокому начальству. Именно они-то в основном и сохранились и послужили основным источником для компромата на Распутина, именно в них идет речь о его пьянстве, кутежах, проститутках.
Однако помимо обработанных материалов сохранились три фрагмента «сырых» донесений филеров, и в них – случайно или нет – но ни слова о проститутках и кабаках. Из этого не следует автоматически, что все обработанные записи были грубо сфабрикованы, но сомнения возникают вместе с вопросом: кто и зачем уничтожил подлинники? На основании последнего обстоятельства О. А. Платонов заявил о полной фальсификации филерских донесений и обвинил во всем распутинских недругов, назвав даже конкретное имя.
«Можно предположить, как было дело. Пригласили человека – „специалиста“ по подобным делам, профессионала по фальсификациям, предоставили ему подлинные донесения агентов, которые потом были уничтожены. „Специалист“ их изучил, использовал хронологическую канву, отбрасывая все „лишнее“ и добавляя массу клеветнических вымыслов в духе Илиодора.
Можно предположить, и кто был этот специалист. Очень вероятно, что это был уже известный нам журналист Дувидзон, профессионал в клевете на Распутина.
Известно, что Дувидзон секретно сотрудничал с Белецким, писал по его заказу статьи в определенном направлении и получал от него деньги. Это свидетельствует сам Белецкий в своих записках. Кроме того, стилистически и по характеру своих выдумок с подробным «сочинением» тобольских эпизодов «выписки» схожи с клеветническими очерками Дувидзона «Житие старца Григория» в газете «Биржевые ведомости»».
Версию О. Платонова попытались опровергнуть составители приложения к докладу митрополита Ювеналия на Архиерейском соборе 2004 года:
«Попытки ряда авторов, выступающих за „реабилитацию“ Г. Распутина, поставить под сомнение достоверность материалов наружного наблюдения, фиксировавшего его общение с лицами сомнительной репутации и легкого поведения, не находят поддержки у специалистов. Исследователи, специально изучавшие делопроизводство департамента полиции и историю политического сыска в России, в частности доктор исторических наук 3. И. Перегудова, имеющая опыт разоблачения фальсификации полицейских документов, не видят оснований сомневаться в подлинности дневников наружного наблюдения за Г. Распутиным, в которых неоднократно отмечается его недостойное поведение».
В ответ О. А. Платонов обвинил Ювеналия в том, что владыка выразил мнение не большинства, а меньшинства Церкви, но ясности его более эмоциональная, нежели аргументированная отповедь не принесла, хотя осторожная фраза из приложения к докладу Ювеналия – «исследователи… не видят оснований сомневаться…» – действительно звучит обтекаемо, а стопроцентно ручаться за подлинность выписок, опубликованных в 1924 году в журнале «Красный архив», не стали даже советские редакторы того времени. «Настоящий материал не является сырым донесением агентов охранки, а представляет собой уже переработанную департаментом полиции сводку таковых; причем сводка эта, при всем своем стремлении придерживаться истины, не могла, конечно, осветить все факты с той же полнотой, с какой они были освещены самими агентами…»
Таким образом, вопрос о достоверности полицейских дневников наружного наблюдения можно по-прежнему считать нерешенным, и в этом смысле больше доверия вызывает сопоставительный анализ различных мемуаров и свидетельских показаний.
«Обстановка квартиры средне-мещанского типа, даже скорее бедная. Ежедневно у дверей его квартиры по утрам толпился бедный люд, и каждому он давал пособия, кому рубль, кому два, а кому и три. Семья его вела образ жизни скромный, но, по-видимому, ни в чем не нуждалась. В течение целого почти дня его посещали лица, принадлежавшие к разным слоям общества и разного служебного и общественного положения. Одни здесь бывали из-за личных симпатий к Распутину, другие ища его протекции, третьи просто в надежде набить около него карман», – вспоминал генерал Глобачев.
«Людская молва изображала Распутина весьма различно, – писал Гурко. – Наряду со слухами о его влиянии и возможности добиться через его посредство чего угодно, распространялось и то, что он святой человек, бессребреник, который помогает обращающимся к нему людям из побуждений христианской любви.
Все это приводит к тому, что у Распутина организуются формальные приемы и число посетителей на них достигает многих десятков. При этом среди обращающихся к нему за той или иной помощью, наряду с теми, которые подкрепляют свои прошения материальными подношениями и обещаниями крупных денежных сумм, бывают и такие, которые не только ничего не приносят, но еще и сами просят о денежной помощи.
Как это на первый взгляд ни странно, но Распутин стремился помочь и тем и другим. Дело в том, что у самого Распутина, по мере его возвышения, неудержимо развивалось своеобразное честолюбие. Играть видную роль, быть почитаемым за всемогущую силу, стать на равную ногу с людьми, находящимися по общественному положению неизмеримо выше его, – все это тешило его самолюбие, и он охотно поддерживал и такие просьбы, исполнение которых не приносило ему лично никаких прямых выгод. Возможно, впрочем, что он рассчитывал таким путем увеличить в общественном представлении степень своей силы, что и на деле вело и к ее фактическому разрастанию.
Дела, которые брался проводить Распутин, делились на две резко различные категории. Одни из них касались устройства судьбы сравнительно маленьких людей: выдачи им пособий, увеличения получаемой пенсии, продвижения на службе в ее низших степенях. По отношению к таким людям он, в большинстве случаев, ограничивался снабжением их короткими записками к знакомым и незнакомым ему высокопоставленным лицам. Записки эти, неизменно начинавшиеся со слов «милай, дорогой», для некоторых лиц, увы! имели такую обязательную силу, что снабженные ими просители были обеспечены в удовлетворении своих ходатайств.
Но была и другая категория дел, исполнение коих приносило Распутину крупную выгоду. Просьбы эти касались различных денежных дел, как то концессий, получения поставок и казенных подрядов, а во время войны к этому присоединились еще просьбы о зачислении куда-либо в тыл призванных в войска.
Прямых ходатайств со стороны Распутина о предоставлении кому-либо ответственных должностей, однако, не поступало».
Часто в этих историях присутствовала и эротика, и распутинское гипнотизерство.
«Прилегающая к столовой комната в квартире Распутина, где стояла его кровать, куда никто, даже из близких, не имел права войти, пока он там находился с кем-либо, могла бы рассказать много подобных жизненных драм, в ней протекших», – очень образно высказался об этой стороне вопроса Белецкий.